Мортимер Уилер - Пламя над Персеполем
Так, например, нельзя не упомянуть раскопки экспедицией М. Е. Массона парфянского городища Ниса (возле Ашхабада, на юге Туркменистана). В конце 40-х годов здесь были открыты монументальные храмы и другие постройки, в архитектуре и убранстве которых четко проступают следы эллинистических традиций. В Нисе были найдены первоклассные каменные статуи, металлические фигурки и иные изделия эллинистических мастеров, а также около 80 крупных роговидных сосудов-ритонов из слоновой кости с резными изображениями, изготовленных, скорее всего, в Гандхаре или близлежащих к ней областях. Все эти находки особенно ярко свидетельствуют о пристрастии парфянской верхушки и восточно-парфянской знати к эллинистической культуре и искусству.
Интересно отметить также недавнее открытие в Южном Таджикистане, к северу от греко-бактрийского городища Ай-Ханум (ему М. Уилер уделяет немало внимания), как бы уменьшенной реплики этому городищу, — поселения Саксанохур с остатками каменных колонн и капителей коринфского типа.
Не менее значительны открытия и находки на юге Узбекской ССР. В начале 60-х годов здесь, в Халчаяне (между Термезом и Душанбе), Г. А. Пугаченковой раскопана небольшая парадная постройка раннекушанской поры, богато украшенная стенными росписями и превосходной глиняной скульптурой, свидетельствующей, в частности, о творческом усвоении стилистических приемов античной скульптуры. Еще в 1933 г. неподалеку от Термеза, в Айртаме, были найдены знаменитые каменные рельефы, близкие лучшим произведениям гандхарского искусства. В Термезе, на холме Кара-тепе, открыты остатки крупною буддийского центра кушанского периода с пещерными и наземными храмами, каменной и гипсовой скульптурой и стенными росписями. Все эти находки проливают новый свет на искусство кушанской Бактрии и позволяют по-новому подходить к решению вопроса о сложении синкретического искусства Кушанской державы в целом. Для характеристики культуры этой державы и среднеазиатско-индийских связей того периода важны находки на Кара-тепе индийских и местных — бактрийских (сходных с описанными М. Уилером сурхкотальскими) надписей.
О том, сколь широко и глубоко были усвоены в Средней Аши эллинистические (и кушанские) культурные и художественные традиции, свидетельствуют раскопанные советскими археологами дворец, хорезмийских царей III–IV вв. и. э. в Топрак-кале с монументальной скульптурой и живописью и стенные росписи VII–VIII вв. в Варахше (возле Бухары), Самарканде и Пенджикенте.
Жаль также, что М. Уилер не использовал в своей работе хранящегося в Британском музее знаменитого Амударьинского клада, сокровищницы бактрийского аристократа или аристократического рода V–IV вв. до н. э. Этот клад, найденный в 1877 г. на юге современного Таджикистана, включает наряду с драгоценными сосудами и украшениями, выполненными и древневосточном, персидском и скифском («зверином») стилях, изделия греческих мастеров и ярко демонстрирует влияние эллинского искусства на художественные вкусы не только обитателей дворцов Персеполя, но и восточноиранской (в частности, среднеазиатской) знати.
Но не будем горевать о том, чего в книге Уилера нет. Поблагодарим ее автора за богатые и интересные сведения, с которыми он нас знакомит. Я убежден, что оригинальная, написанная просто и доходчиво, заставляющая задуматься книга выдающегося английского археолога будет интересна и для наших специалистов — археологов, востоковедов, историков и искусствоведов, и для учащейся молодежи, и для всех тех, кто интересуется историей и историей культуры народов Востока и всего человечества.
Москва, август 1971 г. Б. СтавискийПредисловие автора
Девять героев, почитаемых в средние века Достойнейшими, нередко оказывались оборотнями. Мода или фантазия подменяла Готфрида Бульонского Гаем Варвикским, и Шекспир позволял себе вводить в их круг Помпея и Геркулеса, которых не было в каталоге Кэкстона. Лишь Александр Великий не поддавался никаким превращениям. Помню, много лет назад я видел живописное изображение этой Девятки, открытое на облупившейся стене дома эпохи Тюдоров в Эмершеме (графство Букингемшир): Юлий Цезарь с пикой наперевес и в головном уборе, более всего напоминающем котелок, украшенный перьями; герцог Джошуа с мечом, копьем и в алом одеянии; бородатый детина, какой-нибудь местный головорез в классических доспехах, как представляли их во времена Ренессанса.
