А. Манько - Брачные союзы Дома Романовых
Пробыв в Москве одиннадцать дней, король и принцы вместе со всею императорской фамилией выехали в Петербург. Там высоких гостей ожидали новые торжества: балы, охоты, парады, смотры, поездки по окрестностям: в Царское Село, Павловск, Петергоф, Ораниенбаум.
Осенью 1820 года Николай Павлович и Александра Федоровна предприняли продолжительное путешествие за границу. Оно было вызвано, главным образом, слабым состоянием здоровья великой княгини, которая по совету врачей должна была провести зиму в родном климате. Николай Павлович отвез свою жену в Берлин, а сам вместе с королем на короткое время поехал в Троннау, где находились русский и австрийский императоры, прибывшие туда на Европейский конгресс.
Из семи детей императора Николая I следует сказать о двух дочерях, вышедших замуж за иностранных принцев. Великая княжна Ольга Николаевн (1822–1892) в 1846 году вышла замуж за Вюртембергского наследного принца Карла-Фридриха-Александра, ставшего в 1864 году королем Вюртембергским Карлом I. Историографы особо отмечают третью дочь Николая I — Александру (1825–1844), которая отличалась редкой красотой, музыкальными способностями. Она, в частности, имела выдающиеся вокальные данные — занималась пением.
Приглашенный из Италии учитель пения Солива обратил внимание на непрекращающийся кашель великой княгини, но придворным медикам это высказывание не понравилось (восприняли как вмешательство в их компетенции), и он был уволен. Из всех только лейб-медик Мандт подтвердил свою солидарность с мнением итальянского учителя в оценке здоровья Александры Николаевны, но его тоже не слушали.
Когда Александре Николаевне исполнилось девятнадцать лет, родители стали подумывать о ее замужестве. Претендентом на руку и сердце великой княгини явился сын ландграфини Гессен-Кассельской Луизы-Шарлотты и ландграфа Вильгельма принц Фридрих-Вильгельм, наследник Датского престола. Он прибыл летом 1843 года в Петербург, провел несколько месяцев в Петергофе. Ему понравилась великая княжна Александра Николаевна, отвечавшая также взаимностью. Всем придворным врачам, кроме Мандта, казалось, что в здоровье Александры Николаевна наметились весьма благоприятные изменения.
Бракосочетание Александры Николаевны и Фридриха-Вильгельма Гессенского состоялось 16 января 1844 года, и молодая чета осталась жить в Зимнем дворце. Вскоре после свадьбы последовало ухудшение здоровья принцессы Гессен-Кассельской: чахотка быстро прогрессировала. Весной больную перевезли в Царское Село, где в ночь на 29 июня Александра Николаевна преждевременно разрешилась от бремени младенцем. В тот же день дочь Николая I скончалась.
Глава IX
Счастливый брачный союз цесаревича Константина
Для великого князя Константина Павловича 1801 год оказался нелегким: убийство его отца, а также окончательная размолвка с супругой, великой княгиней Анной Федоровной, тяжело отразилось на его характере.
Еще до брака второго внука Екатерины II в 1796 году граф В. Ф. Растопчин писал графу С. Р. Воронцову: «Заранее соболезную о его супруге». Автор этих слов не ошибся в своих предположениях, предсказывая нерадостную жизнь невесте Константина Павловича. Главными причинами супружеских разногласий послужили вспыльчивый характер великого князя и его невероятные выходки. Во время итальянского и швейцарского походов Константина Павловича великая княгиня проживала у своих родителей в Кобурге, откуда вместе с мужем вернулась в декабре 1799 года в Петербург. Нов 1801 году она вновь уехала за границу и уже больше не возвращалась в Россию. Когда великий князь бывал в Европе, он встречался с супругой и убеждал ее вернуться в Петербург, но Анна Федоровна решительно отказалась. Разрыв стал неминуемым, и великий князь начал подумывать о разводе. Однако осуществлению этого намерения решительно воспротивилась императрица Мария Федоровна, отказавшая ему в материнском благословении.
