Борис Соколов - Коллонтай. Валькирия и блудница революции
Боди все еще не выпускали из СССР, и Коллонтай обратилась к Бухарину, заменившему Зиновьева во главе Коминтерна, и к Елене Стасовой, в тот момент — консультанту Сталина по вопросам Коминтерна. В итоге Боди разрешили вернуться во Францию, что, несомненно, спасло ему жизнь. Ведь шансов уцелеть во время Большого террора 1937–1938 годов у Боди практически не было.
Александра записала в дневнике 1 января 1927 года: "Когда ехала сюда, все во мне протестовало. Будто "выхожу замуж по рассудку". Но так надо было. Уйти из Наркоминдела после Норвегии значило уйти из дипломатии. И получилось бы, что "попробовали поставить женщину на дипломатический пост, побыла три с половиной года и ушла сама — не выдержала". Я должна доказать, что женщина может быть дипломатом не хуже," порой и лучше мужчины. "Пробить путь". Мое назначение на новый пост утверждает нас, женщин, на этой работе, право наше и и этой области труда…"
Сердечные приступы следовали один за другим. Высокогорье Коллонтай было противопоказано. Она написала Литвинову, что по состоянию здоровья оставаться в Мексике больше не может. Ей предложили перебраться в Уругвай, где климат был получше, но и от Европы подальше. Александра попросилась в Европу. Ведь даже закоренелого оппозиционера Шляпникова отправили представителем "Металлоимпорта" в Берлин, а Льва Каменева сослали послом в Рим. Она же, давно уже отошедшая от оппозиции и разделяющая генеральную линию партии, вынуждена помирать в далекой Мексике, климат которой для нее убийственен. Шура писала Шляпникову об успешной сделке со свинцом: "Вы знаете, Александр Гаврилович, что мы приняли заказ "Металлоимпорта" на свинец. Сейчас пишу Вам лично с оказией и улыбаюсь. Если бы в 1911 году, когда мы гуляли с Вами по Аньеру, нам бы сказали, что мы будем переписываться о ценах на свинец и о его качестве, мы сочли бы это бредом. Не правда ли?"
Она сама предложила отозвать ее из Мексики под видом летнего отпуска для лечения, чтобы отзыв посла не был истолкован как перемену политической линии по отношению к Мексике. 16 мая Коллонтай записала в дневнике: "Москва дала согласие на мой отпуск. Значит, конец моей работы в Мексике. Надо бы радоваться, а я почти огорчена: согласие опоздало. Сейчас я уже втянулась в работу и привыкаю к климату и высоте…"
А бедняга Гайкис в 1937 году дослужился до полпреда в Испании, но в том же году был отозван и расстрелян.
Официально Коллонтай 4 июня 1927 года отправили в двухмесячный отпуск для лечения, но было ясно, что в Мехико она больше не вернется. Александра уехала в Баден-Баден лечить нефрит и гипертонию. В Берлине по окончании курса лечения она встретилась наконец с Боди: он приехал на два дня позже, чем она, и поселился, как обычно, в соседней с нею комнате. Любовник Александры уже успел на национальной конференции ФКИ резко выступить против резолюции с осуждением Троцкого и Зиновьева, предложенной послушным просталинским большинством. После встречи с Александрой Боди уехал в Осло, чтобы отправить во Францию жену и дочь.
В сентябре 1927 года у Александры Михайловны появился внук. В честь деда его назвали Владимиром. В Москве она узнала, что ее возвращают полпредом в Осло. Об этом узнал и Боди и попросил жену повременить с отъездом из Норвегии. Ее присутствие давало ему идеальный повод навещать Александру, а к их связи законная супруга относилась вполне толерантно.
Когда объединенный пленум ЦК и ЦКК исключил из ЦК Зиновьева с Троцким, она опубликовала в "Правде" статью, где утверждала: "Прежде всего нужно единство не только в действиях, но даже в мышлении. Масса здоровым инстинктом это стихийно понимает. И потому так возмущает ее оппозиция. <…> Дисциплина — это цемент, скрепляющий людские кирпичи в единое мощное здание коллектива. <…> Масса не верит в оппозицию и не прощает ей иезуитского политиканства с партией. <…>"
7 октября 1927 года Коллонтай снова стала полпредом в Норвегии, совмещая этот пост с исполнением поручений в торговом представительстве в Швеции. Приехав в Норвегию, Александра Михайловна тотчас направилась в Хольменколлен. Накануне Нового 1928 года она писала Боди: "<…> Если я Вам редко пишу, то лишь потому, что нахожусь в положении человека, потерявшего самого себя. Вы хорошо помните, как мы страдали в М[оскве] — в те долгие дни, когда надо было принимать окончательное решение. Я знаю, Вы поняли, что у меня не было другого выхода. <…> Это не проявление слабости, но веление масс: пойти за Сталиным, а не за троцкистами. Если бы верх одержали они, репрессии против всех, кто думает по-другому, были бы еще более суровыми. <…> Я потеряла добрых друзей, которые остались с Троцким, и это причиняет мне глубокую боль. Мы с Вами хорошо понимаем друг друга, и как жаль, что нельзя все это выразить в кратком письме. Дорогой друг! Я здесь очень одинока*.