В нем мы единодушно признали Александра — имя, увы, стерлось… Харлеевская рукопись XV в., сохраняемая в недрах Британского музея под номером 2259, так описывает герб Александра: «В алом тюле золотой лев, сидящий на серебряном престоле, вооруженный черною секирой». Он был любезен сердцу средних веков, да и всех прочих веков, прошедших и будущих.
Быть может поэтому, когда издатели предложили мне написать небольшую популярную книгу о любом — на мой выбор — историческом событии, я обратился мыслью к этому самому человечному герою с его золотым львом и черной секирой. О такой книге я подумал еще лет двадцать назад, когда впервые очутился среди неподвластных времени колонн дворца персидского царя царей в Персеполе. И с той поры многое, о чем я размышлял, укрепило меня в этом намерении. Я стоял и смотрел на персепольские развалины, где Александр некогда восседал на престоле, который и впрямь мог быть серебряным или золотым. Здесь он оказался на половине своего великого пути как во времени, так и в пространстве. Именно здесь был центр, средоточие всего предприятия. Поверни он отсюда вспять, его спутники (или некоторые из них) одобрили бы это решение, но история мировой культуры выглядела бы теперь несравненно беднее. Он не повернул. От Персеполя он пронесся через всю Центральную Азию, как пожар в джунглях, и на пепелищах, которые оставались за ним, возникали ростки новой цивилизации. От Персеполя до Пенджаба пусть будет ему гордой эпитафией — здесь прошел Александр.
И все же как трудно обнаружить его следы! Он живет в исторической литературе, пламенеющая легенда о нем не меркнет в веках, но вещественные доказательства его пребывания на равнинах Азии ускользают от нас. Словно неосязаемая мысль, словно могучий дух явился он и исчез. Что до осязаемого, тут мы знаем больше об Агамемноне, чем об Александре. За легионами Юлия Цезаря археология кое-как поспевает, но мы не в силах догнать Буцефала. Это обескураживает археолога и вместе с тем стимулирует его поиски, направленные на материальное. Задача моей книги — показать, хотя бы в общих чертах, как встречают археологи брошенный им вызов.
Александр Великий. Как он выглядел? По крайней мере об этом у нас есть некоторое представление. До нас дошли копии скульптурных портретов Александра работы прославленного Лисиппа[1] и художников, равных ему. Эти портреты убедительны (см. рис. 1). Округлое юношеское лицо, голова на крепкой шее слегка наклонена (привычка или незначительный дефект), тяжелый круглый подбородок, маленький рот, глубоко посаженные глаза, взгляд которых направлен несколько вверх (особенность, типичная для портретных изображений его эпохи, возможно потому, что эпоху эту формировал он сам), непокорные волосы сбегают на плечи, как у нынешних авангардистов. В облике его сочетаются воля, ум, отрешенность. Таков Александр.
Но когда в краях, где он побывал, мы пытаемся обнаружить вещественные доказательства его деяний, результаты оказываются поистине жалкими. Он совершал свои подвиги в местностях отдаленных и малодоступных. Быть может, взятая им скальная крепость Аорн и в самом деле находилась в горах на границе Индии, как утверждает отважный Оурел Стейн. Те, кто решится следовать по его (и Александра) стопам, смогут на месте вообразить события, некогда происходившие здесь. А менее решительные, конечно, оценят новые и столь долгожданные открытия археологии. Недавно, при прямом содействии короля Афганистана, мои друзья из Французской археологической миссии, работающей здесь с 1922 г., обнаружили развалины эллинистического города на берегу Окса и приступили к его раскопкам. Так сбылась давняя и заветная мечта французских археологов. Предполагается, что это одна из Александровых Александрий, и предположение, возможно, подтвердится еще до того, как моя книга увидит свет[2]. А пока я воспользуюсь случаем рассказать на следующих страницах об этой работе и вероятных ее результатах, ибо сведения, которые обещают дать эти раскопки — первые успешные раскопки города, заложенного греками в Бактрии, — могут оказаться подлинным переворотом в эллинистической археологии.
Другое, более скромное открытие порадовало меня и древней Пушкалавати, столице Гандхары, которую я копал в 1958 г. Это были (как я полагаю) вал и ров, опоясавшие город в 327 г. до н. э., когда к нему подступили войска Александра. Прошел целый месяц, прежде чем завоеватели смогли взять город. Надежность его креплений и мужество гарнизона, конечно, достойны этого памятника, который сохранила для нас земля. Об этом эпизоде будет также сказано подробнее в дальнейшем.
