Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

Это положение представляется, безусловно, важным. Накопленные данные о функциональной организации про­цессов, разыгрывающихся в центральной (а также, по-ви­димому, в некоторых случаях и в периферической) нерв­ной системе, часто указывают на существование клеточ­ных структур, работа которых обнаруживает в определен­ных отношениях впечатляющее сходство с активностью «вычислительных механизмов» и может быть объяснена свойствами соответствующих нейронных сетей. Сюда, на­пример, относятся материалы, полученные в результате исследования реакций зрительного анализатора Lettvinс соавторами [243, стр. 416], закономерности распознавания форм, для истолкования которых был предложен ряд спе­цифических, моделирующих нейронных сетей Culbertson, [129], Rapoport [229] и др. Не подлежит сомнению, что когда сторонники концепции включенных в мозг нейрон­ных «вычислительных устройств» конкретно аргументиру­ют правомерность своего подхода, их доводы бывают иногда очень эффектными, как, например, у Sutherland [250], показавшего зависимость реакций осьминога от предварительного точного определения последним про­странственных характеристик стимула, у Stark и Baker [249], проанализировавших в сходном плане механизм зрачкового рефлекса, у Selfridge [242], предложившего осо­бую модель процессов распознавания формы предметов и т.д.

Von-Neumann [215], касаясь всего этого вопроса, логич­но замечает, что поскольку разные формы мозговой дея­тельности обнаруживают черты сходства с работой вычи­слительных устройств, можно предположить, что в актив­ности реальных нейронных ансамблей используют общие принципы, сходные в какой-то степени с теми, кото­рые характеризуют работу современных цифровых и ана­логовых электронно-вычислительных машин. A George, предпочитающий более решительные формулировки, пола­гает, что если мы будем рассматривать головной мозг в целом, «как если бы он представлял собой управляющую систему типа вычислительной машины», то «тем самым мы лишь явно формулируем точку зрения, на молчаливом признании которой уже давно базируются многие биологические концепции» [164, стр. 19 и стр. 373].

Тенденция к такому пониманию действительно пред­ставлена в очень многих работах последних лет. И она должна быть принята, если только, соглашаясь с ней, мы не принуждаемся тем самым к отказу от представлений, еще более веско обоснованных. Между тем легко показать, что преобладающее в современной литературе истолко­вание этого «машинизирующего» подхода, подчеркиваю­щее «вытеснение» им идеи сознания (Uttley и др.), требу­ет в довольно категорической форме именно такого отказа. Для того чтобы согласиться с Uttley и его единомышлен­никами, мы должны признать, что сложнейший продукт фило- и онтогенетического процесса, каким является спо­собность к осознанию субъектом его собственной психиче­ской деятельности, настойчиво формировался на протяже­нии тысячелетий этим процессом, несмотря на то, что никакого отношения к приспособительному поведению не имеет. Вряд ли нужно подчеркивать, в какое сложное по­ложение мы были бы при таком признании поставлены, если, конечно, не собираемся распроститься без сожале­ния с основными принципами теории биологической эво­люции.

Мы попытаемся, однако, далее показать, что такая пе­чальная судьба нам совсем не обязательно предуготована. Эпифеноменалистическая трактовка сознания отнюдь не вытекает принудительно из представления о том, что ак­тивность определенных нейронных ансамблей определяет­ся принципами, близкими в какой-то степени тем, на ко­торые опираются в своей работе современные вычисли­тельные устройства. Более того, специфические функции сознания становятся более понятными именно тогда, ког­да некоторые тенденции, проявляющиеся при попытках использования в нейрофизиологии и психологии современ­ной теории автоматов, доводятся до своего логического конца. Нейрокибернетика отнюдь, не «аннулирует», как утверждает Uttley, категорию сознания. Напротив, она ее при определенном подходе только по-настоящему глубоко раскрывает.

