Виктор Кандыба - Загадочные сверхвозможности человека
Еще в период неолита в Африке делали трепанацию черепа, чтобы снять повышенное внутричерепное давление в случае черепной травмы. И самое интересное, что некоторые пациенты умудрялись при этом выжить. Об этом свидетельствуют черепа, хранящие совершенно очевидные следы перенесенной операции. Вместо стерильных инструментов эти хирурги использовали осколки камней или вулканического стекла. Травы, огонь и спирт служили антисептиками. Полные сострадания родственники и друзья оперируемого собирались вокруг, пели речитативом и били в барабаны. Хирург призывал на помощь все свое умение и смелость, и уж наверняка, если пациент поправлялся, дело заканчивалось торжественным ритуальным танцем.
Дантисту опасаться особенно нечего, да и знахарские премудрости ему особенно ни к чему. Ведь, в конце концов, что может дантист без щипцов? Однако "старорежимные" африканские знахари никогда не практиковали удаление зубов с помощью металлических инструментов, которыми оснащен цивилизованный дантист. Зато они успешно снимали зубную боль. Если зуб все-таки подлежал удалению, знахарь обычно применял различные известные только ему сушеные корешки, размолотые в порошок, постепенно разрушающие больной зуб, после чего он выходил по кусочкам, – процедура довольно утомительная. Зулусские и, вероятно, многие другие врачи знали также растение, которое убивало нерв.
Зулусы весьма ловко удаляли шипы и занозы, умели накладывать шины задолго до того, как на их земле появился первый белый человек. К сломанной конечности прикладывали собачью кость, кроме того, пострадавшему давали различные растительные препараты. Вообще среди зулусов немало замечательных лекарей. Я думаю, что первым южноафриканским знахарем, получившим признание в других странах, стал Джон Нембула, зулус, окончивший медицинский колледж в Чикаго в 1891 году. Белый врач, знавший Нембулу, писал, что хотя тот и не блистал интеллектом, но за счет интуиции и мастерства не уступал своим белым коллегам.
Египет – родина многих цивилизованных видов и искусств и ремесел – был, по всей вероятности, свидетелем зарождения медицинской науки. Врачи, выросшие на берегах Нила, на несколько порядков превосходили знахарей, населявших весь остальной континент. Папирус 1568 года до н, э, сохранил целый список чудодейственных средств. Книги по медицине, найденные в гробницах, показывают, что египетские врачи выписывали пациентам мази и пластыри, пилюли и свечи. Мед и полынь, травы и ягоды можжевельника, фиги, тмин и настурция входили в число их препаратов. Одно из древнеегипетских средств, полученное из разновидности морского лука (семейство лилейных), по сей день используется в качестве мочегонного и отхаркивающего.
Одна за другой разгадываются и испытываются медицинские загадки старой Африки. Трудно судить, сколько их еще осталось, но было бы недальновидно исключать вероятность новых сюрпризов. В самом начале века священник А. Т. Брайант составил список из более чем двухсот растений, применяемых зулусами в медицине. "Нельзя отрицать, что порой туземный лекарь достигает успехов, иногда даже удивительных, там, где все усилия европейских врачей оказались безрезультатными, – пишет он. – Средствам его несть числа и некоторые из них действительно помогают практически от любой болезни – физической, нравственной, умственной и социальной, коим подвержен человек".
Доктор Микаэл Джелфэнд, работавший в Родезии (современное Зимбабве), встречал среди машона немало лекарей и очень высоко отзывался об их уме и мастерстве. Зачастую секретами "нганга" овладевал его сын и следовал по стопам отца. Знахари мыслят в высшей степени логично, подчеркивал доктор Джелфэнд. Они тонкие психологи и великолепные ботаники. Они верят в свои методы и хотят помочь окружающим, а их пациенты невероятно к ним привязаны.
С другой стороны, доктору Джелфэнду не удалось отыскать ни единого местного средства от тех болезней, которые до сих пор не поддаются излечению средствами белой медицины. Он делает вывод: "Наши клиники забиты больными туберкулезом, раком, циррозом печени, диабетом, сердечно-сосудистыми заболеваниями, хроническими нефритами, пневмонией, гипертонией, ревматоидным артритом, проказой; все эти недуги "нганга" лечили безрезультатно".
Похоже на то, что дни знахарей сочтены и белая наука превзошла их в искусстве врачевания. И видимо, только в одной области африканский знахарь по-прежнему сохраняет первенство. Он всегда считался чародеем, и его пациенты настолько в него верили, что ему часто удалось вылечивать их лишь силой самой этой веры. Какой же он все-таки выдающийся практик!
