Мейер Фридман - Десять величайших открытий в истории медицины
В возрасте двадцати четырех лет Гарвей вернулся в Лондон. Этот молодой человек небольшого роста, с темно-карими глазами и угольно-черными волосами отличался весьма неприятным нравом. Обри пишет, что он был очень вспыльчив и с готовностью хватался за кинжал. Даже преклоняющийся перед Гарвеем историк медицины Джеффри Кейнс мягко называет его «необщительным».
Женился Гарвей чрезвычайно удачно — на Элизабет Браун, дочери придворного врача королевы Елизаветы. Благодаря столь уважаемому тестю, Гарвей достаточно быстро был выбран членом Королевской коллегии врачей. Вскоре после этого он получил место штатного врача в больнице Святого Варфоломея, а после смерти королевы Елизаветы пользовал короля Якова I. Когда в 1625 году скончался и Яков (Гарвей принимал участие во вскрытии его тела), он занял должность одного из лечащих врачей Карла I.
Скорее всего, он занял бы эти должности, даже не будучи зятем доктора Брауна. С самого начала своей медицинской карьеры Гарвей пользовался большим уважением коллег. Недаром начиная с 1616 года его ежегодно приглашали участвовать в Ламлианских чтениях. (Эти чтения, учрежденные в 1581 году лордом Ламли, проводились в Лондоне с целью повышения уровня медицинского образования.)
О жене Гарвея, Элизабет, мы не знаем почти ничего, кроме того, что у нее был горячо любимый попугай, — Гарвей подробнейшим образом описал его в своей книге по эмбриологии. Когда птица внезапно умерла, Гарвей вскрыл ее. К его величайшему удивлению, обнаружилось, что причиной гибели попугая, которого всегда считали самцом (поскольку он пел и разговаривал), стало яйцо, разложившееся в яйцеводе. Это открытие навело Гарвея на мысль о том, что птица погибла из-за недостатка любви; он цитирует шесть строчек из Вергилия, где говорится о весне и о том, как она пробуждает Венеру в каждом живом существе.
Портрет миссис Гарвей с попугаем сгорел в 1907 году; жалко, что мы не можем увидеть подругу жизни ученого, наверняка это была милая женщина. Однако вряд ли ее жизнь можно назвать счастливой. В ней был только попугай и муж, уезжавший от нее на долгие годы и посвятивший всю жизнь непрерывному препарированию трупов более ста различных видов животных, от мух до оленей, в том числе — гадюк, улиток, гусей, черепах, рыб и крыс. Детей ей Бог не дал, а муж, который в беседах с Джоном Обри часто замечал, что европейцы «не знают, как приказывать женщинам и повелевать ими», и что только турки «разумно их используют», редко дарил ей радость.
Конечно, Гарвей не мог быть приятным человеком. Ему, как и жившему через два века после него вивисекционисту Клоду Бернару, часто приходилось быть жестоким. Иначе как бы он вынес вой, визг, рычание и стоны собак и других животных, которых безжалостно вскрывал без всякой анестезии? Очень может быть, жена Гарвея, подобно жене и дочери Бернара, ненавидела и презирала мужа за его жестокость.
Интересно также, что, несмотря на профессиональное уважение, которым пользовался Гарвей в Королевской коллегии врачей, несмотря на восхищение коллег его научными достижениями (еще при его жизни, говоря о нем, люди употребляли такие слова, как «божественный» и «бессмертный»), занять пост президента Коллегии ему предложили только тогда, когда сочли, что в силу преклонного возраста (семьдесят три года!) он будет вынужден отклонить это лестное предложение.
Не ясно, насколько искусным врачом был Гарвей. Обри пишет, что при всем восхищении научными достижениями Гарвея как врача его не очень уважали. Безусловно, он не сумел выйти за рамки некоторых средневековых воззрений и предрассудков. Так, он сообщал, что опухоль молочной железы исчезла после того, как он ударил по ней холодной рукой трупа. Однако в другом случае он излечил опухоль, лишив ее источников кровоснабжения, и тем самым опередил свое время, словно заглянув в медицину сегодняшнего дня.
Надо заметить, что Гарвей верил в существование ведьм; по просьбе короля Карла I он с готовностью согласился обследовать женщину, подозреваемую в ведовстве. Подобно другим своим современникам, он осматривал тело женщины в поисках одной из двух телесных примет, которыми, как считалось, обладали ведьмы: участков огрубелой кожи, нечувствительных к боли, или сосков в иных местах, нежели грудь. Гарвей считал, что он нашел у предполагаемой ведьмы сосок рядом с тем, что он назвал «ее потаенным местом» (т. е. рядом с половыми органами), но при более тщательном обследовании «сосок» оказался всего лишь безвредным выпирающим геморроидальным узелком.
