Ты ненадолго уснешь... - Головань Марина Владиславовна "Voloma"
- Молодец, солнышко! Вот так еще немного потерпи.
Но Кирби вдруг загудела, явно сдерживая вопль и чудом не дернувшись — игла добралась до спинного мозга. Это длилось не больше полуминуты, но Купер не помнил ни одного мгновения в своей жизни, когда ему было так страшно и противно, так и тянуло дать Ванмеер по рукам и накричать на нее, а главное стереть с ее лица это отвратительное умиротворение. Это была самая настоящая камера пыток!
Кирби с силой елозила пальцами по спине, в попутке нанести хоть кому-нибудь часть той боли, что чувствовала сама, а когда игла покинула ее тело, она со со странным оцепенением дождалась, когда ей наложат повязку, выпрямилась, посмотрела на Бенедикта, так, будто он перерезал всех котят на планете и со всех сил обрушила на его грудь слабые удары, вымещая чистую детскую злость.
Экзекуции длились час с небольшим, пока последний пациент — семнадцатилетний парень не скрылся за дверью.
Несмотря на прохладу, царившую в процедурной, одежда Купера насквозь пропиталась потом и он тяжело опустился на пол не чувствуя ног.
- Мистер Купер, Вы в порядке? - к нему осторожно прикоснулась доктор Уиттон, в то время как Хоуп даже не повернулась в его сторону, сосредоточенно делая записи в журнале.
- Да, сейчас только отсижусь.
- Вы нам очень помогли. Не знаю, как удержаться от соблазна и упросить Вас присутствовать на следующих процедурах... Поразительно, насколько Вы чутко отнеслись к каждому ребенку! Да и редкий мужчина с непривычки выдержит такое зрелище, сами видете, у нас тут чисто женская компания подобралась! Еще раз спасибо!
Кивнув в ответ головой, Бенедикт не мог даже вникнуть в смысл сказанного, закрыв глаза и чувствуя неимоверную усталость, как вдруг, раздался сигнал мобильного телефона. На звонок ответила Хоуп и в этот момент случилось настоящее чудо, ее голос сорвался и сипло выдал только одну фразу:
- Только не это!
Открыв глаза Бенедикт вздрогнул, потому что смотрел в свое отражение: бледное лицо, с налетом страха и леденящего душу отчаяния. Безвольно приоткрыв рот, Хоуп выронила шариковую ручку и со всех ног бросилась к двери.
-7-
Отец Луис был закреплен за небольшой часовней в медицинском центре Вашингтона почти пятнадцать лет назад и за все годы ни разу не пожалел об этом «назначении». Где, как не здесь, в месте, где концентрация людского горя достигала наибольших высот, ему еще служить Богу и помогать принимать Его благодать страждущим.
Духовный кризис был неотъемлемым спутником двадцать первого века и позабыв Создателя, люди не знали с кем поделить своей болью и страхами, но заприметив скромную дверь с простым католическим крестом, их будто, последним лучом озаряла надежда и растерянные лица представали перед падре. Поначалу они все замирали, не в силах произнести ни слова, пока душа проходила некую акклиматизацию внутри часовни, но всех без исключения «прорывало» и отцу Луису иной раз приходилось менять насквозь промокшую черную рубашку на сухую, благо, что он давно держал сменную одежду в нескольких комплектах.
Но одно дело, если одежда промокала от слез, а совершенно другое — когда от холодного пота. Отец Луис был невероятно скромным и тихим человеком, который каждое мгновение просил у Создателя только, чтобы тот его укрепил в вере.
Ведь если родные пациентов, или сами пациенты приходили сюда только со своими страхами перед болезнью и смертью, то немногочисленная паства из состава врачей и хирургов, изливала в редких исповедях на святого отца утаенные случаи врачебных ошибок, нарочитой халатности или отсутствия сострадания к неизлечимо больным, каясь в очерствении души.
Хорошо, если откровения сопровождались паузами, словно у «прихожанина», будто горло уже неделю от ангины болит, даже один затравленный взгляд давал надежду на то, что этот человек спасется через искреннее покаяние, но зачастую, отец Луис замирал в неподдельном страхе за бедную душу, которая почти изжила в себе способность воспринимать чужое горе и неумолимо двигалась во тьму.
