Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире - Дежан Джоан
Рано утром 6 января 1649 года – по иронии судьбы, это был праздник трех царей[1] – королева-регентша наконец-то осуществила давно ожидаемый акт отмщения. Под покровом темноты Анна Австрийская с сыном покинула Париж и вместе с двором обосновалась в королевском замке в Сен-Жермен-ан-Ле. Даже фрейлина королевы Франсуаза де Мотвиль не одобряла подобного поступка; она считала, что королева использует «страх парижан потерять короля», чтобы наказать их.
Оказавшись в безопасном месте, королева-регентша показала, как далеко она готова зайти: она отрезала Париж от мира. «Осада Парижа», или «блокада», как назвали это позже, началась 9 января. Королева запретила близлежащим деревням присылать в город провизию, особенно хлеб.
Это только сплотило парижан еще больше. Тридцать шесть принцев и представителей самой высшей аристократии подписали соглашение с парламентом, направленное против кардинала Мазарини. (Современик из дворцового окружения заметил, что попытка «убить» жителей Парижа «вызвала у них величайшее отвращение».) Чтобы защитить город, были собраны войска; народное ополчение часто появлялось в публичных местах, больше всего на площади Руаяль. Один из лидеров повстанцев, герцог де Нуармутье, рискнул осуществить смелую миссию: его солдаты сражались с людьми королевы целый день и вернулись в Париж с триумфом – пятьюстами телегами с мукой. 12 января бунтовщики атаковали Бастилию. Когда ее комендант сдался, парламент назначил на его место Брусселя. Таким образом, как заметил один современник, всего через четыре с половиной месяца после того, как «город» с оружием в руках спас Брусселя от заключения в Бастилию, он стал ее комендантом.
Однако такие головокружительные победы случались все же нечасто. По словам мелкого государственного чиновника, жившего в Париже во время блокады, существование осложняли две вещи: недостаток товаров первой необходимости и суровая зима. Известно, что в январе в Париже были очень сильные снегопады. Когда снег растаял, Сена поднялась; вода в реке достигла самого высокого уровня с 1576 года, и людям приходилось передвигаться по улицам квартала Маре на лодках. К 23 января в городе почти не осталось хлеба, а цена того, что еще можно было достать, возросла втрое. К февралю цена мяса взлетела до небес, но рыба была еще дороже, поэтому архиепископ Парижский официально разрешил употреблять мясо во время поста. Королевские власти платили тридцать солей в день (в то время на эти деньги можно было купить фунт мяса и фунт хлеба) тому, кто соглашался распространять в толпе слухи о том, что «парламент предает их».
Даже аристократам приходилось нелегко. В одном из самых ранних дошедших до нас писем маркиза де Севинье предполагает, что все парижане «вскоре умрут от голода». Когда королева-регентша и ее сын ускользнули из Парижа, некоторые из придворных остались в городе. В их числе была и фрейлина королевы, мадам де Мотвиль, бедная вдова, которая после отъезда двора оказалась в более чем затрудненных обстоятельствах. В своих мемуарах мадам де Мотвиль очень ярко описывает, в какой ад превратилась столица для тех, кто был близок к короне. Толпа угрожала «разграбить» их дома; они «не смели показаться на публике, опасаясь за свою жизнь». Состоятельные аристократы нанимали стражу, чего мадам де Мотвиль, разумеется, не могла себе позволить. Поэтому через несколько дней после того, как королевская семья бежала из города, она вместе со своей сестрой попыталась присоединиться ко двору. Ее рассказ о том, как они пробирались к ближайшему выходу из Парижа, воротам Сент-Оноре, красноречиво свидетельствует о том, в какую враждебную территорию превратился один из лучших районов столицы для своих обитателей.
Сестры шли по элегантной улице Сент-Оноре неподалеку от Лувра, когда их заметила толпа. Испугавшись, они бросились за помощью к королевским солдатам, но те отвернулись; войска короны начали постепенно склоняться на сторону Фронды.
С этого момента их попытка выбраться из города больше напоминала паническое бегство. Сестры помчались вниз по улице Сент-Оноре, мимо самых дорогих особняков в городе. Они сумели добежать до резиденции герцога Вандомского, который был верен королеве, но вооруженные стражники захлопнули двери прямо перед их носом. Как вспоминала мадам де Мотвиль, толпа «выворачивала из мостовой булыжники, собираясь забить нас камнями». Сестры кинулись к церкви Сен-Рош; толпа ворвалась туда вслед за ними. Несмотря на то что шла месса, одна женщина набросилась на мадам де Мотвиль, визжа, что ее «надо забить камнями и разорвать на куски». Священнику удалось спасти их и связаться с другими дворянами, которые прятались от фрондеров, и те помогли сестрам добраться до Лувра. Там их приютила королева Англии, которая и сама находилась в изгнании.
Когда началась осада, советники уверили Анну Австрийскую, что «за восемь или много десять дней Париж изголодается настолько, что подчинится».
Однако решимость и сплоченность парижан была так велика, что город сумел продержаться целых три месяца. 30 марта делегация из 186 дворян и членов парламента провозгласила, что Анна Австрийская согласилась на все требования бунтовщиков, кроме отставки Мазарини, ее самого доверенного лица. В следующем месяце королевская семья наконец возвратилась в Париж. Однако город, в который они вернулись, был совсем не похож на тот, что они оставляли.
Говоря о революционных движениях XXI века, современные специалисты подчеркивают важность одной вещи: возможность связи. Во время осады 1649 года парижанам удавалось думать и действовать как единый организм благодаря революционной связи. Информация быстро распространялась по городу различными способами; некоторые из них никогда не использовались раньше и уж точно не использовались в таких масштабах.
Традиционные способы передачи новостей были по-прежнему в ходу. Люди забирались на импровизированные трибуны, – та, что изображена здесь, подозрительно напоминает постамент одной из недавно установленных статуй какого-либо монарха из династии Бурбонов – и обращались к слушателям. Но эта гравюра 1649 года была призвана заменить привычного оратора; он мог говорить только с одной группой людей, в то время как картинки можно было увидеть сразу в нескольких местах одновременно. У этого изображения, циркулировавшего во время осады, имелась подпись: «Фрондер призывает парижан восстать против тирании кардинала Мазарини». Оратор вооружен и готов защищать свой город; он показывает на Лувр, который находится сразу за рекой.
Его слушает весьма разношерстная толпа: здесь собрались буржуа, государственные чиновники в характерных головных уборах, аристократы – например, мужчина на переднем плане в шляпе с перьями и дорогом плаще. На заднем плане мы видим нескольких женщин, которые собираются присоединиться к слушающим.
Гравюра, на заднем плане которой изображен королевский дворец Лувр, показывает, как фрондер обращается к толпе, состоящей из людей разных сословий и полов
Роялистская пропаганда изображала Париж как город, не тронутый войной. Юный Людовик XIV, как показано здесь, возвращается домой в Лувр после осады; его конь ступает по совершенно целой мостовой Пон-Нёф
Роялисты прибегали к своей собственной пропаганде. Одна из гравюр изображает сцену, якобы происходившую «в ту самую минуту, когда король вернулся в Париж после осады». На Сене покачиваются многочисленные лодки; счастливые лодочники играют в игры, чтобы позабавить юного короля – он наблюдает за ними с набережной. По этой версии, Людовик XIV пересекает Пон-Нёф, окруженный своими верными войсками, и его встречает безупречный, нетронутый Париж – процессия движется по совершенно целой булыжной мостовой самого лучшего моста столицы к самому знаменитому дворцу, Лувру.
