Дайан Китон - Кое-что ещё…

Быть усыновленным – значит, начать жизнь с потери. Это не так уж и плохо. Потери учат нас говорить “прощай”. Наверняка однажды кто-то скажет тебе, что тебя усыновили – как будто это делает тебя хоть немного хуже. Это ведь не так. В том, что ты начинаешь жизнь, зная то, чего не знают другие, есть много плюсов. Ты всегда будешь более открыт к любви – потому что знаешь, что она бывает самой разной. Любовь не ограничивается строгим набором правил. Я даже так скажу: чем раньше ты столкнешься со словом “усыновленный”, тем раньше выработаешь защиту, которая поможет тебе вырасти в любящего и любимого мужчину, которым ты непременно станешь.

Вырезано цензурой

Я отвезла маму домой на Коув-стрит. Океан ждал нас прямо за окном папиной спальни. Я налила нам по бокалу вина, и мы сели рассматривать фотоальбом бабушки Китон. Мама была собой очень довольна – она “прошла” тест на воспоминания. Доктор Каммингс показал ей набор рисунков со сложными узорами и пересекающимися линиями и попросил маму перерисовать их, в точности повторив узоры. Мама выполнила задание, допустив лишь пару ошибок. Во время следующего теста маме надо было посмотреть на картинку с животным и сказать, как оно называется, при этом успеть опознать как можно больше зверей за шестьдесят секунд. Мама узнала кошку, собаку, слона, льва, тигра, льва, оленя, свинью и павлина. Неплохо! Когда же Каммингс попросил маму за минуту перечислить как можно больше слов, начинающихся с буквы “Ф”, она разделалась с этим заданием без особых проблем.

Проходи тесты и дальше, мам. Я их тоже ненавижу. Меня в моей жизни окружает все больше и больше тестов – не только твоих, но и Дьюка и Декс. Как тебе такой тест? На прошлой неделе я была в туалете кинотеатра “Лэндмарк” и заткнула уши, как только услышала чью-то фразу: “ Ты видела, тут была Дайан Китон!” Ничего не смогла с собой поделать, взяла и заткнула уши, лишь бы не слышать, что обо мне говорят окружающие. Кое-что совершенно не меняется. Ну да неважно.

А вот что я на самом деле ненавижу, так это то, как меняются наши разговоры, – этот тест мы завалили обе. Я знаю, что Дьюк тебя раздражает – он шумный и надоедливый, и его всегда очень много. Я знаю, что тебе нужно мое безраздельное внимание. Просто иногда думаю: хорошо бы мы перенеслись во времени на два года назад, когда ты еще могла оценить Дьюка по достоинству. Я бы тогда рассказала тебе, почему выбрала для него такое имя.

Сперва я думала назвать его Паркером, Уэйдом или Ровером. Были еще варианты Кловис и Боинг, но Дорри решила, что называть ребенка в честь самолета – это уже чересчур. Думаю, ты бы одобрила имена вроде Кормака или Виммера. Но мне хотелось выбрать какое-нибудь имя, вдохновленное интересным городом или местом. Я обдумывала варианты Честер, Кливленд, Эдисон и Эллис, но потом передумала – слишком уж они официально звучат. Мне нравилось имя Хантер. Ройс и Шейн вызывали у меня смешанные эмоции, а Картер и Кендал почти вырвались в финалисты. Пару дней я была уверена, что назову его Уолтером – в честь давней любви к Уолтеру Маттау. Хорошо бы ты была в себе, чтобы мы могли обсудить такие имена, как Кэш, Кэмерон или Дьюи. Дьюи было слишком похоже на Декси, у которой были и свои варианты имен для брата: Трамп, Мики (в честь мышки) и Элмо. Ох, мама, как бы мы с тобой веселились, придумывая ему имя! Но зачем нагружать твой несчастный мозг, когда мы пьем с тобой вино и смотрим в окно на океан, по которому плывут лодки. А ты так гордишься, что прошла все тесты доктора Каммингса! Поздравляю, мама.

Дайан, до тебя совершенно невозможно дозвониться. Надеюсь, ты получишь сообщение. Просто хотела поздравить тебя с поступлением в Пасадену… Ой, нет-нет-нет. Все перепутала. В общем, ты выиграла какую-то награду – или тебя на нее номинировали? В общем, я помню, что у тебя произошло какое-то большое и радостное событие. Хотела тебя поздравить. Как бы то ни было, если что, я дома. Может, позвонишь как-нибудь? Пока, Дайан. Позвонишь мне?

Такое разное счастье

Я позвонила маме и сказала, что никаких наград у меня не предвидится, но я все равно очень рада ее поздравлениям. Вчера помогала ее купать. Какая у нее огромная грудь – как две дыни. Интересно, это не страшно, когда у тебя у сердца растут такие большие штуковины? Каждый раз, когда смотрю на Декстер и Дьюка, вспоминаю, как мучительно было мне взрослеть и наблюдать перемены в собственном теле. Буду ли я самой собой, если перестану узнавать собственное тело? Стареть – значит, постоянно меняться. В каком-то смысле старение продолжается всю нашу жизнь. Старение заставило меня ценить совершенно неожиданные вещи – например, возможность держать маму за руку и разглаживать на ней морщинки.

