Владимир Найдин - Реанимация Записки врача
В Ленинграде, куда мы прибыли, было очень хорошо — солнечно, весело. Трепетали на ветру флаги и транспаранты: «Привет воинам-спортсменам!», «Желаем спортивных успехов!». Ехали на автобусе через весь город и восторгались Невой, памятником Петру, широкими прямыми улицами. Обедали в настоящем кафе, за соседним столиком сидели нарядные девушки, которые весело прыскали, поглядывали, очевидно, на наши стриженые головы. А одна, в шелковом платочке, делала вид, что совершенно нами не интересуется и была очень симпатичной. Мы молодцевато расправляли плечи и старались поделикатней налегать на еду. На десерт нам принесли по стаканчику великолепной сметаны — для спортивного задора, как объяснил капитан Сапрыкин. Он был в отглаженной гимнастерке, в новой фуражечке и озабоченно поглядывал на свое воинство:
— Ну, хватит кайфовать, пошли. Надо тренировку провести на стадионе, поближе к боевой обстановке.
Стадион был большим, настоящим, с красивой дорожкой красноватого цвета. Ноги прямо сами неслись по такой дорожке. Я размялся, сделал несколько ускорений. Ощущения от ходьбы были совсем иными, чем на нашем самодельном стадионе. Легче было отталкиваться стопой, шаг становился шире. Зато и одышка появилась гораздо быстрее — то ли в городе дышалось труднее, то ли скорость ходьбы возрастала.
На стадионе тренировались и другие ходоки. Я сразу обратил внимание на сухого загорелого парня с удивительно гладкими мускулистыми ногами. Есть люди вот с такой гладкой и тонкой кожей, под которой мышцы так и катаются шариками. Было видно, что он опытный и выносливый ходок. Неутомимо, круг за кругом, ходил он широким, вихляющим шагом. Его лицо, бронзовое от загара, напоминало лицо североамериканского индейца: тонкие губы, орлиный крючковатый нос, мохнатые брови. И фамилия у него была необычной — Скрипкин. У него был собственный тренер — белобрысый располневший человек. Он сидел у самой бровки на раскладном брезентовом стульчике и выкрикивал на каждом круге: «Скрипкин, плюс пять! Скрипкин, минус два!».
Я даже остановился, чтобы разобраться в этих непонятных плюсах-минусах. Но чужой тренер неприязненно на меня посмотрел:
— Давай-давай, малый, шагай мимо!
У начала поворота какой-то рыжий солдат в белых трусах, белой майке и начищенных зубным порошком кедах, в защитной пилотке, натянутой почти на уши, отрабатывал вход в вираж. Он семенил ногами часто, как сороконожка, и, входя с прямой на поворот, наклонял туловище влево, к бровке.
Я тоже попытался так, но очень быстро уставала левая нога — вся нагрузка падала на нее. Тогда попробовал работать правой рукой с большей амплитудой, чем левой. Получилось неплохо—и скорость как будто увеличилась, и ноги не устали. «Подольше так потренироваться с асами — опыта набрался бы, — думал я на ходу. — А то пока сам до всего дойдешь, много воды утечет…»
В раздевалке сделал важное открытие: оказывается, опытные ходоки мажутся вазелином — у всех в сумках оказались тюбики или плоские круглые коробочки. На мои вопросы, что надо мазать, индейцеобразный ходок ничего не ответил, а только фыркнул тонкими сжатыми губами, зато рыжий в пилотке радостно объяснил:
— Але, слушай! Всякую машину в каких местах смазывают? В трущихся! Понял? Ну вот, а ходок — и есть машина. На десяти километрах сколько шагов сделаешь? Больше десяти тысяч! И каждой рукой отмахнешь тысяч по пять с гаком. Понял? Ну, вот и намазывай, где тело касается с телом, да погуще, как булку с маслом, не жалей — оно себя оправдает!
Он так убедительно и напористо говорил, без конца повторяя «ну вот» и «понял», что я, как только вышел со стадиона, сразу бросился в аптеку и купил три коробочки вазелина: две простого и одну борного.
Вечером ужинали в офицерской столовой. Сидели скромно в уголочке. Каждый думал о завтрашних соревнованиях. Наш Сапрыкин задумчиво поглаживал голову и делал пометки в блокноте. Потом каждому сказал о задачах: бегунам пробиться в финальный забег, метателям и прыгунам — не тушеваться и жать на полную железку.
— А ты, Юркин, помни, — сказал он под конец, — за твой вид дают много очков. Пройдешь за пятьдесят восемь минут десятку — команде будет большая польза. Ходоков мало. Дефицит. Усек? Так что назвался груздем — полезай… куда положено.
Спали на новом месте после дороги и тренировки крепко. Впрочем, солдаты всегда крепко спят. Если их не будят.
