Виктор Кандыба - Магия – энциклопедия магии и колдовства
В том мире, где я оказался, очень важную роль играло число "три". Совершенно непостижимым для нашей математики образом оно входило во все количественные отношения, создавало их и происходило от них. Все вместе взятое, т.е. вся вселенная, являлось мне иногда в виде "триады", составляющей одно целое и образующей некий гигантский трилистник. Каждая часть "триады" в силу какого-то внутреннего процесса вновь преобразовывалась в "триаду", и процесс этот длился до тех пор, пока все не оказывалось заполненным "триадами", которые, в свою очередь, превращались в музыку, свет или схемы. Должен еще раз напомнить, что все мои описания очень плохо выражают то, что происходило, ибо они не передают эмоциональный элемент радости, удивления, восторга, ужаса – и постоянного перехода этих чувств друг в друга.
Как я уже говорил, эксперименты проходили более успешно, когда я лежал, пребывая в одиночестве. Впрочем, иногда я пытался экспериментировать среди людей и даже на улице. Обычно эти эксперименты не давали результатов, что-то начиналось и тут же прерывалось, после себя ощущение физической тяжести. Но иногда я все-таки оказывался в ином мире. В этом случае все, что меня окружало, менялось самым тонким и причудливым образом. Все становилось другим; но описать, что именно происходило, абсолютно невозможно. Первое, что доступно выражению, таково: для меня вокруг не оставалось ничего безразличного, все вместе или в отдельности так или иначе меня задевало. Иными словами, я воспринимал все эмоционально. Далее, в окружавшем меня новом мире не было ничего отдельного, ничего, что не было бы связано с другими вещами или со мною лично. Все вещи оказывались связанными друг с другом, и эта связь была далеко не случайной, а проявлялась под действием непостижимой цепи причин и следствий. Все вещи зависели одна от другой, все жили одна в другой. Наконец, в этом мире не было ничего мертвого, неодушевленного, лишенного мысли и чувства, ничего бессознательного. Все было живым, все обладало самосознанием. Все говорило со мною, я мог говорить со всем. Особенно интересны были дома, мимо которых я проходил, и более всего – старые здания. Это были живые существа, полные мыслей, чувств, настроений, воспоминаний. Жившие в них люди и были их мыслями, чувствами и настроениями. Я хочу сказать, что люди по отношению к домам играют примерно ту же роль, что разные "я" нашей личности по отношению к нам. Они приходят и уходят, иногда живут внутри нас долгое время, иногда же появляются лишь на мгновения.
Помню, как однажды на Невском проспекте меня поразила обыкновенная ломовая лошадь. Она поразила меня своей головой, своей "физиономией", в которой выразилась вся сущность лошади, и, глядя на ее морду, я понял все, что можно было понять о лошади. Все особенности ее природы, все, на что она способна, все, на что не способна, все, что она может или не может сделать, – все это выразилось в чертах ее "физиономии". В другой раз сходное чувство у меня вызвала собака.
Вместе с тем, эти лошадь и собака были не просто лошадью и собакой; это были "атомы", сознательные, движущиеся "атомы" больших существ – "большой лошади" и "большой собаки". Тогда я понял, что мы тоже являемся атомами большого существа – "большого человека"; и точно так же любая вещь представляет собой атом "большой вещи". Стакан – это атом "большого стакана", вилка – атом "большой вилки" и т.д.
Эта идея и несколько других мыслей, сохранившихся в моей памяти после экспериментов, вошли в мою книгу "Tertium Organum", которая как раз и была написана во время этих опытов. Таким образом, формулировка законов ноуменального мира и некоторые другие идеи, относящиеся к высшим измерениям, были заимствованы из того, что я узнал во время экспериментов.
Иногда во время опытов я чувствовал, что многое понимаю особенно ясно; я чувствовал, что, если бы сумел сохранить в своей памяти то, что понимаю, я узнал бы, как переходить в это состояние в любое время по желанию, как сделать его продолжительным, как им пользоваться.
Вопрос о том, как задержать это состояние сознания, возникал постоянно, и я много раз задавал его во время эксперимента, пребывая в том состоянии сознания, когда получал ответы на свои вопросы. Но на этот вопрос я никогда не получал прямого ответа. Обычно он начинался откуда-то издалека; постепенно расширяясь, он охватывал собою все, так что в конце концов ответ на мой вопрос включал ответы на все возможные вопросы; естественно, что я не мог удержать его в памяти.
