Ребекка Склут - Бессмертная жизнь Генриетты Лакс
«На кого ты работаешь? — крикнула она. — На Джона Хопкина?»
«Чего? Нет! — закричала я, пытаясь сделать вдох. — Ты же знаешь, что я работаю на себя».
«Кто тебя прислал? Кто тебе платит? Кто оплатил этот номер?» — продолжала кричать она, все еще прижимая меня рукой к стене.
«Мы уже говорили об этом! Помнишь? Кредитные карты! Студенческие займы!» — сказала я.
И тут, впервые со дня нашей встречи, у меня лопнуло терпение. Я резко отбросила ее от себя, послала ее куда подальше и сказала, чтобы она заткнулась. Она стояла в нескольких дюймах, дико уставившись на меня в течение, кажется, нескольких минут. Затем она вдруг усмехнулась и протянула руку, погладив меня по волосам со словами: «Никогда еще не видела тебя в ярости. Я уже начала думать, человек ли ты, потому что при мне ты никогда не выражалась».
Затем, как бы объясняя случившееся, она рассказала мне о Кофилде: «Он отлично притворялся. Я ему сказала, что живьем пройду через огонь, прежде чем позволю ему взять медицинские записи моей матери. Не хочу, чтобы они были еще у кого-нибудь. У всякого в мире есть ее клетки, у нас же от матери остались только эти записи и ее Библия. Вот почему меня так расстроила история с Кофилдом. Он пытался отобрать одну из двух вещей, которые у меня действительно остались от матери».
Дебора показала на мой ноутбук на кровати и сказала: «Еще я не хочу, чтобы ты перепечатывала каждое слово из этого в свой компьютер. Печатай, что тебе нужно для книги, а не все подряд. Хочу, чтобы все записи целиком были только у членов моей семьи».
После моих обещаний не копировать записи полностью Дебора опять сказала, что идет спать, однако в течение нескольких следующих часов каждые пятнадцать-двадцать минут стучалась в мою дверь. В первый раз она пахла персиками и сказала: «Мне нужно спуститься к машине за лосьоном, вот я и решила поздороваться». Каждый раз причина менялась: «Забыла в машине пилку для ногтей!», «Сериал Секретные материалы начался!», «Я вдруг подумала о блинчиках!» Каждый раз она стучала, я широко открывала дверь, чтобы она могла видеть номер и медицинские записи, которые выглядели в точности так же, как на момент ее ухода.
В последний визит она пролетела мимо меня в ванную и наклонилась над раковиной, приблизив лицо к зеркалу. «Меня обсыпало?» — прокричала она. Я вошла в ванную, где она стояла и показывала мне пятно на лбу размером с монету в 25 центов. Похоже, что это была крапивница.
Дебора повернулась и приспустила футболку с шеи и спины, покрытых красными пятнами.
«Помажу кремом, — заявила она. — Наверное, мне стоит принять таблетку снотворного». После чего вернулась в свой номер и увеличила громкость телевизора. Всю ночь из ее комнаты с экрана раздавались крики, плач и стрельба, но больше я ее не видела до шести часов утра, — ровно через час после того, как я легла спать, она постучалась ко мне в дверь, крикнув: «Бесплатный континентальный завтрак!»
У меня были красные глаза с темными кругами под ними, и я была в той же одежде, что и накануне. Взглянув на меня, Дебора рассмеялась.
«Ну мы и команда! — заявила она, указывая на крапивницу, покрывавшую теперь все ее лицо. — Господи, я вчера так нервничала. Ничего не могла с собой поделать, так что накрасила ногти».
С этими словами она показала мне свои руки. «Ужасно получилось! — призналась она со смехом. — Думаю, я их красила после того, как приняла таблетку».
Ногти и большая часть кожи вокруг них были ярко-красного цвета, как пожарная машина. «Издалека смотрится нормально, — сказала Дебора, — но, если бы я до сих пор работала маникюршей, меня бы за такую работу уволили».
Мы спустились в холл на бесплатный завтрак. Дебора, заворачивая в салфетку на потом пригоршню маленьких кексов, посмотрела на меня и сказала: «У нас все хорошо, Бу».
Я кивнула и ответила, что знаю. Однако на тот момент я ни в чем не была уверена.
35
Очищение души
В тот же день, чуть позже, крапивница распространилась по спине Деборы, ее щеки покраснели и пошли пятнами, а под обоими глазами появилась длинная кайма. Оба века опухли и блестели, как будто она нанесла на них кроваво-красные тени. Я снова и снова спрашивала, все ли с ней в порядке, и говорила, что, может быть, нам стоит остановиться где-нибудь, чтобы она могла показаться врачу. Но она лишь смеялась.
«Такое постоянно случается, — успокаивала она меня. — Я в порядке, мне просто нужен бенадрил». С этим словами Дебора купила флакон бенадрила, который положила в сумочку и пила на протяжении всего дня. К полудню часть пятен исчезла.
