Борис Казанский - Приключения слов
Нигилист
В романе Тургенева «Отцы и дети» Аркадий Кирсанов так спрашивает:
«–Что такое Базаров? Он нигилист.
–Как? – спросил Николай Петрович.
А Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.
–Он нигилист, – повторил Аркадий.
–Нигилист? – проговорил Николай Петрович. – Это от латинского нигиль, ничего, сколько я могу судить. Стало быть это слово означает человека, который... который ничего не признает?
–Скажи: который ничего не уважает, – подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло.
–Который ко всему относится с критической точки зрения, – заметил Аркадий.
–А это не все равно? – спросил Павел Петрович.
–Нет, не все равно. Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
–И что ж, это хорошо? – перебил его Павел Петрович.
–Смотря как кому, дядюшка. Иному от этого хорошо, а иному очень дурно.
–Вот как! Ну это, я вижу, не по нашей части. Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принципов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве».
Роман Тургенева создал слову нигилист огромную популярность. «Из всего, что есть в романе Тургенева, слово нигилизм имело самый громадный успех, – высказывалась критика того времени. – Оно было принято беспрекословно и противниками и приверженцами того течения, которое им обозначается. Теперь это слово повторяется в печати ежедневно нескончаемое число раз».
«Нигилизм был своего рода откровением», подтверждает и Салтыков.
Тургенев считал себя, по-видимому, изобретателем этого слова.
«Когда я вернулся в Петербург (из-за границы), – рассказывал он впоследствии, – слово нигилист уже было подхвачено тысячами голосов, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного мною на Невском, было:
– Посмотрите, что ваши нигилисты делают! (В это время только что сгорел Апраксин рынок, подожженный, по слухам, с политическими целями).
Выпущенным мною словом нигилист воспользовались тогда многие, которые ждали только случая, предлога, чтобы остановить движение, овладевшее русским обществом. Не в виде укоризны, не с целью оскорбления было употреблено мною это слово, но как точное и уместное выражение проявившегося исторического факта. Оно было превращено в орудие доноса, почти в клеймо позора. Несколько печальных событий, совершившихся в ту эпоху (имеются в виду политические покушения и убийства), дали еще более пищи нарождавшимся подозрениям и как бы подтверждали распространенные опасения (приближения революции), оправдали старания и хлопоты наших “спасителей отечества”. Общественное мнение, столь неопределенное еще у нас, хлынуло обратной волной. Но на мое имя легла тень (упреки в доносительстве)».
Лишь немногие знали в то время, что слово нигилист существовало до Тургенева. Слово слилось с типом, впервые воплощенным в образе Базарова, и хорошо передавало отношение общества к новым людям шестидесятых годов, материалистам. «Отцы», подобные Кирсановым, создали популярность этому названию, которое распространилось и на Западе в качестве немногих заимствований из русского. Романы Тургенева переводились на все европейские языки.
«В чем нигилизм состоит? – спрашивает генерал Утробин в «Благонамеренных речах» Салтыкова. – В отвержении промысла Божия и пользы, предержащими властями приносимой, в непочтении, неуважении, разрушении и неповиновении».
С другой стороны, и левая интеллигенция отрекалась от этого выражения, считая его осмеянным и дискредитированным в образе Базарова. Это слышится в стихах Некрасова («Газетная»):
Что ты бесишься? Что чудачишь?В нигилисты ты что ли вступил?– Нигилист – это глупое слово, –Говорит, – но когда ты под нимРазумел человека прямого,Кто не любит живиться чужим,Кто работает, истины ищет,Не без пользы старается жить,Прямо в нос негодяя освищет,А при случае рад и побить, –Так, пожалуй, зови нигилистом!
Но нигилизм имеет историю и до Тургенева. Уже средневековое Богословие обозначало этим словом учение, отрицавшее вочеловечение Христа, но это слово затерялось в узких церковных кругах, тем более что означало ересь, сурово задушенную.
В конце XVIII века, в эпоху французской революции, это слово опять возникает – первоначально для того, чтобы обозначить безразличие к вопросам религии, а затем и в смысле неверия ни во что. Одновременно развивается и другое значение: нигилист означает никчемного человека, человека, у которого ничего не осталось, которому нечего терять и который поэтому оказывается «революционером поневоле».
