Инна Соболева - Принцессы немецкие – судьбы русские
Была единственной, кто решался укорять Александра Николаевича за жестокое отношение к больной жене. Какой она была свекровью, расскажу чуть дальше.
Родители ее звали Минни (малютка), так же продолжали называть и в России. Была она очень хороша собой, женственна, непосредственна, весела, элегантна и на редкость обаятельна. Феликс Юсупов вспоминал: «Несмотря на маленький рост, в ее манерах было столько величия, что там, куда она входила, не было видно никого другого». Муж ее обожал. Она была его первой женщиной, он – ее первым мужчиной. Впервые в истории императорской семьи ни разу за 28 лет брака ни у него, ни у нее не было романов на стороне. Александр не желал расставаться с женой ни на минуту. Когда она ненадолго уезжала с детьми в Данию, страдал; каждый день писал ей подробные письма, хотя его едва ли можно было назвать большим мастером эпистолярного жанра. По всем вопросам управления страной советовался с ней неизменно. Советы ее чаще всего бывали блистательны. Если бы им следовал и ее сын…
Она обладала редким даром предвидения. Но в даре этом не было ничего мистического, только глубокий анализ и на его основе – безошибочные выводы. Она предскажет войну с Германией; будет постоянно обращать внимание сына на странные связи кайзера Вильгельма с русскими революционерами, которые «с помощью сумасшедшего немца Вилли» вернутся на родину и дестабилизируют обстановку в России. Но предостережет и самого кайзера: его власть падет – революция в Германии при такой политике неизбежна. Уже во время предсказанной ею войны будет умолять сына не брать на себя командование армией, трезво понимая: ее сын – не полководец. И, как известно, во всем окажется права. Она восхищалась начинаниями Столыпина, но была уверена, что его дело обречено, что и сам Петр Аркадьевич – не жилец. И это ее предвидение оправдалось. Сбылось и последнее ее пророчество, о будущем семьи Романовых: «Нам предстоит пережить ужасные, неописуемые времена»…
О ее уме и такте говорили с восторгом, о благотворительной деятельности, которая перешла к ней от безнадежно больной свекрови, – с благодарностью. Она возглавила «Отдел институтов императрицы Марии», «Общество Красного креста» (основанное в России Марией Александровной), «Женское патриотическое общество», «Общество спасения на водах», «Общество покровительства животным»; ведала многочисленными воспитательными домами, приютами, богадельнями. Ее энергии хватало на все. А еще она удивительно умела ладить со всеми. Кроме двоих: Екатерины Михайловны Долгоруковой и супруги своего старшего сына, Алике Гессенской, в православии Александры Федоровны.
В Екатерине Михайловне ей претило все, но больше всего – бестактность фаворитки по отношению к Марии Александровне. Долгорукову считала плохо воспитанной, вульгарной и невыносимо назойливой. Хотя не она, а влюбленный император настойчиво навязывал наследнику и его супруге общение со своей второй семьей. Тем не менее Минни терпела, была с любовницей свекра холодна, но вежлива.
После того как Долгорукова стала законной супругой императора, ситуация изменилась: «Положение наследника становилось просто невыносимым, и он всерьез подумывал о том, чтобы удалиться „куда угодно“, – как он выразился, – лишь бы не иметь ничего общего с этой кабалой», – вспоминала Александра Андреевна Толстая. Но Минни-то удаляться от трона не собиралась. Уступить блестящее будущее своего мужа и детей сыну отвратительной самозванки? Не дождетесь! Она вспоминала о том времени:
Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали, как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконнорожденными отпрысками. И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и государем разыгрались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей помимо тех часов, когда они, по обыкновению, приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье, перед обедней, в присутствии всего общества он жестоко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила мне, что не понимает, почему я отношусь к ее детям как к зачумленным.