В 1803 году по поводу сложившейся семейной ситуации императрица писала сыну: «Легко вам будет поверить, мой любезный Константин Павлович, сколь глубоко огорчилась я, читая письмо ваше, если вы вспомните содержание того, которое писала я прошлого года с изображением душевного смущения и скорби моей, также и моего желания. Тогдашним ответом вашим, ныне вновь мною прочтенным, вы меня в опасениях моих успокоили. В соответственность желаниям матери вашей вы начертали в нем самые сии слова, кои из письма вашего выписываю: „что принадлежит до развода, молчу и повинуюсь, таков есть долг мой“. Вы тогда довольствовались удалением жены вашей и пребыванием ее у своих родителей. Ничто с того времени не переменилось, а вас, однако ж, я вижу обращающимся паки к сей пагубной и опасной мысли о разводе. Сим растворяются все раны сердца моего, но при всем том, мой любезный Константин Павлович, несмотря на скорбь, которую я чувствую, занимаясь печальною сею мыслью, я изображу вам мое по сему предмету мнение, как оно мною видится, и, наконец, объявляю вам условия, на которых нежная моя любовь к вам может склонить меня заняться мыслью о вашем разводе».
Императрица-мать, высказав эти мысли, переходит далее к личным отношениям между разошедшимися супругами и, защищая невестку, обвиняет своего сына. «Обратитесь к самому себе, — пишет Мария Федоровна, — и вопросите совесть свою, оправдает ли она ветреность, горячность, вспыльчивость при начале несогласия между вами и великою княгинею существующего, оказанные вами вопреки сильнейших моих представлений при возвращении вашем из инспекции в последнюю осень царствования покойного вашего отца, когда я, в присутствии брата вашего, просила, умоляла вас жить в супружеском дружелюбии, а вы противу всех стараний матери вашей остались непреклонны; спросите, говорю я, сами у себя: укоризны сердца вашего дозволят ли вам помышлять о разводе?»
Императрица, предавая прошлое забвению, пришла окончательно к выводу, что если цесаревич, несмотря на все ее возражения, все же намерен развестись, чтобы вновь жениться и счастливым союзом доказать свою правоту, то она сочтет возможным «рассмотрение сего предмета».
Любопытно, что, сделав сыну уступку, Мария Федоровна, однако, не дала ему права свободного выбора невесты при вступлении им во второй брак. «Когда вы предварительно и с непременностью определите выбор, — писала мать Константину, — вас достойный, дабы учинить оный соответственно рождению вашему, поезжайте в чужие края. В пребывание ваше у разных дворов владетельных князей Германии изберите себе невесту, во всех отношениях вас достойную. Как скоро утвердитесь в вашем выборе и получите от меня и от императора дозволение, тогда на развод ваш объявляю свое согласие. На сем только условии признаю я возможность онаго… Ваше место обязывает вас полным самого себя пожертвованием для государства».
Судя по переписке с матерью и по личным высказываниям друзьям, цесаревич не желал после развода, во втором браке следовать совету своей родительницы — жениться вновь на какой-нибудь немецкой принцессе. Он сочинил и сам распевал по этому поводу песенку, которая начиналась так: «Избави мя, Боже, от пожара, наводнения и немецкой принцессы…»
По собственным словам Константина Павловича, у него было стремление жениться на княжне Жаннете (Янине) Четвертинской, «но матушка и брат не позволили», действительно, для представителей династии Романовых развод являлся большим нарушением существующего порядка, особенно в глазах подданных, и на страже этого незыблемого порядка стояла сама мать нарушителя — Мария Федоровна. В связи с возникшей любовной страстью великого князя к упомянутой Четвертинской в одном из писем сыну в 1803 году императрица упрекала его: «По разрешении брака цесаревича последний крестьянин отдаленнейшей губернии, не слыша более имени великой княгини, при церковных молебствиях произносимого, известится о его разводе, и почтение крестьянина к достоинству брака и к самой вере поколеблется тем паче, что с ним неудобно войти в исследование причин, возмогших подать к тому повод. Он предположит, что вера для императорской фамилии менее священна, чем для него, а такового мнения довольно, чтоб отщепить сердца и умы подданных от государя и всего царского дома. Сколь ужасно вымолвить, что соблазн сей производится от императорского брата, обязанного быть для подданных образцом добродетели! Нравы, уже и без того растленные, испорченные, придут еще в вядшее развращение через пагубный пример стоящего при самых ступенях престола, занимающего первое в государстве место. Поверьте мне, любезный мой Константин Павлович, единою прелестью неизменяющейся добродетели можем мы внушить народам сие о нашем превосходстве уверение, которое обще с чувствованием благоговейного почитания утверждает спокойствие империи. При малейшем же хотя в одной черте сей добродетели нарушении общее мнение ниспровергается почтение к государю и к его роду погибает».
