Хал Хеллман - Великие противостояния в науке. Десять самых захватывающих диспутов

Хал Хеллман

ВЕЛИКИЕ ПРОТИВОСТОЯНИЯ В НАУКЕ.

Десять самых захватывающих диспутов

Хотя окончательная работа над этой книгой проводилась в 1996 и 1997 годах, я начал собирать материал для нее почти 20 лет назад. Сюда входят и две поездки по Европе, для того чтобы изучить кое-что на месте, где хозяева всегда радушно встречали меня и предоставляли информацию, как, например, в доме Дарвина в Доуне или в квартире Ньютона в Кембридже. Я особенно признателен д-ру Франко Пачини, директору астрофизической обсерватории в Арчетри, Италия, который изменил свои планы с учетом моего посещения виллы, где Галилей провел свои последние, самые печальные годы, и предоставил мне массу полезной информации.

Но большую часть исследований я проводил в библиотеках. Самыми полезными оказались великолепные собрания старых материалов в Библиотеке Бернди (Норуолк, штат Коннектикут); в Морской биологической лаборатории (Вудс Хоул, штат Массачусетс), где я провел несколько месяцев за своим отдельным столом; в Американской академии в Риме, где я пробыл месяц в качестве исследователя; в Библиотеке Бобста в Университете Нью-Йорка, где я восемь лет преподавал; в Нью-Йоркской публичной библиотеке и в новой Библиотеке науки, промышленности и бизнеса, тоже в Нью-Йорке. Наконец, очень часто я пользовался своей местной библиотекой в Леонии, штат Нью-Джерси (там, к счастью, развита библиотечная система), где мы со всегда готовыми помочь библиотекарями смогли обнаружить множество бесценных жемчужин и получить их из других библиотек нашего округа, а при необходимости и со всей страны.

Из-за широкого охвата книги мне приходилось во многом полагаться на вторичные источники. Среди самых полезных были книги, рассказывающие об отдельных диспутах или содержащие информацию, которую трудно было бы проследить, например Rachel H. Westbrook, John «Turberville Needham and His Impact on the French Entightenment (Ph.D. Thesis, unpublished, Columbia University, 1972); A. Rupert Hall, Philosophers at War. The Quarrel between Newton and Leibniz (New York: Cambridge University Press, 1980): Elizabeth Noble Shor, The Fossil Feud between E.D. Cope and O.C. Marsh (Hicksville, NY: Exposition Press, 1974), а также, как ни странно, пять отдельных книг о споре между Мид и Фриманом.

Для того чтобы полностью погрузиться в работу над книгой, нет лучшего места, чем дома творчества, где мне удалось провести некоторое время. К ним относятся Karolyi Institute в городе Вене, Франция (сейчас, к сожалению, уже не действующий); Mishkenot Sha’anim в Иерусалиме, Израиль; и Fundacion Valparaiso в испанском городе Мохакар.

За много лет я задал вопросы огромному количеству коллег. Некоторых из этих ученых я знал, с другими не был знаком. Почти всегда они очень помогали. Их слишком много, чтобы перечислить всех, но, тем не менее, всем я чрезвычайно благодарен. Однако есть человек, которого я хотел бы выделить, — это Ширли А. Роу. Именно ее лекция «Вольтер против Нидхема: спонтанное зарождение и природа чудес», прочитанная в Нью-Йоркской академии наук 2 декабря 1981 года, больше всего поразила меня.

Некоторые коллеги были очень добры и прочли отдельные части рукописи, высказав свое мнение. К ним относятся Мортон Класс, профессор антропологии Барнард Колледжа и Колумбийского университета; Сэмюель И. Минтц, профессор английского языка Университета Нью-Йорка; Уолтер Питман из Геологической обсерватории Ламона-Догерти в Палисадес, Нью-Йорк; Филлис Дейн, профессор библиотечных наук в Колумбийском университете, Норман Дейн, профессор истории Университета Рутгерса; Джон Р. Коул, антрополог и член совета директоров Национального центра научного образования (бывший президент); а также д-р Гарольд Л. Берстин, оставивший исторические изыскания и теперь работающий юристом в Сиракузах, штат Нью-Йорк.

Спасибо также моему агенту Фейт Хамлин за ее разумный маркетинг и психологические подсказки; моему редактору Эмили Луз за ее вклад и Джону Симко, который просмотрел всю книгу от начала до конца.

Наконец, поддержка и ободрение моей жены Шейлы, прочитавшей каждое слово несколько раз, оказались важнее всего.

