В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

Также защищающиеся применяли имеющиеся в их распоряжении средства для идеологической обработки осаждающих. Были использованы воздушные змеи, к которым прикреплялись послания для китайцев, выступающих на стороне монголов. Эти летающие послания отправляли по ветру в сторону стана противника и в определенный момент, когда змеи оказывались над их лагерем, нитку обрезали. Неизвестно, приносило ли это практическую пользу, но тем не менее для той же Европы, где в лучшем случае враги обменивались записками, прикрепленными к стрелам и посылаемыми друг другу посредством выстрела, китайское средство обмена информацией было из области фантастики.

Таким образом, в той титанической схватке под Кайфыном со всей очевидностью прослеживаются формы ведения войны, опережающие современные им на века. Здесь и орудия, которые по своим характеристикам близки к пушкам, разрывные пороховые снаряды — огнеметы и ракеты, в буквальном понимании того слова, и использование аэротехники, в данном случае воздушных змеев. Мог ли Субэдэй и многие его соратники, связавшие более сорока лет тому назад свою судьбу с судьбой Чингисхана, представить такое? Наверное, нет. Но Субэдэй, пройдя сквозь сотни больших и малых сражений, дорос от военачальника, для которого степная война — «мать родна», до полководца, ведущего сложнейшую во всех отношениях осаду мощнейшей и крупнейшей цитадели Китая[112].

После многодневного артобстрела, многочисленных вылазок и контрвылазок начался штурм, который продолжался «16 суток и денно и нощно» [31, с. 136]. Монголы, как всегда, гнали на стены осадную толпу хошар, заполняя телами убитых рвы вокруг города. Чжурчжэни держались. Ожесточение дошло до предела, по приказу Субэдэя, так как только он мог отдать такой приказ, могила матери императора Ай-цзуна была раскопана, а ее прах осквернен. Чжурчжэни держались. Неизвестно, сколь долго мог продолжаться тот штурм и когда бы Кайфын пал, но внезапно Субэдэю высочайше было предписано ослабить осаду и просто «охранять Южную столицу» [12, с. 166]. Начался переговорный процесс. Находящиеся в ставке Угэдэя цзиньские дипломаты добились мирной передышки. Субэдэй, «приняв ласковый тон, объявил, что открыты мирные переговоры между государствами, и военные действия прекратятся» [31, с. 136], после чего владетелем Цзинь в стан монголов был отправлен чиновник с богатыми дарами и угощениями.

А в Кайфыне, городе, чудом уцелевшем под вражеским натиском, начался мор, который продолжался почти два месяца. «В течение этого времени около 90 тысяч гробов вынесено было из городских ворот, не считая бедных, которых не в состоянии были похоронить» [31, с. 137]. Осаждавшим тоже досталось от открывшейся заразы, они также несли потери, которые вынудили Субэдэя отвести большую часть войск от Южной столицы. И скорее всего, факт ослабления натиска монголов послужил поводом к прекращению переговоров, которые закончились в конце августа 1232 года убийством в Кайфыне посла Угэдэя Ган Цина и тридцати его сопровождающих. В предыдущих главах уже подчеркивалось, с какой щепетильностью относились монголы к актам убийств своих дипломатов, в данном случае чжурчжэни сами создали себе проблему. Переговоры закончились, на сцену опять вышел «свирепый пес».

Субэдэй, перегруппировав после двухмесячного перемирия вверенные ему войска, намеревался продолжить осаду, но тут пришло известие о том, что гун Вушань движется с немалыми силами на помощь Кайфыну. Вушанем было собрано стотысячное войско, и хотя боевой дух чжурчжэней был подорван предыдущими поражениями, все равно это была грозная армия, способная дать еще одно полевое сражение монголам, тем более что на соединение с ней выдвинулся с крупным отрядом «советник цзиньского канцлера Вэньян Сыле» [12, с. 166–167]. Еще один корпус вел Чигя-кацик. Субэдэй должен был действовать быстро, не позволив троим чжурчжэньским полководцам соединить свои силы. И действительно, он разгромил Вушаня, Вэньян Сыле и Чигя-кацика по отдельности, захватив их обозы и лишив Кайфын дополнительных запасов продовольствия.

Победы над тремя «генералами» были последними победами Субэдэя, которые он одержал, будучи в ранге заместителя Толуя. В конце сентября 1232 года младший из чингисидов скончался, и все его полномочия перешли к Субэдэю, который отныне стал главнокомандующим над всеми монгольскими армиями, расположенными в Китае, главнейшим орхоиом, которому подчинялись такие видные монгольские полководцы, как Тэмодай, Тачар, Алчжар, а также его соратник по Великому рейду Исмаил. Значимость личности Субэдэя во время последнего акта войны против Цзинь была очевидна еще и по той причине, что Великий каан Угэдэй зимой 1232–1233 года пребывал в Монголии, «охотился в полях при Наран-чилаун[113]» [12, с. 167], а это означало, что Субэдэю была доверена вся кампания. Угэдэй самоустранился даже от фиктивного выполнения функций главнокомандующего, и, возможно, это связано с тем, что он, как и покойный Толуй, подхватив где-то там, в Китае, заразу, болел и не рисковал возвращаться в губительный для степняка климат. Свидетельством тому является целая глава в «Сокровенном сказании», в которой описаны и недуг Угэдэя, и смерть Толуя [14, с. 220–222].

