Леонид Ашкинази - Очень общая метрология

Выше мы рассмотрели использование приборов. Заметим, что использование приборов и экспериментов — независимые признаки. При двух «да» мы имеем естественно-научный подход, при двух «нет» — гуманитарный, при одном «да» и одном «нет» — либо религию (молитва как эксперимент), либо космологию, астрофизику (приборы есть, но эксперимента нет). Некоторые писатели-фантасты говорят — пока нет.

Ну что ж, поживем — увидим.

Мы рассмотрели связи между естественным, гуманитарным и религиозным подходами в двух областях — в области структуры объектов и в области методов изучения. Еще одна связь обнаруживается в отношении к возможности объяснения «всего». Естественник говорит, что он может объяснить все — но не сегодня, а в бесконечности. Он — заметим — верит в такую возможность. Гуманитарий не считает, что все можно объяснить, он вполне согласен считать свои инструменты в принципе ограниченными. Поэтому, в отличие от естественника, ему для обоснования своего credo не нужна вера, и в этом смысле физик религиознее искусствоведа! Многие естественники по чисто эмоциональным соображениям не согласятся с этим тезисом. И вовсе не потому, что тоталитарный советский режим приучил их декларировать свое неверие. А потому, что в нынешней ситуации в России вера стала модой, поощряемой властью, но не всем нравится идти в строю — даже в строю идущих со свечками. Декларация нерелигиозности требует сегодня уже некоторого мужества и поэтому заслуживает уважения. Но мне хочется разобраться в сути дела.

В заключение вернемся, как это и положено по законам жанра, к началу. Ситуация малочисленности, а затем и уникальности, возникает неминуемо, когда мы погружаемся в мир объектов, погружаемся в объект, уточняя и детализируя его описание. А по мере расширения круга изучаемых объектов мы добираемся и до глобальных. Из этого следует, что нам — если мы вообще склонны алкать уникального и расширять сферу своего познания — рано или поздно придется прибегнуть к гуманитарному, а затем и к религиозному отношению к миру и объекту. Если, конечно, в ходе изучения Вселенной мы не обнаружим соседнюю Вселенную с научно-популярными журналами, в одном из которых найдется подозрительно похожая статья… Этот абзац написан с моей личной позиции — естественника, отчасти эволюционирующего в сторону гуманитарности и религиозности. Гуманитарий подошел бы к проблеме иначе. Отталкиваясь от ужаснувшей его идеи о потенциально бесконечном количестве картин данного художника и потенциально бесконечном количестве гениальных художников, он примирился бы с тем, что в гуманитарной сфере возможен эксперимент (в конце концов «извлечение», актуализация части этих потенциально бесконечных картин уже почти эксперимент) и в итоге построил бы естественную науку гуманитарных объектов. Например, он мог бы начать с естественнонаучного подхода к детскому рисунку. Их извлекать можно неограниченно. Петенька, нарисуй волка… Петенька, а теперь нарисуй страшного волка… а теперь очень страшного… (творец ревет и убегает). Впрочем, эта идея ближе, как мне кажется, психологам.

Мог бы прийти к гуманитарному или естественнонаучному подходу теолог? Мне кажется, что это возможно; было бы любопытно посмотреть на статью, написанную идущим навстречу мне с той стороны зеркала…

«Во время анализа уже собранных данных имеет место следующая ситуация. При наименее глубоком анализе получаются тривиальные выводы, очевидные и не интересные. При более глубоком анализе появляются интересные и не очевидные результаты. Интуитивно они воспринимаются как «умопостигаемые», то есть некоторым напряжением мысли удается вместить их в картину мира. При дальнейшем углублении анализа начинает появляться загадочные связи, сложность их понимания растет и наконец они становятся непостижимыми, начинают восприниматься как «шум»».

