В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

Итоги зимней кампании 1237–1238 годов подтвердили эффективность стратегии и тактики, примененной Субэдэем в ее ходе. Для него это вторжение было хотя и не второстепенным в карьере, но отнюдь не главным. Он действовал, как мастер, знавший свое ремесло, и, раздав инструменты подмастерьям, лишь направлял их, выступив из тени в самый решающий момент. Основная цель, которую преследовал спланированный Субэдэем поход на Русь, была достигнута — возможная угроза с севера для направляющихся в Дешт-и-Кипчак и далее на запад монгольских войск устранена. Кроме того, были созданы все предпосылки для установления над Русью так называемого «ига», однозначная оценка которому до сих пор не дана.

Необходимо отметить, что в ходе вторжения весной 1238 года тумены, ведомые Бату и Субэдэем, у озера Селигер достигли крайней точки продвижения кочевников на северо-запад. Да, в будущем будут набеги, посольства, наезды баскаков, но такого огромного стенного войска, в котором была бы представлена вся их полководческая элита, подкрепленная знатнейшими чингисидами, здесь больше никогда не появится. Да, в 1281 году, во время «рати» Кавгадыя и Алчедая, их передовые отряды грабили и жгли селенья «близъ Новагорода». Да, в 1284 году сын Невского Дмитрий пришел «с татары» (видимо от Ногая) «кь Новугороду… многа зла учиниша…» [46, с. 228], но такой концентрации войск орды в этом регионе, как весной 1238 года, источники в позднее время не фиксируют.

Когда в начале лета монгольские лошади нагуливали жир, добравшись до свежего степного травостоя, Северо-Восточная Русь с трудом приходила в себя от страшного нашествия. Неизбежен ли был тот погром? Не проще ли было русичам откупиться ввиду неизбежного поражения? Кто его знает. И вообще, о чем думал погибший на Сити Юрий Всеволодович, когда на предложение монгольских послов: «Мирись с нами» ответил: «Славная война лучше постыдного мира» [41, с. 147]. Гордый был князь. Но, может быть, именно тогда и появилась поговорка: «Худой мир лучше доброй ссоры»?

Глава седьмая. Кипчакский поход

Говоря о Великом западном походе, выделяя в нем нашествие на Русь и делая акцент на военных действиях, предпринятых монголами в Польше, Венгрии и прочих странах, большинство исследователей не уделяет должного внимания событиям, произошедшим в 1238–1240 годах в Поволжье, на Северном Кавказе и в собственно половецких степях, являющихся важнейшей составляющей частью Дешт-и-Кипчак и простирающихся от Итиля на востоке до Дуная на западе. А ведь это были именно те земли, на которые претендовали завоеватели, и не с целью обложения их данью, как, к примеру, Руси, а для трансформации этих территорий в административно-военную и хозяйственную часть в составе всей империи и находящуюся в ведении потомков Джучи. «„Сокровенное сказание“ донесло до нас оригинальное монгольское название похода… в Восточную Европу как „Кипчакский поход“, что указывает на кипчаков как основную цель и основного противника монголов в атом походе» [12, с. 17]. Если говорить о значимости покорения стран и народов в экспансионистских планах наследников Чингисхана, главнейшим в них было безоговорочное подчинение всего стенного пространства Европы, и уже после этого — поход на дальний запад.

Но, как ни парадоксально, существовала и существует точка зрения, по которой пребывание завоевателей с 1238 по 1240 годы в Дешт-и-Кипчак являлось чуть ли не временем отдыха и зализывания ран, полученных ими на Руси. Это совершенно неверно, и в данном случае важно выявить потери монголов во время последнего нашествия. «Возможно, что все потери на Руси за кампанию 1237/38 г. равнялись потерям под конец ее у Козельска» [6, с. 1841. Если же учесть, что у «злого города» монголами было потеряно 4 тысячи воинов, то всего их общие потери могли составить 8-10 тысяч человек, что равнялось 10 % от численности войск, задействованных на Руси. Если к туменам, вернувшимся в Дешт-и-Кипчак, добавить обсервационный корпус Кукдая и отряды, находящиеся на охране коммуникаций, выясняется, что все монгольское войско, базирующееся в Восточной Европе весной 1238 года, достигало 120 тысяч и не было ослаблено, а если и нуждалось в передышке, так это для того, чтобы вволю отпраздновать очередную победу, но главное, привести в надлежащее состояние свою подвижную часть, дав роздых коням на сочных весенних травах.

Войско, созданное Чингисханом, не должно было простаивать, оно жило войной, грабежом и дисциплиной. Без этих трех составляющих оно существовать не могло.