Так или иначе, по своему складу Гарвей был настоящим ученым. Он постоянно стремился извлечь из обширной коллекции природных явлений как можно больше интересных для него фактов. То же, что делали в жизни его друзья (или даже его король), его совершенно не занимало. Например, в 1642 году, во время сражения при Эджхилле, первого крупного сражения английской гражданской войны за Оксфорд, резиденцию Карла I, когда на карту были поставлены корона и жизнь короля, Гарвей сидел под кустом, спокойно читая книгу, и ушел лишь тогда, когда ядра стали падать чересчур близко от него.
В конце жизни он разговорился с Джоном Обри о прошлом. Гарвей вспоминал не о чудесных годах, проведенных с Элизабет, и не о ее смерти, а о том, как в 1642 году потерял почти законченную рукопись о насекомых. По словам Обри, Гарвей сказал ему, что эта потеря стала «величайшим страданием» за всю его жизнь. Вот о чем сокрушался истинный ученый, получавший настоящее удовольствие от постоянных попыток открыть и понять как можно больше явлений и процессов, происходящих в природе. Наибольший интерес для Гарвея представляли вскрытие и вивисекция любого вида живого существа, попадавшего ему в руки, будь то креветка, жаба или 152-летний Томас Парр.
Последние семь из семидесяти девяти лет жизни он провел в доме своего единственного оставшегося в живых брата Элиаба, очень богатого человека. У Элиаба был собственный камердинер и, также по воспоминаниям Джона Обри, «хорошенькая, молодая служанка, чтобы ходить за ним, и которую, как я полагаю, он, подобно царю Давиду, использовал, чтобы согревать свое тело…»
Доктор Джордж Энт, молодой и преданный поклонник Гарвея, посетивший в 1649 году ушедшего на покой ученого, заметил, что у того имелись многочисленные, но никак не систематизированные записи, относящиеся к исследованиям эмбрионов. Энт сразу же понял, насколько важны эти эмпирические и экспериментальные наблюдения, и постепенно сумел получить от Гарвея согласие на редактуру и издание книги, в которой описывались бы его разнообразные эмбриологические опыты. Книга эта увидела свет в 1651 году[12]. В ней Гарвей выдвигает принципиально новую теорию о том, что все формы жизни зарождаются из яйца и первоначально развиваются в яйце. В отличие от теории кровообращения, эта эмбриологическая концепция получила подтверждение лишь в 1827 году, когда Карл Бэр обнаружил яйцеклетку в яичнике женщины.
Уильям Гарвей умер в 1657 году от инсульта. Его похоронили в склепе под часовней, воздвигнутой Элиабом возле церкви в Хепстеде, в графстве Эссекс. Шли годы, окна в склепе разбились. Свинцовый гроб, в котором покоилось тело Гарвея, заливали водой дожди, а подростки забрасывали его камнями. В конце концов гроб треснул. Узнав об этом, члены Королевской коллегии врачей решили вынести поврежденный гроб из склепа и перезахоронить его в Вестминстерском аббатстве. Этого им сделать не удалось, и тогда они торжественно перенесли гроб из склепа в расположенную непосредственно над ним часовню. Там его поместили в роскошный мраморный саркофаг, где тело Уильяма Гарвея и обрело вечный покой.
За какие-то семнадцать лет первой трети XVII века свет увидели три величайших издания на английском языке: перевод Библии, утвержденный королем Яковом I (1611), так называемое «Фолио» пьес Шекспира (1623) и перевод на английский язык трактата Гарвея «Exercitatio anatomica de motu cordis et sanguinis in animalibus» («Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных»), который на протяжении уже многих веков называют просто «De motu cordis» («О движении сердца»). Можно сказать, что эта книга стала для мировой медицины тем же, чем перевод Библии для английской церкви, а шекспировское «Фолио» — для английской литературы.
До появления этой скверно изданной (126 ошибок в первом издании) семидесятидвухстраничной книги, состоящей из семнадцати глав, ни один английский ученый не издавал столь значимого труда по медицине. Было отпечатано, по всей видимости, двести экземпляров, из которых (по данным Джеффри Кейнса) сохранилось только пятьдесят три. Но даже в некоторых из этих сохранившихся экземпляров нет первой страницы, на которой Гарвей раболепно выражал свое уважение к королю Карлу I. Мы полагаем, что страница была вырезана из экземпляров книги Гарвея, попавших в руки ревностных шотландских пресвитерианцев, не желавших примириться даже с письменным посвящением склонявшемуся к католицизму Карлу.