Соответственно, анализ надо останавливать, когда загадочное начало появляться, но когда его еще не слишком много. В зависимости от традиций области, консерватизма коллег и предполагаемых читателей и собственных вкусов доля загадочного может доходить, как мне кажется, до 10 %, с некоторым риском — до 20 %. Есть в науке и еще одна опасность. Когда получены первые данные, человек начинает строить гипотезы. И в дальнейшем начинает под эти гипотезы — это же его гипотезы! — «подгонять» все дальнейшее. И это не всегда жульничество, иногда это происходит незаметно для него самого, например, посредством отбрасывания «заведомо ошибочных» измерений или «неудачных серий». Физик бы сказал, что этим способом человек вносит в процесс познания неустойчивость. Возможно, что именно так возникла та часть «солнечно-земной физики», которая связывает пятна на Солнце с эпидемиями чумы, существенная часть того, что связано с так называемыми «сверхмалыми дозами» и некоторые другие направления. Новейшие, революционные, прорывные, беспрецедентные, уникальные, абсолютно оригинальные, не имеющие аналогов на Западе и далее.

Человек всегда имеет в голове какую-то гипотезу, причем даже человек, который не только не имеет представления о моделях, но и обидится, если его в этом заподозрят. Видно это из того, что тренды и производные интуитивно кажутся нам информативнее равного количества измерений. Именно потому, что наше умненькое подсознание (которому очень одиноко в таких головах) воспринимает тренд и производную как опирающиеся на какую-то, причем вполне очевидную, гипотезу.

При начале изучения какого-либо вопроса мы всегда располагаем какой-то информацией. Она может в большей или меньшей степени относиться к изучаемому нами объекту, она может быть более или менее подробной, она может быть более или менее достоверной, но она всегда есть. А раз она есть, то она может быть сложена в предчувствие, интуитивную картину, гипотезу. Вопрос — как степень определенности этой недотеории влияет на процесс получения данных?

Если теория хорошо определена, всеми признана, единогласно принята и так далее, то есть риск подгонки результатов под теорию. Причем эта подгонка может быть натуральным жульничеством, «простым, как мычанье», а может быть и совершенно не осознаваемым самообманом. Самый распространенный способ самообмана — отбрасывание «заведомо ошибочных» измерений или «заведомо неудачных серий замеров».

В противоположном случае, когда теории нет совсем, мы находимся в ситуации «очень предварительного наблюдения». Ничего криминального в этом нет, но пренебрежение возможностью работать с какой-то, пусть плохонькой, но гипотезой, увеличивает количество работы по набору данных. С другой стороны, наличие непредвзятого взгляда позволяет надеяться, что мы не пропустим совсем новое явление, если уж оно нам встретится. В реальной же ситуации человек часто ленится разрабатывать теорию, мотивируя это именно целесообразностью непредвзятости и обрекает себя тем самым на лишнюю работу.

Естественно, что истина лежит между Сциллой и Харибдой и важно не пытаться пройти боком, цепляя носом байдарки за одну скалу, ломая руль о другую, и видя разинутые в беззвучном хохоте рты древних греков, прыгающих с видеокамерами по камням.

Источники

Источников по классической метрологии много. Полный анализ их невозможен, я бы рекомендовал следующие книги:

Б.Г.Артемьев, Ю.Е.Лукашов «Справочное пособие для специалистов метрологических служб»;

В.А.Кузнецов, Г.В.Ялунина «Общая метрология»;

«Метрология, стандартизация, сертификация и электроизмерительная техника» под. ред. К.К.Кима;

В.А.Вышлов, Б.Г.Артемьев «Техническое регулирование: безопасность и качество».

Заметим, что для сходимости процесса чтения не достаточно читать, скажем в каждую минуту больше, чем в эту минуту рожает совокупный всечеловеческий Плагиатор. Непрочитанный остаток должен убывать не просто достаточно быстро, чтобы процесс сходился, а так, чтобы процесс сходился за конечное время и, что самое страшное, за не слишком большое.

Ну, а то полезное и приятное, что нашлось в Интернете, собрано в указателе.

Не считайте его исчерпывающим — да хотя бы потому, что мир изменяется, а любой текст с какого-то момента (и в течение какого-то времени, если он обновляемый) — увы, нет. Может быть, когда-нибудь все «написываемое» разделится иначе, нежели сейчас — не на художественное и техническое, а на «вечное» и «синхронное». Вечное — это то, что автор сдал на хранение в Сеть, и пообещал более не лапать. Синхронное — это то, что манифестируется как изменяемое — самим автором, другими людьми, компьютерной программой — «имитатором автора», «ИскИном» или иными, неведомыми сегодня механизмами. Заметим, что идею изменяющейся книги предложил (кажись, впервые) Станислав Лем («Экстелопе́дия Вестранда»).