В течение двух-трех лет произошли события, ради которых и был собственно организован Великий западный поход. Кровавая степная разборка, начавшаяся в 1222 году, наконец достигла своей высшей точки, и, как писал Н. М. Карамзин, «Батый выходил из России единственно для того, чтобы овладеть землею половцев» [42, с. 415]. Но говоря о роли Бату во время начавшейся вендетты, не стоит ее преувеличивать. Можно с уверенностью сказать, что он на некоторое время отошел от непосредственного участия в боевых действиях монголов между двумя вторжениями на Русь, передав на пару лет возможность блеснуть на бранном поле своим братьям — и родным, и двоюродным [47, с. 127]. Руководство же войсками, которые вели чингисиды, осуществлял Субэдэй-багатур.

После «доклада» Бату Великому каану, с просьбой назначить Субэдэя руководить сражением и приказа Угэдэя: «[Субэдэю]… командовать главной армией» [12, с. 230], необходимо вспомнить о другой грани таланта этого полководца, которую в свое время открыл и применил Чингисхан, начиная порабощать тюркские народы, делая при этом ставку на Субэдэя как главного исполнителя своей воли. Так «только ли военные таланты и эффективность их использования заставляли выбирать Субэдэя для таких миссий? Видимо, они играли главную роль в принятии Чингисханом и его преемниками подобных решений» [6, с. 384], но нельзя забывать о происхождении «свирепого пса». Он как «выходец из урянхаев мог ссылаться на родство с тюркскими племенами, которые, как и урянхаи, были когда-то в составе Кимакского каганата» [6, с. 384–385]. Субэдэй, используя этот козырь, еще в 1222 году сумел рассорить алан и половцев. В 1238–1240 годах подобное увещевание в первую очередь относилось к «черным клобукам»[140] — «своим поганым», как их именовал русский летописец [6, с. 384]. Но с «черными клобуками», а проще, печенегами, которых когда-то кипчаки вынудили стать федератами русских князей и искать их покровительства, Субэдэй начнет разбираться лишь в 1240 году, а тогда, по выходу в центр половецких степей в году 1238, им были намечены цели в тех пределах и в землях, примыкающих к ним. Несколько кошунов, ведомых царевичами, вновь смертоносным катком покатились по просторам Дешт-и-Кипчак.

Продолжая свою свирепую политику, завоеватели главной целью, как и прежде, ставили уничтожение половецкой аристократии. Зная об этом, один из влиятельнейших половецких ханов — Котян — еще в 1237 году, «согласно сведениям венгерских источников… обратился к королю Беле с просьбой об убежище» [8, с. 179]. По возвращении же главной монгольской армии из похода на Русь в 1238 году, Котян в полной мере ощутил на себе дыхание приближающейся гибели. Он знал, что Субэдэй не забудет ему попытку организовать сопротивление монголам 15 лет назад, окончившуюся тогда катастрофой для русских и половцев на Калке. Поэтому после того, как грозные тумены пришельцев вновь наполнили собой Великую степь, Котян с 40-тысячной ордой ушел в Венгрию, надеясь там укрыться от преследователей. Эта откочевка половцев на Венгерскую равнину и укрывательство их Белой IV в будущем послужит одним из поводов для вторжения туда монголов. Однако не все половецкие вожди подобно Котяну бежали на чужбину, были и те, кто отчаянно сопротивлялся захватчикам. История донесла до нас имена некоторых из них — Арджумак, Куран-бас, Капаран, Тукара[141] 138, с. 407–408]. Кто-то из этих «эмиров» был убит, а кто-то пленен.

Самым заметным актом ожесточенного противостояния агрессору были действия султана Бачмана, который «принадлежал к одной из самых воинственных орд приднепровского объединения… бурчевичей, известных в восточных источниках под названием бурджоглы» (курсив С. А. Плетневой. — В. 3.) [8, с. 178]. О том, что сопротивление, оказанное Бачманом монголам было весьма упорным, свидетельствуют не только восточные авторы Джувейни и Рашид-ад-Дин, но также биографы Мункэ и Субэдэя. В цзюани 121 излагается, как Угэдэй, напутствуя своего полководца перед походом, говорит: «"[Мы] услышали, что Бачман имеет ловкость и отвагу, Субэдэй тоже имеет ловкость и отвагу, поэтому сможет победить его". Вследствие этого дал повеление [Субэдэю] быть в авангарде и сразиться с Бачманом, а затем еще приказал [ему] командовать главной армией"" [12, с. 230]. То, что Субэдэю высочайше было поручено персонально во главе передовых частей разбираться с Бачманом, говорит о значимости для монголов операции по его уничтожению.