Белые психиатры имеют все основания завидовать его умению. "Секрет вовсе не в воздействии вещества на вещество, лекарства на плоть, но в тех оккультных сферах, где разум действует на разум и разум – на плоть", – заявил Брайант.
Африканским пациентам нравится видеть и осязать результаты лечения. И знахарь выдает эти результаты, действуя методами, могущими занять достойное место в любом справочнике или руководстве. Он четко диагностирует жалобы, вне зависимости от того, вызваны ли они врагами, бросившими в жертву камушки, или другими раздражителями. После соответствующей церемонии камушки, или шипы, или даже живые ящерицы разоблачены. Облегчение, которое испытывает при этом пациент, может сравниться в нашем мире разве что с созерцанием вырванного больного зуба или своего собственного аппендикса в банке со спиртом.
Когда все уже сказано и сделано, многие больные – равно и черные, и белые – предпочитают чудо научно обоснованному лечению. Африканский знахарь придерживается только тех методов и спекулирует лишь теми верованиями, которые достаточно широко были распространены в Европе прошлого века и живы и по сей день. Именно благодаря этим верованиям знахари так часто достигают успеха.
Лечение верой, где бы вы с ним ни сталкивались, вовсе не чудо. Это крайне простой пример власти разума над телом, снятия подсознательных стрессов, позволяющего телу самому преодолевать болезнь. Возможности лечения верой безграничны в определенных, разумеется, пределах. И африканские знахари знают это не хуже своих коллег из Европы и Америки.
ВИЗИТ МЕРТВЕЦА
Приводимый ниже рассказ о событии 1855 года записан в 1872 году очевидцем, Софьей Александровной Аксаковой, по просьбе ее мужа, лидера российского спиритического движения А. Н. Аксаков (1832-1903). Случай стал широко известен на Западе благодаря публикациям в немецком журнале "Психические исследования" и английском "Спиритуалисте" в 1875 году. Приводится по тексту, напечатанному в одном из номеров журнала "Ребус" за 1890 год. Вот эта уникальная история.
"Случилось это в мае 1855 года. Мне было 19 лет. Я не имела тогда никакого понятия о спиритизме, даже этого слова никогда не слыхала. Воспитанная в правилах греческой православной церкви, я не знала никаких предрассудков и никогда не была склонна к мистицизму или мечтательности. Мы жили тогда в городе Романове-Ворисоглебске Ярославской губернии. Золовка моя, теперь вдова по второму браку, полковница Варвара Ивановна Тихонова, а в то время бывшая замужем за доктором А. Ф. Зенгиреевым, жила с мужем своим в Рязанской губернии, в городе, где он служил. По случаю весеннего половодья всякая корреспонденция была сильно затруднена, и мы долгое время не получали писем от золовки моей, что, однако же, нимало не тревожило нас, так как было отнесено к вышеозначенной причине.
Вечером, с 12 на 13 мая, я помолилась Богу, простилась с девочкой своей (ей было тогда около полугода от роду, и кроватка ее стояла в моей комнате, в четырехаршинном расстоянии от моей кровати, так что я и ночью могла видеть ее), легла в постель и стала читать какую-то книгу. Читая, слышала, как стенные часы в зале пробили двенадцать часов. Я положила книгу на стоявший около меня ночной шкафчик и, опершись на левый локоть, приподнялась несколько, чтоб потушить свечу. В эту минуту я ясно услыхала, как отворилась дверь из прихожей в залу и кто-то мужскими шагами вошел в нее. Это было до такой степени ясно и отчетливо, что я пожалела, что успела погасить свечу, уверенная в том, что вошедший был не кто иной, как камердинер моего мужа, идущий, вероятно, доложить ему, что прислали за ним от какого-нибудь больного, как случалось весьма часто, по занимаемой им тогда должности уездного врача. Меня несколько удивило только то обстоятельство, что шел именно камердинер, а не моя горничная девушка, которой это было поручено в подобных случаях. Таким образом, облокотившись, я слушала приближение шагов – не скорых, а медленных, к удивлению моему, и когда они наконец уже были рядом с моей спальней с постоянно отворенными в нее на ночь дверями и не останавливались, я окликнула: "Николай (имя камердинера), что нужно?" Ответа не последовало, а шаги продолжали приближаться и уже были совершенно близко от меня, за стеклянными ширмами, стоявшими за моей кроватью; тут уже, в каком-то странном смущении, я откинулась навзничь на подушки.