С коммунистами к тому времени Марсель уже порвал.
Коллонтай не очень нравилось то, что она увидела в Скандинавии: "Женщины здесь, в Норвегии, дошли до того, что весят тридцать шесть кило, едят один виноград и затем из-за истощения попадают на месяц в клинику. Но в "плоской" фигуре есть вполне логический момент. Материнство в буржуазном обществе отступает на задний план. Идет, особенно в профессиональноинтеллигентской среде, ожесточенная борьба за места в конторах. Чтобы выдержать конкуренцию, женщина должна производить впечатление, что она с материнством ничего общего не имеет, что она — третий пол". Александре Михайловне явно не нравился юнисекс, который тогда делал только первые шаги.
В Стокгольм по линии Наркомвнешторга отправилась Зоя. Заехав к Александре, она сообщила, что Дыбенко не ладит с молодой женой. Валя не захотела ехать в Ташкент, где Дыбенко должен был возглавить Среднеазиатский военный округ.
В апреле 1928 года Коллонтай срочно вызвали в Москву принимать короля (падишаха) Афганистана Аманулла-хан и его супругу Сурайю, одну из немногих женщин Востока, снявших чадру. В Москве она также встретилась с наркомом внешней торговли Микояном. Тот обещал перевести Мишу из Берлина в Стокгольм и согласился купить у Норвегии 300 тыс. т трески.
В одном интервью Александра призналась в любви к Норвегии и норвежцам: "Мне очень нравится Норвегия. Норвежцы относятся к числу самых цивилизованных народов Европы. Они являются также самыми демократичными людьми, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Этот народ обладает более сильной волей, чем какой-либо другой народ".
В 1929 году при посещении Москвы Коллонтай довелось побеседовать с американской журналисткой-коммунисткой Анной-Луизой Стронг. Та так передала содержание разговора в своем дневнике: "Разгул насилия в деревне. <…> Расхождение между старыми лидерами и новым безжалостным поколением руководителей, пришедших к власти. <…> Для меня человеческая душа — это самое главное в мире. Но мы не сможем обратиться к ней еще лет пятьдесят. Нынешнее поколение создает механизм для будущего, у них нет времени думать о высших идеалах. Тем из нас, кто мечтает о братстве, справедливости и человеческом счастье, нужно вовремя уйти со сцены, чтобы нас не столкнули с нее силой. <…> В этом суть трагедии наших лидеров — от Троцкого до Бухарина".
На обратном пути в Осло, в Берлине, Александра встретилась с Боди и договорилась о его приезде в Норвегию. Сначала они уединились в квартире Эрики, где, как вспоминал Боди, "оставшись вдвоем, мы дали волю своим чувствам", Затем, получив трехнедельный отдых для поправления здоровья, она поселилась с любовником в отеле курортного городка Лиллехаммер, к северу от Осло. Боди переводил ее сборник статей по женскому вопросу. Она жаловалась, что стала чужой в своей стране. После этого он забрал семью из Норвегии.
В январе 1930 года Михаил Коллонтай получил назначение в Соединенные Штаты, куда отправился с женой и сыном Володей. Он работал в Амторге представителем Всесоюзного объединения "Станкоимпорт". Закупал новейшие американские станки и технологии, которые из-за кризиса стоили дешево.
Жена Михаила, Ирина Романовна Коллонтай, преподавала английский и немецкий языки в советской школе в Стокгольме, а затем в Америке. Внук Александры Михайловны, Владимир Михайлович Коллонтай, родившийся в 1927 году, со временем стал доктором экономических наук и профессором.
В 1930 году, из-за тяжелой болезни советского полпреда в Швеции Виктора Коппа, Коллонтай стала по совместительству посланником (постоянным поверенным), а после скорой смерти Коппа от рака — и полпредом в Стокгольме и вошла в состав советской делегации в Лиге Наций. Она безуспешно добивалась выдачи бывшего военного атташе Александра Александровича Соболева, ставшего невозвращенцем, в Стокгольме.
Советское полпредство в Швеции потряс скандал, когда в 1930 году второе лицо в миссии, советник Сергей Васильевич Дмитриевский, бывший эсер, стал невозвращенцем. Он отстаивал идеи "национал-коммунизма" ("национал-большевизма") и прославился тем, что в 1940 году обратился к руководителям нацистской Германии с призывом не препятствовать естественному развитию СССР в национал-социалистическое государство. Дмитриевский благополучно пережил Вторую мировую войну и умер в Стокгольме в 1964 году.