Введение

Однажды ирландский флейтист Джеймс Голуэй должен был выступать с Лондонским камерным оркестром. Поскольку одно из произведений — композитора Карла Стамица — было не очень известно, он решил, что будет чувствовать себя увереннее, если сам будет дирижировать при его исполнении. Тогда было принято решение, что Голуэй будет дирижировать в течение всего концерта.

«Я очень хорошо помнил темп первой пьесы, — рассказывает он. — Взмах палочкой, и мы начали. Когда я увидел ужас на лицах музыкантов, то понял, что произошла катастрофа. Мы просто замолчали. Что еще можно было сделать? До концерта я не заглядывал в программу. Оказывается мы начали не со Стамица, а с Вивальди».

Самый страшный кошмар для дирижера — но случилось неожиданное. «Мы просто расхохотались. Тут публика поняла, что произошло, и присоединилась к нам. Думаю, им нравится наблюдать, когда что-то где-то идет не так».{1}

К сожалению, когда в прессе появляются сообщения, что что-то не так в науке, скорее всего, это означает настоящее бедствие: выброс смертельного химического вещества — как, например, аварии в прошлом, связанные с метилом, ртутью, диоксином и пестицидами — или ядерные аварии, как те, что случились на атомных электростанциях Three Mile Island и в Чернобыле. Хотя эти катастрофы можно было отнести скорее к технологическим, чем к научным, но журналисты редко делают такое различие.

В новостях нечасто сообщается об ошибках в науке. В результате общественность редко видит, какими ошибочными путями зачастую следуют ученые. Даже если появляется неверная научная идея, никто не знает, что она такова. К тому времени, как разовьется правильная идея, она представляется как некий прорыв, а о прежней просто забывают. Даже в научных журналах редко появляются сообщения об отрицательных результатах, несмотря на то, что они могли бы во многом помочь тем, кто работает в данной отрасли.[1]

Частично проблема кроется в том, как наука преподается — а именно, в виде величественного шествия. Почти во всех учебниках материал представлен в виде логической последовательности глав. Как многотонный грузовик, текст мчится по науке, которую освещает, никогда не сворачивая с пути, чтобы показать, как сложно было сделать идеи такими плодотворными.

Но ведь как бы там ни было, факты, даже теории — это лишь история. Именно процесс оживляет науку, вот почему те, кто занимаются ею, так любят свою работу. Те, кто не связан с наукой, на самом деле этого не понимают. Они находятся в таком же неведении и тогда, когда речь заходит о самих исследователях, которых представляют себе так же, как и всю научную работу: холодными, бесчувственными — короче говоря, бесчеловечными.

Но очень часто процесс научного открытия кипит эмоциями. Представляя новую идею, ученый, скорее всего, зайдет на чужую территорию. Сторонники прежних взглядов вряд ли легко сдадут свои позиции.

Что чувствует проигравший, когда видит, как любимое детище оказывается под угрозой, а возможно, даже исчезает надежда на бессмертие? Если проигравший уходит в борьбе, то мы наблюдаем один вид научного противостояния, примером которого может послужить 25-летняя битва между Томасом Гоббсом и английским математиком Джоном Валлисом (глава 2). Одной из проблем Гоббса было то, что он был настолько увлечен геометрией, что совершенно не учитывал возможностей алгебры. Поэтому он вполне искренне мог называть гениальный алгебраический метод Валлиса «настолько покрытым шелухой символов», что у него просто не хватало терпения заниматься им, а также что этот метод напоминает «письмо куриной лапой».

Еще один источник научных противоречий связан с вопросом первенства. Такие вопросы могут возникать, когда два или больше ученых в одно время приходят к одной мысли. Хотя в математике и естественных науках одновременные открытия кажутся поразительными, они, тем не менее, довольно распространены. Примерами могут послужить истории Ньютона и Лейбница (дифференциальное исчисление), Фарадея и Генри (электромагнитная индукция), Адамса и Леверье (обнаружение планеты Нептун), Дарвина и Уоллеса (теория эволюции), Гейзенберга и Шредингера (квантовая механика).

Конечно, один из самых мощных стимулов в науке — удовольствие от открытия, узнавания чего-то нового о мире вокруг. Если бы ученые были святыми, они могли бы довольствоваться этим. В большинстве случаев они не преследуют меркантильных целей. Хотя если они что-то открывают, то, как правило, хотят известить об этом мир. Перед глазами начинает маячить Нобелевская премия.

Значит, во всех подобных случаях появляется возможность для споров из-за первенства, и подчас возникают яростные битвы. Для данной книги я выбрал примеры, показавшиеся мне самыми наглядными, и мы увидим, каким образом можно отреагировать на брошенный вызов.