Надо отдать должное Марии Федоровне: когда ее муж занял престол и все опасения по поводу претензий узаконенного сына императора и Долгоруковой остались позади, она стала относиться к детям свекра вполне лояльно. Узнав о болезни Георгия, поехала навестить его в Ниццу. Была с юношей заботлива, щедра. Но с его матерью встретиться не пожелала. Впрочем, Юрьевская такое пренебрежение вполне заслужила. После гибели отца Александр III назначил его второй жене огромную ренту из казны, оставил за ней апартаменты в Зимнем дворце, не считая множества других привилегий. Но ей все было мало. Она требовала особого отношения к себе, публичного почитания. Закатывала безобразные сцены. «Она была так груба, – рассказывала Мария Федоровна, – что даже я позволила сказать ей несколько нелицеприятных слов, чтобы напомнить, сколько мы перестрадали из-за нее». Когда безутешная вдова заявила, что собирается давать в Петербурге балы, император наконец не сдержался: «На вашем месте я бы заперся в монастыре». Она поняла: его терпению пришел конец. Уехала с детьми в Ниццу. Навсегда. В России больше не появлялась. Умерла она в 1922 году в возрасте 75 лет.
Если неприязнь Марии Федоровны к Долгоруковой вполне объяснима, то невестку она невзлюбила еще до того, как та успела в чем-нибудь перед ней провиниться. Правда, Алике не замедлит это сделать и будет постоянно, упорно противостоять свекрови во всем. Тогда неприязнь, бывшая поначалу чисто интуитивной, превратится в ненависть. Взаимную. И в борьбу за Николая II. К сожалению, побеждать в этой борьбе будет чаще всего жена. Матери же останется невыносимая тревога о будущем. И семьи, и России.
Минни винила себя в том, что не сумела воспрепятствовать женитьбе сына на «этой немке». Иначе она невестку не называла. Ну, еще иногда «гессенской мухой». Что тоже не слишком доброжелательно. Кстати, причина априорной неприязни, скорее всего, в том и состоит, что Алиса – немка. Наличие у нее некоторой доли английской крови дела не меняло. Винила себя вдовствующая императрица, конечно, незаслуженно. Она допустила этот брак только потому, что была поглощена заботой об умирающем муже. Александр III не подозревал, что болен неизлечимо, но она – знала. И скрывала. Держалась с редким мужеством, улыбалась сквозь слезы. До женитьбы ли сына? А женить его было необходимо: вот-вот станет императором. Неженатый государь по тем временам – нонсенс.
На примете у родителей была вполне достойная невеста: принцесса Елена, дочь герцога Орлеанского, – Александр III стремился к союзу с Францией. И Вильгельм II откровенно намекал, что был бы рад выдать за Николая свою сестру Маргариту. Но русская императорская чета не хотела укреплять отношения с немецкими дворами – германофобию жены Александр Александрович разделял полностью. И вдруг…
У прославленной английской королевы Виктории, той самой, что в юности была влюблена в наследника российского престола (деда нынешнего наследника), была дочь Алике. Заботливая матушка удачно выдала ее замуж за герцога Гессен-Дармштадтского, Людвига IV. Алике была болезненно склонна к мистицизму и передала эту черту младшей дочери вместе с именем: малышку тоже назвали Алике. Аликс-старшая умерла совсем молодой. Двух ее дочек взяла на воспитание бабушка. Воспитание они, естественно, получили отменное. И хотя Алике была шестью годами младше Эллы, сестры были очень дружны. Обе – красавицы. Только у старшей – всегда нежная улыбка. У младшей – строго поджатые губы. Старшая будто соткана из света. Младшая словно олицетворяет тьму. Но это не мешало им любить друг друга. Каждый раз, когда им приходилось разлучаться, обе страдали. В этом, как ни странно, одна из причин, приведших Алике в Россию.
Однажды, во время визита в Дармштадт к своим (общим с Романовыми) немецким родственникам, Элла познакомилась с одним из сыновей Александра II, великим князем Сергеем Александровичем (тем самым, которому императрица Мария Александровна поручила опубликовать письма Елизаветы Алексеевны). Молодые люди понравились друг другу. Королеве Виктории перспектива такого брака пришлась по душе. Видно, не забыла свою юность, прекрасного русского царевича, первую влюбленность и прощальный поцелуй. То, что было потом, – не в счет.
С восторгом отнеслась к браку своего младшего брата с Эллой и невестка Виктории, Мария Александровна, принцесса Уэльская. С неменьшим восторгом встретили невесту Сергея и в Петербурге. О своем первом впечатлении от принцессы, ставшей в православии Елизаветой Федоровной, записал в дневнике великий князь Константин Константинович (известный поэт К. Р.):