Вот у Дьюка разглаживать нечего. Его кроватка стоит посреди открытого шкафа в моей спальне. Сейчас мы снимаем дом на Эльм-драйв. Каждое утро Дьюк просыпается и видит разноцветные юбки и рубашки, а наверху – дюжину шляп. Если поворачивается направо, видит дом братьев Менендезов, убивших своих родителей, если налево – меня в спальне. Думаю, при виде меня он получает простое сообщение: мама тебя любит. Каждое утро я его целую. Каждое утро мы улыбаемся друг другу. Просто, да? Как же. Дьюк умеет за считанные секунды превращаться из умилительного ангелочка в совершеннейшего дьявола.

– Даже не смей, Дьюк Рэдли Китон, – предупреждая очередную его пакость, я грожу ему пальцем и перекладываю на кровать. – Даже не смей.

Его это очень веселит, и он начинает заливаться от хохота.

Его проделки обычно включают следующее: отказ от перемены подгузника; истерические рыдания, если его больше не берут на ручки; истерические рыдания, если Декстер стащила у него вафлю, если он ударился головой, если не получается выковырять червяков из-под каменных дорожных плиток, если злобный тролль (то есть я) сажает его в детское сиденье в машине, если бессердечное чудище (опять-таки я) не обращает на него внимание, когда это совершенно необходимо, и так далее, и тому подобное.

А в промежутках между этими выходками мы абсолютно и совершенно счастливы.

С Декстер я счастлива по-другому: когда забираю ее из бассейна или когда натираю ей спинку маслом от загара. Однажды, когда мы были в закрытом бассейне в Санта-Кларите, она вдруг сказала, что я должна принимать таблетки “Липитор”. Я тут взглянула на телевизор на стене – там показывали даму лет за пятьдесят, которая каталась на серфе, а позади нее вырастали большие буквы “ЛИПИТОР”.

– Тебе они нужны, мам, ты станешь сильнее.

– Спасибо, Декс. Можно я тебя кое о чем спрошу? Когда мне будет восемьдесят, ты позволишь мне натирать тебя маслом от загара, и целовать тебя в щечки, и обнимать? Даже если у тебя будет красавец муж и парочка детишек? Позволишь ведь?

Повисла долгая пауза, в конце которой Декс наконец спросила:

– Мам, извини, а если ты умрешь, мне все твои деньги достанутся?

Я смотрела, как она ныряет вместе с дюжиной других ребятишек в купальниках и шапочках, похожих на стаю веселых сардинок. Они резвились в воде, на которую сквозь стеклянную крышу падали лучи утреннего солнца. Декстер плыла по пятой дорожке, и на ней прыгали солнечные зайчики. А уже через секунду она присоединилась к другим девчонкам. Все они были чьими-то любимыми дочерьми, плывущими по дорожкам своей судьбы, но я видела только одну из них – мою дочь. Мою Декстер.

Дайан, это мама. Я сейчас просматривала счета на своей чековой книжке и поняла, что опять напутала с предыдущим чеком. Я так больше не могу, это совершенно невыносимо. Я выписала чек то ли на двести миллионов, то ли на двести тысяч! Можешь узнать, что мне делать дальше, и перезвонить? Не знаю, почему я не могу удержать все это в голове. В любом случае, перезвони мне, как только сможешь. Я так больше не могу. Чувствую, что скоро выброшу эту чековую книжку к чертям собачьим. Ладно, Дайан, пока.

Я буду скучать по тебе

Недавно обнаружила пропахший мочой конверт с давно забытым счетом, направленным на имя Джека Холла, и пластиковый стакан, заполненный кошачьими экскрементами. Теперь такие абсурдные находки меня не удивляют. Куда делась Ирма, последняя из маминых помощниц? Энн Майер, или, как мы называем ее, “вторая дочка” мамы, сообщила, что Дороти не пускала Ирму в дом. Розовый ковер весь провонял. Не хочу, чтобы полуголый Дьюк играл на ковре, который весь покрыт кошачьими какашками. Я решила выманить маму из дома – сходить с ней к ее обожаемому Рэнди. Когда мы вернулись, дом сиял.

Мама проковыляла на кухню, то и дело приваливаясь к стенам.

– Где я? – вздохнув, она села на диван. – Я не понимаю, где я. Это ведь не мой дом. Или мой? Я помню, что я здесь когда-то была, но я же тут не живу, верно? И кот этот – тоже чужой, хоть и похож на моего. Неужели мы тут живем? Ничего не понимаю. Если ты сейчас уйдешь, я буду по тебе скучать, потому что тебя не будет рядом. Погоди-ка, кажется, я поняла. Мы в гостиной, да? Все равно как-то странно. Вот что я тебе скажу: я буду по тебе скучать. Хорошо бы мы с тобой жили вместе. Я боюсь оставаться одна, мне нужен хоть кто-нибудь рядом. А знаешь, почему я боюсь? Потому что не очень-то понимаю, кто я. Но я останусь тут, да? А что потом? Не очень представляю, как мне дальше жить. Но я буду стараться. Правда, чтобы все встало на свои места, понадобится немало времени. Верно?