Но вернемся к Субэдэю. Его войска, как и несколько месяцев назад, плотно обложили Кайфын со всех сторон, перерезав все пути для провоза продовольствия. В городе начался голод, а следовательно, появились и недовольные. Ай-цзун в самом начале 1233 года, бросив на произвол судьбы столицу, население, войска и собственную семью, «бежал в Гуйдэ[фу][114]» [12, с. 167].

Направляясь туда и мчась из одной провинции в другую, он, подобно хорезмшаху Мухаммеду, потерял голову от страха и, наделав массу глупостей, издавая противоречивые приказы, реляции о победах, которых не было, внес сумятицу и в среду своих войск, и в головы подданных. Тем более что Субэдэй, верный своему принципу добивания противника, и не думал оставлять Ай-цзуна в покое. Когда «владетель Цзинь переправился через [Хуан]хэ и направился на север, [Субэдэй] догнал и разбил его у горного хребта Хуанлунган[115], было отрублено более 10 000 голов» [12, с. 230].

После того сражения, в результате которого Ай-цзун был окончательно заблокирован в Гуйдэ[фу] монгольский главнокомандующий приоритетной для себя посчитал задачу по скорейшему захвату Кайфына. Субэдэй «день ото дня теснее осаждал город, почему осажденные не могли иметь ни малейшего сообщения со вне. Горстка риса дошла до двух ланов серебра. Одни в виду других умирали от голода. Чиновники и жены их большей частью просили милостыню по улицам. Некоторые дошли до того, что ели своих жен и детей (курсив мой. — В. З.)[116]. Всякие изделия из кожи варили для утоления голода. Дома знаменитых фамилий, лавки и трактиры, все было сломано на дрова» [12, с. 147–148].

Бегство Ай-цзуна и последовавшая после этого попытка вырваться из города «государынь» и других близких родственников чжурчжэньского императора вылились в то, что тлеющий в Кайфыне заговор, возглавляемый некоторыми офицерами, вспыхнул огнем, загасить который цзиньская администрация уже не могла. Заговорщиков возглавил «командующий западной стороной [города] Цуй Ли» [12, с. 167]. По его приказу были зарезаны преданные Ай-цзуну наместники Вэньян-Нушень, Вэньян-Синеабу «и еще около десяти других чиновников» [31, с. 148]. Цуй Ли, выслуживаясь перед новыми хозяевами Северного Китая, начал кампанию террора в Кайфыне уже не против приверженцев Ай-цзуна, а против просто богатых людей, «производил грабительства и бесчеловечные лютости» [31, с. 148], собирая золото и серебро для предстоящей отправки монголам, обобрав даже вдовствующую императрицу, а заодно и супругу Ай-цзуна Туктань.

«Летом в четвертой луне (11 мая — 9 июня) Субэдэй вышел к Цинчэну[117]» [12, с. 167], куда Цуй Ли тут же послал переговорщиков, и монгольский полководец согласился на встречу с человеком, предавшим своего хозяина. «Цуй Ли в царском одеянии и с царскою помпою выехал для свидания с ним» [31, с. 149]. Субэдэем был устроен пир, «при котором Цуй Ли служил ему, как отцу, рабски, а по возвращении в город сжег все отбойные машины» [12, с. 149].

На том же пиру были заключены все договоренности по окончательной сдаче Кайфына. Но перед вступлением монголов в город «Цуй-Ли взял вдовствующую государыню Ван-ши, государыню супругу Туктань, князей: Вань-янь, Цун-ко и Ваньян-меу-шунь и цариц, всего 37 колясочек, около 500 обоего пола родственников царского племени Янь-шен-гун, Кхун-юань-цо, славных ученых, монахов трех сект, лекарей, художников, швей и препроводил их в Цин-чен» [31, с. 151]. После чего по приказу Субэдэя все князья и принцы крови были убиты, законы войны, установленные Чингисханом, исполнялись неукоснительно… Всех женщин отправили в Каракорум, где по пути туда они «претерпели большие горести» [31, с. 151]. А Субэдэй наконец вступил в Кайфын, осада которого, продолжавшаяся долгие месяцы, закончилась. По своему накалу и драматизму взятие монголами Кайфына может быть приравнено к другим величайшим осадным баталиям, а именно штурмам Тира и Алезии в древности, Константинополя и Иерусалима в (средневековье, Севастополя и Плевны в новое время. «Когда орда ворвалась в город, шестьдесят тысяч девушек бросились с крепостных стен, и еще долгие годы опустошенный город отпугивал оставшихся в живых людей тем, что было во рвах…» [11, с. 85].