Мы можем кратко резюмировать сказанное так. Учение оработе мозга многим обязано современному нейрокибер- нетическому подходу, использующему свойства логических сетей или конечных автоматов типа машины Тьюринга, за возможности, которые этот подход создает для понимания функций мозга, имеющих отношение главным образом к процессам переработки информации. Было бы, однако, ошибкой противопоставлять этот подход теории активности сознания, разработанной нейропсихологией. Речь в данном случае должна идти не об альтернативе, а о дальнейшем развитии моделирования мозговой деятельно­сти в направлении, которое подсказывается неоспоримыми данными экспериментальной психологии, указывающими на активную роль сознания и на его во многом очень спе­цифические регуляторные функции.

Нейрокибернетическое направление в учении о мозге ис­пытало, таким образом, очень своеобразную судьбу. Изъяв сознание из числа параметров мозговой деятельности, с ко­торыми оно имеет дело, оно добилось не исключения созна­ния из круга объектов, подлежащих научному объясне­нию, а только собственного превращения в направление, которое исследует механизмы мозговой деятельности, мало или даже вовсе не связанные с сознанием. Действительно, почти все упоминавшиеся выше нейрокибернетические исследования можно рассматривать как относящиеся к те­ории механизмов, которые обеспечивают возможность пе­реработки информации, происходящей независимо от того, осознается эта переработка или нет.

Нейрокибернетическое направление, опирающееся на теорию логических сетей, выступает поэтому сегодня как имеющее гораздо более близкое отношение к теории нео­сознаваемых форм высшей нервной деятельности, чем к учению о сознании. Но в этой специфически ограниченной области его методы и понятия представляются очень важными.

Все, о чем мы говорили до сих пор, затрагивало только один из аспектов активности «бессознательного» — аспект неосознаваемой переработки информации. Существует, од­нако, и другой, не менее важный аспект — аспект неосоз­наваемой непосредственной регуляции биологических ре­акций и поведения, который также испытал на себе про­дуктивное влияние идей нейрокибернетики. Мы остано­вимся сейчас на этой очень сложной стороне проблемы подробно.

Процесс усвоения и переработки информации приобретает значение приспособительной активности, очевидно, только в том случае когда информация может быть использована в целях регулирования. Эту идею неразрывной связи в живых организмах аспектов информационного и регулиру­ющего очень хорошо выразил Rosenblatt, предложив на­зывать «познающими» системами только такие, в которых реально осуществляется подобная связь. «Представления информации в виде образа на сетчатке, — говорит он, — недостаточно для решения вопроса о том, является ли дан­ный организм познающим по отношению к визуально на­блюдаемой окружающей среде. Для того чтобы решить этот вопрос, мы должны еще показать, что эта инфор­мация допускает возможность управления (разрядка наша. — Ф.Б.) некоторым заданным множест­вом реакций организма. Мы могли бы, например, утверж­дать, что человек, который машинально останавливается при красном свете, но не способен впоследствии объяснить, почему он остановился, является "познающим" организмом по отношению к красным сигналам на уровне откры­то проявляющихся двигательных реакций, но не на уровне словесного воспоминания. Наоборот, неумелый пианист может быть "познающйм" по отношенйю к ошибкам в сво­ей игре на словесном уровне, но не на уровне управления своими движениями. Таким образом, мы используем тер­мин "познающий" для того, чтобы указать, что знание некоторого объема информации приводит к возможности управления определенным классом реакций» [233, стр. 70].

Мы привели эту длинную цитату потому, что в ней от­четливо сформулирована мысль о единстве информации и регулирования, если они рассматриваются как механиз­мы адаптации, и одновременно еще раз подчеркнуто ха­рактерное для всего нейрокибернетического направления отвлечение от параметра осознания (пешеход остает­ся «познающей» системой по отношению к красному сигналу на уровне своей моторики и в том случае, когда осознание мотивов этой реакции у него отсутствует).