Помню, как однажды, когда я особенно ясно понял все, что мне хотелось понять, я решил отыскать какую-нибудь формулу или ключ, который дал бы мне возможность на следующий день припомнить то, что я понял. Я хотел кратко суммировать все, что мне стало понятно, и записать, если удастся, в виде одной фразы то, что необходимо для повторного приведения себя в такое же состояние как бы одним поворотом мысли, без какой-либо предварительной подготовки. В течение всего эксперимента мне казалось, что это возможно. И вот я отыскал такую формулу – и записал ее карандашом на клочке бумаги.
На следующий день я прочел фразу: "Мыслить в других категориях!" Таковы были слова, но в чем же их смысл? Куда делось все то, что я связывал с этими словами, когда их писал? Все исчезло, все пропало, как сон. Несомненно, фраза "мыслить в других категориях" имела какой-то смысл; но я не мог его припомнить, не мог до него добраться.
Позднее точно такое же случалось со многими другими словами и фрагментами идей, которые оставались у меня в памяти после опытов.
Сначала эти фразы казались мне совершенно пустыми. Я даже смеялся над ними, обнаружив в них полное подтверждение невозможности передать оттуда сюда хоть что-то. Но постепенно в моей памяти кое-что начало оживать, и по прошествии двух-трех недель я все лучше и лучше вспоминал то, что было связано с этими словами. И хотя их содержание продолжало оставаться неясным, как бы видимым издалека, я все же начал усматривать особый смысл в словах, которые поначалу казались мне лишь отвлеченными обозначениями чего-то, не имеющего практической ценности.
То же самое повторялось почти каждый раз. На следующий день после эксперимента я помнил очень немногое. Но уже к вечеру порой начинали возвращаться кое-какие неясные воспоминания. Через день я мог вспомнить больше, в течение же следующих двух или трех недель удавалось восстановить отдельные детали эксперимента, хотя я прекрасно сознавал, что в памяти всплывает лишь ничтожно малая часть пережитого. Когда же я пробовал проводить опыты чаще, чем раз в две-три недели, все смешивалось, и я не мог уже ничего вспомнить.
Но продолжу описание удачных экспериментов. Неоднократно, почти всегда, я чувствовал, что, переходя через второй порог, я прихожу в соприкосновение с самим собою, с тем "я", которое всегда пребывает внутри меня, всегда видит меня и говорит мне нечто, чего я в обычном состоянии сознания не в силах понять и даже услышать.
Почему же я не могу этого понять?
Я отвечал себе: потому что в обычном состоянии во мне звучат одновременно тысячи голосов, которые и создают то, что мы называем нашим "сознанием", нашими мыслями, чувствами, настроениями, воображением. Эти голоса заглушают звук того голоса, который доносится из глубины. Мои эксперименты ничего не прибавили к обычному "сознанию"; они только сузили его; но как раз благодаря этому сужению его мощность неизмеримо возросла.
Что, собственно, делали эти эксперименты? Они заставляли все другие голоса замолчать, погружали их в сон, делали неслышными. И тогда я начинал слышать другой голос, который доносился как бы сверху, из какого-то пункта у меня над головой. Тогда-то я и понял, что вся задача заключается в том, чтобы слышать этот голос постоянно, сохранять с ним непрерывную связь. То существо, которому принадлежал голос, знало и понимало все, а самое главное – было свободно от тысяч мелких отвлекающих "личных" мыслей и настроений. Оно могло принимать все спокойно и объективно, таким, каково оно есть на самом деле. И в то же время это был я. Как так могло случиться и почему в обычном состоянии я был так далеко от самого себя, если голос и впрямь принадлежал мне, – этого я не мог объяснить. Во время экспериментов я называл мою обычную личность "я", а другое существо – он". Иногда же, наоборот, обыденную личность – "он", а другую – "я". Позднее я еще вернусь к общей проблеме "я" и к пониманию "я" в новом состоянии сознания, ибо все это гораздо сложнее, чем простая замена одного "я" другим.
А сейчас попробую описать (насколько это сохранилось в моей памяти), как этот "он" или это "я" смотрело на вещи, в отличие от обычного "я".
Помню, как однажды я сидел на диване, курил и смотрел на пепельницу. Это была самая обыкновенная медная пепельница. И вдруг я по чувствовал, что начинаю понимать, что такое пепельница; вместе с тем, с некоторым удивлением, почти со страхом я ощутил, что до той поры не понимал ее, что мы вообще не понимаем самых простых окружающих нас вещей.
