Притчи приемного покоя - Андрей Левонович Шляхов
* * *
Мораль сей притчи такова: нельзя идти на поводу у стереотипов, да и салатом оливье пренебрегать не следует, ибо тот, кто отрывается от корней своих, неминуемо будет наказан.
Как-то так.
Притча пятнадцатая. Безвыходное положение
«В тревоге всегда есть частичка надежды, что все обойдется.
В безысходности же нет ничего, кроме самой безысходности»
Александра Маринина, «Городской тариф»
Роман доктора Выходцева и медсестры Карпицкой был для сотрудников отделения гнойной хирургии семьдесят девятой клинической больницы чем-то вроде многосерийной «мылодрамы», потому что влюбленные не стеснялись в проявлениях своих чувств. А кого стесняться в родном отделении? Особенно с учетом того, что оба были свободными – Карпицкая два года назад развелась с мужем-алкоголиком, а Выходцев позиционировал себя как убежденного холостяка. Карпицкая надеялась, что ради нее любимый пересмотрит свое кредо, однако роман продолжался уже третий год, а замуж ее не звали. А время шло, что не могло не нервировать…
– У Эвелины опять «безвыходное положение», – язвили медсестры, наблюдая за тем, как Карпицкая демонстративно отворачивается от Выходцева и вообще всячески старается его игнорировать.
Особо циничные делали ставки на продолжительность размолвки. Угадать было трудно, поскольку иногда Карпицкая дулась день-другой, а иногда и неделю с гаком. Тут все зависело от Выходцева, которому предстояло пробить стену ледяного безразличия своей пламенной любовью. Обычно Выходцев начинал обхаживать Карпицкую сразу же и это было отдельное шоу с подкладыванием шоколадок и прочих сладостей на сестринский пост, услужливым открыванием дверей и разными иными любезностями, которых Карпицкая, казалось бы, не замечала, а окружающие обсуждали-обсасывали до мельчайших подробностей.
– Я первой пришла, смотрю на посту коробка «Вдохновения» лежит, на коробке – роза, а рядом – записка: «Прости, любимая моя, мне так нужна любовь твоя, ведь без тебя вся жизнь – г…но и это понял я давно!». Интересно – он сам это сочинил или у какого-то классика позаимствовал?
В «час икс», выбрав момент, когда Выходцев был в ординаторской один, Карпицкая влетала туда грозной валькирией и требовала оставить ее в покое и не разрушать окончательно ее сломанную жизнь. Выходцев хватал любимую в охапку, осыпал поцелуями, молил о прощении и клялся, что больше никогда-никогда-никогда не огорчит свою «милую Ёлочку». Прорыдавшись на крепком мужском плече так обильно, что Выходцеву приходилось переодеваться, Карпицкая прощала его, но предупреждала, что делает это «в самый последний-распоследний раз». Если примирение происходило вечером во время совместного дежурства, то к «радиоспектаклю» прилагался музыкальный номер, исполняемый двумя телами на отчаянно скрипевшем диване. Иногда к скрипу добавлялись тихие стоны. Слушатели тщательно фиксировали характер композиций и их продолжительность, чтобы после дать подробный отчет остальным сотрудникам.
– Сначала она его оседлала, потому что звуки были негромкими и с небольшими паузами, а минуты через три он ее под себя подмял и тут тако-о-ое началось… Я думала, что придется в ординаторскую новый диван выписывать. А потом все стихло и только стоны пошли: «м-м-м», «м-м-м»… Вот клянусь – после такой бури страстей она еще двенадцать с половиной минут на его флейте играла! Ну Сан Саныч и монстр, вот так и подмывает отбить его у Эльки…
Насчет «отбить» дамы только шутили, потому что связываться с Карпицкой было себе дороже. Все помнили, как она предупредила новую перевязочную медсестру, начавшую кокетничать с Выходцевым:
– Я тебе сцен устраивать не стану, а просто возьму скальпель и отрежу уши!
В тот же день новенькая написала заявление об увольнении и добилась того, чтобы ее отпустили без отработки двух положенных недель – уши дороже репутации.
– Неужели бы отрезала? – интересовались медсестры.
– Однозначно! – гневно сверкала глазами Карпицкая. – У нас в Пятигорске с такими курвами не миндальничают!
На отделенческих посиделках никто из дам не рисковал присаживаться рядом с Выходцевым и заигрывать с ним избегали, даже в шутку – берегли уши. Мнения разделились – одни одобряли Карпицкую, готовую на все, ради любви, а другие сочувствовали Выходцеву, которого угораздило связаться с такой фурией.
Больше, чем Карпицкую, Выходцев любил только оливки, которые поедал в невероятных количествах. Во всяком случае, на дежурстве он питался только ими и ржаными галетами. Признавал только оливки с косточками, а «кастрированные» категорически отвергал – вкус у них не тот. По количеству косточек в мусорной корзине можно было судить о том, каким выдалось дежурство. Если их было много, значит дежурство было спокойным, а если они едва закрывали дно, то наоборот. Периодически Карпицкая баловала любимого какими-то невероятными турецкими оливками, размером со сливу, которые привозили в Пятигорск из Абхазии (до Москвы это изысканное лакомство не доходило).
– Благодетельница снова расщедрилась, – говорил Выходцев, угощая коллег деликатесом. – Не знаю, что бы я без нее делал…
– Спал бы один на дежурствах, – привычно шутил доктор Подобедов, первый больничный остряк.
Заведующий отделением Юрий Павлович относился к служебным романам с пониманием и старался делать так, чтобы влюбленные дежурили вместе, тем более что работе это не вредило. Лишь однажды случился казус – Выходцев ночью вышел навстречу линейному контролю без штанов, но контролер проявил чуткость – акта составлять не стал, а ограничился устным замечанием. В отпуск влюбленные тоже уходили вместе – на две последние недели мая и две первые недели октября. В мае обычно отдыхали в средней полосе, а в октябре – где-нибудь на теплых морях, в Турции или на Кипре.
Под настроение Выходцев фокусничал – подбрасывал оливку в воздух и ловко ловил ртом. Некоторые, в том числе и Подобедов, пробовали повторить этот нехитрый трюк, но оливки неизменно пролетали мимо рта.
– Не в голове дело, а в руке! – смеялся Выходцев. – Если рука действует правильно, то оливка сама в рот прилетит. Смотрите!
Он запрокидывал голову, широко раскрывал рот, демонстративно скашивал глаза вбок, подбрасывал оливку чуть ли не к потолку… и она точно приземлялась во рту.
– Тебе бы в цирке выступать! – поддевали коллеги.
– Да я давно в нем работаю, – отвечал Выходцев, шестнадцатый год уже… Пора бы уже и на заведование.
Заведование Выходцеву не светило, поскольку у верховного руководства он считался склочником, готовым качать права по малейшему поводу. На самом деле, Выходцев был не склочником, а рьяным сторонником справедливости. Рьяным и стойким – не спускал никому. У начмеда Ксении Григорьевны, красота которой находилась в обратной корреляции с интеллектом, при виде Выходцева давление подскакивало до критических значений, а главный врач Антон Генрихович общался с ним только