И вот наступил этот яркий, незабываемый для меня день. Было тепло, по ленинградским понятиям даже жарко. Уже в столовой рано утром, где спортсмены съели по тарелке рисовой каши, по хорошему куску мяса и по два стакана сметаны, было душно. А когда прибыли на стадион, я понял, зачем на всех ходоках были шапочки, белые матросские беретки и даже простые платочки с узелками по углам. Солнце поднималось вверх, а старт был назначен на 12.00. Пришлось себе перед разминкой тоже соорудить шапочку из белого носового платка.
— Чтоб темечко не напекло? Правильно! — крикнул вчерашний рыжий весельчак. Он сидел на траве и делал какие-то немыслимые наклоны к широко расставленным ногам. На голове у него вместо будничной пилотки была роскошная голубая «яхтсменка» с большим пластмассовым козырьком. «Вот как одеваются «зубры», — думал я, основательно разминаясь по своей уже опробованной системе.
Раздалась команда «Приготовиться!», и ходоки, сняв тренировочные костюмы, подошли к линии старта. Стройные, худощавые ребята в аккуратно пригнанных трусах и майках — всего человек двадцать — переминались с ноги на ногу, взмахивали руками и подпрыгивали, как будто собирались взлететь. Я, глядя на них, тоже заразился волнением и начал махать и подпрыгивать, а когда остановился, то на левом бедре у меня мелко-мелко дрожал мускул — настоящая предстартовая лихорадка. Я даже загордился.
— Внимание! — Помощник судьи-стартера, выстроив ходоков в две шеренги, покрикивал наиболее ретивым: — За линию, за линию! Не выходить за линию старта!
Я хоть и помнил, что впереди бесконечные десять тысяч метров, тоже теснился вперед, чтобы выиграть несколько ничтожных сантиметров.
Выстрел! Старт! Теперь только вперед! Хоп, хоп, хоп! Десятком очень быстрых, размашистых шагов я лихо сделал рывок и вышел к самой бровке, видя впереди себя только аккуратный и, как мне показалось, заостренный затылок «индейца» Скрипкина. Как легко идти! Как несет дорожка! Вперед, вперед! Хоп, хоп, хоп! Вот такие приятные мысли теснились в моей неопытной и потому легкомысленной голове. И более того — наддам еще, пойду первым!
Я попытался еще увеличить скорость и обойти
Скрипкина. Даже поравнялся с ним и увидел его иронический взгляд: мол, дерзаешь? Ну-ну…
— Эй, малый, — закричали на трибунах, — на мировой рекорд замахнулся? Смотри, нога отстегнется!
Этот крик немного охладил меня, и я пропустил лидера вперед, «И чего они меня так осадили? Идется-то легко! Ну, ладно, — решил я через сто метров, — буду идти вторым, тоже для начала неплохо!» Хоп, хоп, хоп! Вот уже и первый круг кончается. Интересно, что крикнет Сапрыкин — как я прошел!
— Минута пятьдесят две! Плюс двадцать шесть! Полегче, Юркин!
«Вот это да! Ничего себе я поднажал!» — дорожка так и бежит под ногами.
— Осталось двадцать четыре круга, — раздался скрипучий и равнодушный голос судьи- счетчика.
«Действительно, что это я разогнался? Впереди девять километров и шестьсот метров, надо силы как-то рассчитывать…» И пошел я не только медленнее, но и более расчетливо — в момент сгибания ноги старался мгновенно расслабить бедро и стопу. Походка сделалась более легкой. Но Скрипкин за это время ушел метров на десять.
— Минута пятьдесят восемь! Плюс двадцать!
— А-а-сталось двадцать три!
«И зачем он так тянет — «а-а-сталось»? Нарочно? Так, подсчитаем. Двадцать шесть и двадцать. Значит, имеем в запасе сорок шесть секунд. Неплохо!
Вдруг сзади — сбоку — чук-чук-чук. Часто так и настойчиво. Я покосился вправо: а, это рыжий ходок чукается. Частит как пулемет, чуть ли не бежит.
Соперник поравнялся со мной и попытался обогнать, но я почему-то расценил это как дерзость и ужасно разозлился. Шутил-шутил, а теперь обгоняет! Ишь, какой нашелся! И я прибавил ходу — хоп, хоп, хоп!
— Руками, руками энергичней! — крикнул кто- то с трибуны. Неизвестно, кому был адресован этот совет. Но я его воспринял и, чтобы увеличить амплитуду, стал посылать локоть по дуге — вначале вниз, а потом уже назад. Скорость действительно увеличилась, и рыжий чуть-чуть отстал. Благодаря такому сопернику третий круг был пройден за минуту пятьдесят пять, и запас вырос почти до семидесяти секунд. Как будто все хорошо. Но… вдруг что-то изменилось: дорожка перестала стелиться под ногами скатертью и сделалась вязкой и сыпучей, воздух наполнился мелкими иголочками, коловшими изнутри всю грудь и мешавшими легко и свободно вздохнуть, солнце горячими длинными лучами сошлось на моей стриженой макушке и пробивало самодельную шапочку-платочек.
