Игорь Дамаскин - Вожди и разведка. От Ленина до Путина

25 октября фотографии были опубликованы. В этот день Бартлетт позвонил Большакову и поинтересовался: «Ну как, Георгий, есть ваши ракеты на Кубе или нет?». — «Нет». — «Хорошо, Бобби просил меня передать вам, что они там есть. Сегодня Хрущев подтвердил это. Президент только что получил телеграмму из Москвы». Впоследствии Большаков признавался, что это прозвучало как гром среди ясного неба.

Дальнейшая судьба Георгия Большакова оказалась невеселой. После того как американская пресса стала писать о том, что он является секретным агентом, советское руководство вынуждено было отозвать его. Правда, американские спецслужбы да и сам президент знали правду о нем и раньше, но они были заинтересованы в поддержании канала неофициальной связи. Вернувшись в Москву, незаурядный разведчик никак не был отмечен. Его направили на работу «под крышу» в АПН. Он надеялся получить какое-то новое, интересное назначение. Но после падения Хрущева в октябре 1962 года все его надежды рухнули. Он опустился, стал пить и был уволен из разведки. Академик Фурсенко вспоминает, что встретился с Большаковым на конференции участников Карибского кризиса в 1989 году в Москве. Он производил приятное впечатление и был интересной личностью, собирался продиктовать свои мемуары. Но, как и многих талантливых русских людей, водка сгубила его. Недавно о нем вспомнили и посмертно наградили орденом «Знак Почета».

После дезавуирования Большакова как участника переговоров таковым оставался резидент внешней разведки Феклисов. Выше говорилось о встречах Феклисова со Скали. Некоторые историки полагают, что именно заявление Феклисова в ресторане «Оксидентал» создало основу для разрешения кризиса. Другие же опровергают это мнение по причине изложенной выше. Кроме того, напоминают, что у него не было агентуры в правительственных кругах и свои телеграммы он составлял на основе сообщений прессы или того же Скали.

Но обстановка еще не становилась нормальной. Все 42 советские ракеты, боеголовки к ним и стратегические бомбардировщики Ил-28 были готовы ринуться в любую минуту в последний бой. 27 октября советские зенитки сбили над Кубой американский разведывательный самолет У-2.

Так или иначе, 28 октября Хрущев объявил, что все ракетные базы на Кубе будут ликвидированы. В ответ США заверили, что не станут вторгаться на Кубу и что ракеты «Юпитер» в Турции, чей срок действия подходит к концу, будут вывезены. Вывоз «Юпитеров» стал важной бескровной победой Хрущева, хотя наши СМИ не делали из нее сенсации. Дело в том, что переговоры по этому вопросу велись по тайному каналу связи, в частности, через Большакова, а советское предложение, изложенное в открытом послании об обмене ракетами, оказалось для США неприемлемым, так как выглядело бы уступкой, которая могла загубить предвыборные планы президента, в чем Хрущев не был заинтересован. Фактически же США дали устное согласие на то, что такой обмен состоится, и обещали, что ракеты из Турции вскоре будут убраны. Это было секретное соглашение, и оно было выполнено. А слово «устаревшие» было внесено в него для успокоения американских «ястребов».

Итак, кризис был урегулирован. Но для предотвращения подобных ситуаций с той пора была установлена прямая телефонная связь между президентами СССР (России) и США.

Правда, осталось одно «но». Вопрос о выводе ракет не был согласован с Фиделем Кастро. Он решительно возражал против их удаления и даже распорядился окружить район установки ракет своими солдатами. Он избегал встречи с советским послом, а прибывшего в Гавану Микояна встретил довольно натянуто. Но в дело вмешался «господин случай», трагический для Микояна, но решительно изменивший ход событий. Непосредственно перед первой рабочей встречей с Микояном, 3 ноября, Кастро получил от Хрущева телеграмму о смерти жены Микояна, Ашхен, матери пяти прекрасных сыновей, с которой он прожил в любви и согласии 40 лет. Мужество Микояна, его стойкость, отказ лететь в Москву произвели на Фиделя такое впечатление, что он растрогался, и дальнейшие переговоры с Микояном стали, хотя и трудными, но доверительными и привели к возврату прежних дружеских советско-кубинских отношений.

29 сентября 1960 года он стоял перед толпой репортеров на тротуаре у здания советского представительства при ООН.

«Я осуждаю шпионаж и не собираюсь терпеть его!» — восклицал он. Репортеры лихорадочно записывали перевод его слов и после первой фразы стали удивленно переглядываться. Еще бы! Впервые на их памяти кто-либо из сильных мира сего так откровенно высказывался. Ведь все они всегда широко пользовались донесениями своих тайных агентов. Но все оказалось очень просто. Он говорил не о своих шпионах.