Зная насколько обманчива внешность и показная строгость, отец Луис не на шутку был встревожен в данный момент глядя на своего давнего друга Альберта Ванмеера.
Блестящий хирург, невероятно умный и мудрый человек с парочкой трудноискоренимых черт характера, нередко заходил в больничную часовню, изливал свои страхи и сомнения на молчаливого падре. Бывало и так, что не произнеся ни слова, Луис, с невероятным пониманием и добротой устремлял свой взор на полного сомнений и тревог хирурга, а тот уже и сам находит ответ на вопрос, с которым пришел. Стоило только проговорить все в слух и немного убавить свою гордость
Но сегодня случилось нечто исключительное.
В состоянии крайнего оцепенения и ужаса, Альберт Ванмеер призраком появился в часовне и тяжело опустился на самую ближнюю ему скамью, прямо около выхода. Он пришел сюда сразу после операции, даже не переодевшись и крепко держал в руках компьютерный диск.
Отец Луис не потревожил его приветствием и тем более не стал навязываться для общения, потому что сейчас доктор Ванмеер будто разговаривал с голосом собственной совести, которые многие считают чуть ли не самым первым проявлением участия Бога в судьбе человека.
Многофазная операция, в которой участвовало сразу три хирурга шла образцово-показательно на протяжении всех пяти часов. Альберт все утро присматривался к Паунду и читал на умном лице, своего самого талантливого ученика только уверенность и спокойствие. Прогнав еще раз весь план операции, сверив анализы и просмотрев снимки МРТ, Грег распустил консилиум, чтобы все специалисты собрались в «открытой» операционной ровно через час.
Жесты, речь, плавные движения молодого мужчины, все указывало на его необыкновенную собранность, даже глаза не замирали, указывая на то, что он погружается в мысли, ведь помимо предстоящей операции, которая подведет черту под довольно сложным случаем, шок после расставания с Хоуп мог достигнуть своего апогея в любой момент.
Пациентка — сорока двухлетняя женщина — Элоиз Верхойзен, была Грегу хорошей знакомой. Кроме того, он был знаком с ее, довольно большим, семейством. Синдром Гиппеля-Линдау мог лечится только симптоматически. Этой операции предшествовали еще две, в разные периоды обострения, а учитывая состояние Элоиз, данное оперативное вмешательство было последним. Прогноз течения болезни не оставлял никаких надежд и кончина женщины, была уже вопросом времени. Миссис Верхойзен могла получить отсрочку на несколько лет или несколько месяцев.
Могла...
Присутствующие в операционной анестезиолог, медсестры и еще один хирург, были поглощены своими обязанностями и несмотря на непринужденную обстановку, легкую, расслабляющую музыку и присутствие двух светил медицины в лице Альберта и Грега, которые в своем тандеме уже были гарантом успеха, практически любой операции — никто из них не заметил микроскопического движения, когда кисть Грега Паунда дрогнула. Шел четвертый час операции.
Альберт удалял множество кист во внутреннем ухе и стоял на одной линии с Грегом, скашивая периодически глаза, и наблюдая за тем, как тот искусно и спокойно, шаг за шагом, продвигался к области, где «засела» ангиома в продолговатом мозге. Пациентке было необходимо удалить разросшуюся сеть сосудов и постараться не затронуть здоровые участки, но Альберт видел, как мимолетное замешательство и дрогнувший скальпель, на несколько миллиметров глубже иссек крупный сосуд.
Разумеется, кровотечение было неизбежным и никто не придал этому значение, сосуд тут же прижгли, а глаза Грега лишь на секунду затопил ужас, который испарился, едва он поднял их на коллег и попросил озвучить текущие показатели жизнедеятельности.
Прекрасно понимая, что его трудно будет улучить во врачебной ошибке, если пациентка протянет хотя бы пару дней, за которые аневризма, которую он не удалил до конца, прорвется и окончательно скроет его огрехи со здоровой тканью. Никто не догадается делать томографию при стабильном состоянии. Но для миссис Верхойзен смерть уже не была вопросом.
