Ольга Елисеева - Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

Кто бы мог подумать, что травлю начнет тишайшая супруга императора Елизавета, которой, казалось, годами дела нет до шалостей мужа. На маскараде она предстала в белом подвенечном платье с привязанной к животу подушкой. Тем самым императрица бросала вызов супругу, якобы обесчестившему невестку.

Великокняжеской чете пришлось пережить скандал молча. А когда сын родился, Николай от счастья рыдал громче младенца.

Шептались, что именно из-за ребенка император Александр I и сделал брата наследником. Рано-де или поздно престол все равно перейдет к его отпрыску. Подобные слухи были возможны, пока малыш не подрос и не обнаружил поразительного сходства с Николаем I. Те же глаза. Та же верхняя часть лица. Фигура. Их не было у покойного Ангела.

Но в 1817 г. можно было и подобрать сплетню. В "Руслане и Людмиле" — свадебной поэме — Черномор уносит дочь киевского князя прямо с брачного ложа:

Вы слышите ль влюбленный шепотИ поцелуев сладкий звук,И прерывающийся ропотПоследней робости?.. СупругВосторги чувствует заране;И вот они настали… ВдругГром грянул, свет блеснул в тумане…И замерла душа в Руслане.

Есть и намек на длинное сватовство великого князя, который ездил к своей невесте в Берлин четыре года.

Но после долгих, долгих летОбнять влюбленную подругу,Желаний, слез, тоски предмет,И вдруг минутную супругуНавек утратить… о друзья,Конечно, лучше б умер я!

Скорее стоило бы подозревать в непристойных аналогиях "Руслана и Людмилу", тем более что именно на страницах этой поэмы начертан портрет великого князя Николая.

В "Гаврилиаде", помимо прочих намеков, содержалось описание Адама и Евы, которые предались наслаждению, забыв о запрете. Чтобы остаться вдвоем, они скрывались в "глухом леске", а "юная земля любовников цветами покрывала". В это же время молодая великокняжеская чета предпочитала подальше от лишних глаз уезжать даже из загородных дворцов в лес.

Там быстро их блуждали взгляды, руки…Меж милых ног супруги молодой,Заботливый, неловкий и немой.Адам искал восторгов упоенья,Неистовым исполненный огнем,Он вопрошал источник наслажденьяИ, закипев, душой терялся в нем…И, не страшась божественного гнева,Вся в пламени, власы раскинув, Ева,Едва-едва устами шевеля,Лобзанием Адаму отвечала,В слезах любви, в бесчувствии лежала…

Для человека того времени подобное дерзко было даже воображать. Если в "Гаврилиаде" действительно скрыт намек на царскую семью, то он становится недостающим звеном истории Руслана и Людмилы. Спасенная княжна, любя своего верного витязя, все-таки понесла от Черномора.

Предположим, что соблазнительный слух был справедлив. Тогда окажется, что прощение Пушкина за "Гаврилиаду" стало для императора по-человечески еще труднее, чем принято считать.

Ведь Николай I любил и уважал жену. Берег ее честь. За две непочтительные строчки о ней забрил Т.Г. Шевченко в солдаты. Правда, между Пушкиным и Шевченко имелась громадная разница. Есть мера таланта и мера рождения. Но после случившегося даже прощенному поэту ничего не оставалось, как бежать подальше от царских глаз.

В Арзрум! В Арзрум! "Покоя сердце просит".

Тем временем в Одессе дела складывались совсем не так, как хотелось бы Бенкендорфу. В качестве командующей) армией на Юге для него предпочтительнее было бы иметь своего человека.

Пока стояли под Варной, думалось: П.Х. Витгенштейн уже пожилой человек, закончится кампания, он подаст в отставку. Кто его заменит? Единственная серьезная военная удача за Воронцовым. Уже и в войсках судили-рядили, что армию возглавит граф Михаил Семенович. Уже государь научился тому доверять. Что немало. А сам "брат Михайла" посматривал на себя в зеркало с немалым довольством. Год осаждали, взять не могли. Приехал он, и через месяц — на тарелочке.

Для Бенкендорфа не так-то просто было замять донос на генерал-губернатора. Если бы тогда неприятели преуспели, не император бы лично совал голову в колодцы Воронцова, а разбирали бы графа по косточкам на заседании Государственного совета. И косточек бы не оставили.

Конечно, он служит честно. Но скольким честным насадили головы на чернильные пики?