Хрущев выражал возмущение инцидентом, который не давал ему покоя вот уже несколько месяцев — полетом американского разведывательного самолета У-2, сбитого в районе Свердловска 1 мая 1960 года. Пилот этого самолета, Френсис Гарри Пауэрс, незадолго до этого, 17 августа, предстал перед советским судом. Он признал себя виновным, но заявил, что он не шпион, а всего лишь военный летчик, нанятый для выполнения задания. Однако в ходе судебного следствия признался, что его полет служил шпионажу. Ему угрожала смертная казнь, но казнить его не собирались. Он еще мог пригодиться. И действительно пригодился. Спустя полтора года, 10 февраля 1962 года, его обменяли на осужденного в США советского разведчика Рудольфа Абеля (Вильяма Генриховича Фишера).

Из воспоминаний бывшего советника Н.С. Хрущева Ф.М. Бурлацкого: «Конечно, Хрущев советовался со своими ближайшими соратниками. Но так, как, скажем, генерал советуется с офицерами среднего ранга. Самое большое влияние на него в ту пору оказывали не столько соратники, сколько поступавшая информация. И он стремился получать из самых разнообразных источников — и по линии посольства СССР в США (речь идет о Карибском кризисе. — И.Д.), и особенно по линии секретной агентуры (разрядка моя. — И.Д.), быть может это было основным рычагом воздействия на принимаемые им решения, на характер переписки с Кеннеди, на выработку условий возможного компромисса».

Естественно, не может быть секретной разведывательной информации, если нет тех, кто ее добывает, то есть разведчиков. Как же Хрущев относился к разведчикам? На этот счет сведений не очень много. Поскольку в его время внешняя разведка входила в систему — ОПТУ — НКВД — КГБ, можно предполагать, что ее сотрудников он мог и не любить. Впрочем, приведем несколько ставших известными фактов.

Был такой уникальный человек, разведчик-минер Илья Григорьевич Старинов (1900–2000). За свой, в буквальном смысле, век он разработал и провел много замечательных операций и совершил личных подвигов. Он лично пустил под откос 18 вражеских эшелонов, а на сконструированных им минах МПС («мина противопоездная Старинова») подорвано более 12 тысяч эшелонов. Он прославился в Испании (о его подвигах писали Эрнест Хемингуэй, Илья Оренбург, Михаил Кольцов). Когда в 1941 году назрела угроза сдачи Харькова, Старинов получил приказ члена Военного совета Юго-Западного фронта Никиты Хрущева заминировать лучший особняк в городе. В подвале вырыли котлован, куда заложили 350 килограммов взрывчатки с радиоуправляемым детонатором. (Такого типа оружия тогда еще не знали ни немцы, ни наши союзники.) Засыпали землей, а сверху положили под кучей угля «мину-блесну» с испорченной батарейкой (чтобы случайно не рвануло). Проверив подвал, немцы посмеялись над русскими недотепами и расположили в здании штаб 68-й пехотной дивизии, во главе с генерал-лейтенантом фон Брауном. Когда разведка донесла об этом, Старинов, находясь под Воронежем, послал мине радиосигнал. Браун и его штаб были уничтожены. В других особняках было взорвано еще более десятка радиоуправляемых мин. Операция была засекречена на многие годы и получила название «Западня».

Вот что вспоминает сам Старинов: «…Еще в 1938 году я попал под подозрение органов… Вскоре взяли и меня. Допрос на Лубянке сводился к одному: заблаговременная подготовка к партизанской войне и создание тайных складов на границе — затея врагов народа Якира и Уборевича. Но поскольку эту идею именно я проводил в жизнь, то тоже считаюсь врагом. «Тройка» приговорила меня к расстрелу. Слава Богу, вмешался Клим Ворошилов и поручился за меня… меня освободили… Несколько наездов органы сделали на меня и в начале войны, когда гибли тысячи плохо подготовленных партизан. Мне ставили в вину то, против чего я боролся: скороспелую подготовку. От трибунала меня с трудом спас Хрущев, который хорошо знал меня по операции «Западня».

А в застойный период я оказался в опале у Брежнева. Перед приходом его к власти, получив информацию о зреющем «кремлевском» заговоре, я предупредил о нем Хрущева через его дочь Раду, но тот отказался верить «нелепым домыслам» Несомненно, моя активность не осталась незамеченной брежневским окружением, став еще одной причиной, по которой все попытки представить меня к Герою Советского Союза и генеральскому званию натыкались на глухую стену».