Несколько позднее нигилизм становится философским понятием у немецкого философа-идеалиста Якоби, означая у него крайнего идеалиста, отрицающего существование внешнего мира как реальности; реальны, дескать, только восприятия сознания; предметы – это только наши представления. При этом иногда это понятие прямо противопоставляется материализму; нигилизм не признает ничего, кроме идеи духа.
В русском языке нигилист появляется в двадцатых годах XIX столетия, продолжая французский смысл этого слова, но с переходом от политического смысла к культурному. Нигилист – это человек, который не имеет никакой основы (философской, моральной), никаких идеалов в искусстве и жизни. В этом смысле, от которого недалеко до ничтожества, употребляет это слово в «Вестнике Европы» (1829 г.) критик Надеждин в выражении «сонмище нигилистов», направленном против Пушкина и его литературных друзей, позицию которых он считал оторванной от жизни, чисто эстетической, хотя уже тогда это выражение Надеждина было понято как упрек в материализме. В таком же смысле отсутствия идей и отказа от идеализма употребляет это слово и Белинский. А несколько позднее нигилизм означает отсутствие собственного, определенного взгляда на вещи.
Таким образом, слово нигилизм или нигилист возникало заново и без связи с предыдущим по крайней мере три, если не четыре раза. И хотя оно всегда подразумевало отрицание, это отрицание получало даже прямо противоположный смысл, являясь то идеалистическим, то материалистическим.
ГЛАВА 10
СТРАННЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ
Алкоголь
Алкоголь – арабское слово. Но по-арабски оно означает не винный спирт (точнее, содержание спирта в напитке), как у нас теперь, а порошок сурьмы, употреблявшийся издавна на всем Ближнем Востоке женщинами для окраски бровей и ресниц. Обычай женщин чернить брови и ресницы, вошедший с какого-то времени в наш обиход из Западной Европы, в подражание буржуазной моде, оказывается очень древним. Уже в библии древнееврейские пророки сравнивают Палестину, не соблюдающую строгой веры в Иегову, с женщиной, оставившей мужа и старающейся нравиться другим мужчинам своими пестрыми нарядами и насурьмленными бровями. Даже в древних гробницах Египта найдены в женских погребениях сосуды и коробочки для подобных целей. Известно впрочем, что первым видом живописи и рисования, существующим уже у самых грубых дикарей, является именно разрисовка и раскрашивание лица и всего тела, так что модой этой совершенно нечего гордиться. В России этот обычай существовал уже в старину, но пришел тогда к нам с Востока. Это называлось сурьмить брови, от персидского слова сурьма.
Обычай чернить брови порошком сурьмы был так распространен среди персидских и арабских женщин, что старинный поэт мог даже воскликнуть, что целая гора (содержащая сурьмяную руду) разносится на палочках, которыми женщины подмазывают себе брови.
У слова алкоголь переход значения от сурьмян к спирту кажется совершенно непонятным. Объяснение его лежит в истории химии. Слово химия представляет сокращение от алхимия, как называлось в старину учение о превращениях и соединениях веществ. Это учение главным образом имело задачей найти «эликсир жизни», напиток, сохраняющий молодость, и «философский камень» – средство для делания золота.
Сохранить вечную молодость, стать бессмертным, как боги, было мечтой человека уже в древности. Отголоски ее повторяются в мифических представлениях о «дереве жизни», о «нектаре» и «амброзии» – пище и напитке богов, о «живой» и «мертвой» воде. Мечта о золоте появилась гораздо позднее, когда расслоение классов на почве экономического неравенства сделалось достаточно резким.
Алхимия если и не создана была арабами (их учителями в этой области были греки), то во всяком случае была ими развита в период расцвета арабской культуры в VIII - XI веках настолько, что была заимствована средневековой Европой в качестве арабской науки. Самое слово алхимия – арабское, как показывает начальное аль, арабская определительная приставка, известная всем из имени Гарун-аль-Рашид, то есть Гарун Храбрый – так звали калифа, героя сказочной «Тысячи и одной ночи». Вторая часть слова алхимия неясна: одни производят его от греческого слова, означающего сок, другие (с большим основанием) видят в нем египетское слово, означающее Египет: химия (khemia) буквально черная земля – в противоположность пескам пустыни. Так что алхимия означает, по всей вероятности, «египетскую» науку. Египет был для арабов, как и для греков, страной древнейшей культуры и таинственных знаний.