По приезду в Кловер мы пошли гулять вдоль реки, вниз по Мейн-стрит (главной улице) и через табачное поле Генриетты. Подошли мы и к дому-пристройке, где Дебора сказала: «Хочу, чтобы ты меня тут сфотографировала с моей сестрой».
Она встала перед домом, развернула обе фотографии Эльси изображением ко мне и прижала их к груди. По ее просьбе я снимала ее и Эльси на пне, который остался от любимого дуба Генриетты, и перед могилой матери Генриетты. Затем она встала на колени на землю рядом с просевшими полосками земли, где, как ей представлялось, были похоронены ее мать и сестра.
«Сними меня с сестрой у ее могилы и могилы матери, — попросила Дебора. — Это будет единственная в мире фотография, на которой мы втроем почти что вместе».
Поездка в Кловер закончилась в доме Глэдис, сестры Генриетты, — в небольшой желтой ветхой постройке с креслами-качалками на веранде. Войдя, мы увидели Глэдис сидящей в гостиной, обитой темными деревянными панелями. На улице было тепло — можно было ходить в трикотажных футболках с длинными рукавами; однако Глэдис так сильно растопила свою черную дровяную печь, что, сидя рядом, утирала струившийся по лбу пот. Ее руки и ноги были изуродованы артритом, спина была согнута так сильно, что грудь почти касалась коленей, пока она не выпрямлялась, опираясь на локоть. Она не носила нижнего белья, — только тонкую ночную рубашку, которая задралась выше талии после долгих часов, проведенных в инвалидной коляске.
Завидев нас, Глэдис попыталась поправить на себе рубашку, чтобы прикрыться, но никак не могла ухватиться за нее руками. Дебора помогла ей и спросила: «А где все?»
Глэдис ничего не ответила. В соседней комнате на койке стонал ее муж, которому оставалось жить считанные дни.
«Наверно, они на работе»? — предположила Дебора.
Глэдис опять ничего не ответила, и Дебора заговорила громче, чтобы убедиться, что Глэдис ее точно услышит: «У меня есть Интернет! — прокричала она. — Я собираюсь завести веб-страничку о своей матери и надеюсь, получу какие-нибудь пожертвования и взносы, чтобы вернуться сюда и поставить памятник на ее могиле, и превратить тот старый дом-пристройку в музей, который будет напоминать людям о моей матери!»
«Что ты там поставишь?» — переспросила Глэдис так, как будто Дебора была сумасшедшей.
«Клетки, — ответила Дебора, — чтобы люди могли видеть, как она размножается».
На мгновение она задумалась и добавила: «И ее фотографию крупным планом, и, может быть, одну из этих восковых фигур. Еще какую-нибудь старую одежду и ту туфлю, которая лежит в доме. За всеми этими вещами — целая судьба!»
Вдруг входная дверь открылась, и вошел Гэри — сын Глэдис, воскликнув: «Привет, сестрица!» Гэри было лет пятьдесят, его кожа была гладкой, как у всех Лаксов, он носил тонкие усы и эспаньолку а щелка между его передними зубами была такой, какая нравится девушкам. На нем была красная с синим спортивная рубашка с короткими рукавами, которая отлично подходила к джинсам и кроссовкам того же оттенка.
Дебора взвизгнула, обвила руками шею Гэри и вытащила из кармана фотографию Эльси. «Смотри, что мы достали в Краунсвилле! Это моя сестра!» Гэри перестал улыбаться и взял фотографию.
«Неудачный снимок, — объяснила Дебора. — Она плачет, потому что ей холодно».
«Может, покажешь ему фотографию, где она еще совсем ребенок и стоит на веранде? Та лучше», — предложила я. Гэри взглянул на меня, будто хотел спросить: «Что за чертовщина тут творится?»
«Эта фотография немного ее расстроила», — сказала я.
«Я понимаю почему», — прошептал Гэри.
«К тому же она впервые увидела клетки своей матери», — добавила я.
Гэри кивнул. На протяжении нескольких лет я часами беседовала с ним; он больше, нежели кто-либо другой в их семье, понимал Дебору и испытания, через которые она прошла.
Дебора показала на свое лицо в пятнах крапивницы: «У меня случилась реакция, я вся распухла и покрылась пятнами. И плачу, и счастлива одновременно». Она принялась ходить взад-вперед, ее лицо блестело от пота; гудящая дровяная печь, казалось, высосала весь кислород в комнате. «Все эти вещи, о которых я узнаю, — продолжила Дебора, — помогают мне осознать, что у меня действительно была мать, и что с ней произошла ужасная трагедия. Это больно, но я хочу больше узнать о ней — как и о моей сестре. Так я ощущаю себя ближе к ним, но мне их не хватает. Хотелось бы мне, чтобы они были здесь».