Если бы не смерть брата, выбившая шефа жандармов из седла, он успел бы проконтролировать интригу. Тем более что направлена она была не столько против Воронцова, сколько против него самого. Ему не хотели дать укрепиться. Но били не прямо — знали, что он, благодаря доверию императора, отразит удар, — а по "брату Михайле" как возможному командующему Дунайской армией.

Против Воронцова действовали жестоко, выбрав в качестве мишени супругу генерал-губернатора. По опыту старого, еще пушкинского скандала знали, что в вопросе личной чести Михаил Семенович особенно уязвим. Поэтому графа постарались опозорить.

Во время пребывания императрицы Александры Федоровны в Одессе графиня часто посещала дачу Рено, где остановилась августейшая гостья. Последняя была окружена таким почтением, какого хотела бы для себя сама хозяйка. Именно почтения. Даже не любви. Ведь каждый, кто смотрел на нее, вспоминал не то, что она супруга генерал-губернатора, мать семейства, а что ее четыре года назад воспел Пушкин. Повторяли про себя "Погасло дневное светило", "Талисман" и воображали, какова-то она без блеска, в "томном сладострастии".

Нет, никогда средь бурных дней…Я не желал с таким волненьемЛобзать уста младых цирцейИ перси полные топленьем.

Это унижало. И не только саму графиню. Она замечала, что муж чувствует чужие, оскорбительные взгляды на нее. Каково сознавать, что окружающие видят твою жену голой? Ему было больно. Ложная репутация супруги роняла и его в грязь. Воронцов бесился.

Особенно ясно это стало с приездом небольшого двора, сопровождавшего императрицу Александру Федоровну. Конечно, всех разместили наилучшим образом. Хозяйка не ударила в грязь лицом. А гостья выказала самую пленительную благодарность, но… Елизавета Ксаверьевна знала, что стоит ей выйти от государыни, которую она, кстати, посещала каждый день, и с десяток дамских языков напомнят доброй Шарлотте, с кем она только что говорила, какой тут был скандал…

Обычно ее величество почивала долго. И если генерал-губернаторша успевала к полудню, то всегда бывала вознаграждена милостивой улыбкой. Но осада затягивалась, а графине давно пора было вернуться к матери в Белую Церковь, где жили дети. Там климат суше — никакой возможности для чахотки. У старшей дочери Кати и у младшего сына Мишеньки доктора нашли смертельную болезнь. Двоих Воронцовы уже потеряли. Только Семен и Софи казались здоровыми.

После следствия по делу 14-го кузен Александр Раевский, сын знаменитого генерала, заподозренный тогда в причастности к мятежу, но прощенный, вернулся из столицы и безвылазно поселился у тетки в Белой Церкви, где занялся племянниками. Когда-то он был влюблен в графиню. Несколько раз пытался признаться в том, что чувство живо. Чтобы не рисковать, Елизавета Ксаверьевна попросила мужа отказать кузену от дома. Один из тех шагов, который в отношении настоящего любовника виновная женщина никогда не сделает.

В роковой день двуколка графини двигалась по Приморскому бульвару. Публика уже вышла на променад и раскланивалась с супругой генерал-губернатора. Много новых лиц. Придворные. Жены военных. Целые вереницы иностранных дипломатов. На повороте с бульвара к Екатерининской площади у сквера экипаж графини догнал оклик. Дама с ужасом увидела Александра Раевского, ринувшегося на мостовую, под копыта лошадей. Елизавете Ксаверьевне только потом пришел в голову вопрос: почему здесь? На глазах у целой толпы?

Как рассказывали свидетели, Александр повис на конской узде и прокричал: "Береги наших детей! Береги наших детей!"

Громко. Отчетливо. Выделяя каждое слово.

Вокруг собралась толпа. Ни о какой поездке к императрице и речи быть не могло. Всем хотелось видеть виновницу скандала, узнать друг у друга подробности… История вмиг обросла ужасающими комментариями. Ее сиятельство-де на полгода покидает мужа, чтобы жить с кузеном в имении матери. Все ее дети — от Раевского. А граф молчал, потому что не смел обнаружить свой стыд. Значит, правду говорили и про Пушкина…

Хорошо, что Михаил Семенович этого не слышал. Но мог вообразить. Новость долетела до лагеря под Варной всего за трое суток. Словно ей приделали крылья.

Сказать, что Воронцов был раздавлен? В этот миг он ясно понимал, что командования армией ему не видать. Офицеры не станут слушаться опозоренного человека. Солдаты будут над ним смеяться. Плакало его фельдмаршальство.