Г. Богданов (составитель) - Для чего люди одурманиваются? (Сборник)
Только трезвенник смело, без похвальбы имеет право утверждать во все минуты своей жизни, что его трезвость не доведет до пьянства, никого не соблазнит к позорной гибели; что трезвость враждебна спиртным напиткам, что умеренное питье есть не что иное, как младшая единобутылочная сестра неумеренного питья.
Теперь прошу ваше внимание, господа, обратить на другое обстоятельство. Мы, доктора, называем пьяницей, алкоголиком того, у кого тот или другой внутренний орган захвачен пьяным, спиртным страданием.
У иных происходит спиртное разрушение мозга, нервов, и люди от этого теряют память, характер, впадают в безумие; у иных яд кидается на сердце, и тогда умирают от разрыва сердца или истощения его — «паралича сердца»; у других же водка, пиво, вино бросаются на почки, печень. Тогда вода, как в запруде, неудержимо скопляется, и человека заливает водяная. Таким образом, вы видите, употребление спиртных напитков порождает различные тяжкие болезни всех человеческих внутренностей. После такого объяснения, я надеюсь, вы меня поймете, если скажу, что пьяница не только тот, кто хмелеет, а и тот, кто пьет и долго не хмелеет: тут ведь, в сущности, разница лишь в том, какая именно часть тела наиболее страдает: если мозги— является хмель, опьянение, сумасшествие; если сердце, печень, почки, то наступает их порча от спирта. Но что коварно, эта порча продолжительное время не ощущается; однако это не значит, что все благополучно: яблочко бывает румяно, а нутро его выедает червь. Наконец, не все равно от чего умирать — от спиртного поражения мозгов или прочих внутренностей: что хуже, трудно сказать. Таковы-то последствия умеренного потребления спиртных напитков, умеренности, столь любимой и прославляемой пьющими. Что же больше им остается делать?
Послушаем лучше, что говорят нам трезвые люди. Знаменитый ученый, профессор Бунге, пишет: «Причина привычки, к спиртным напиткам заключается не в бедности. Главная причина ее состоит в подражательности людей. Первый стакан пива, водки нам так же неприятен, как и первая папироска. Люди пьют, потому что пьют другие. А кто раз привык пить, у того, разумеется, никогда не будет недостатка в поводах к дальнейшим выпивкам. Люди пьют, когда встречаются; пьют, когда прощаются. Пьют, когда голодны, чтобы заглушить голод; пьют, когда сыты, чтобы возбудить аппетит. Пьют, когда холодно, чтобы согреться; пьют, когда жарко, чтобы освежиться. Пьют, когда хочется спать, чтобы не заснуть; пьют, когда не хочется спать, чтобы заснуть. Пьют с горя, пьют с радости. Пьют, когда кто-нибудь родится, — на крестинах, пьют, когда кто-нибудь умер, — на похоронах.
Пьют, пьют… Так почему же не пить, чтобы забыть нужду и горе? Из всех побуждений к выпивке это последнее— самое безумное. Хотят ослабить следствие (нужду) — и усиливают причину (пьянство). Хотят бороться с бедностью — и укрепляют привычку к таким расходам, которые уменьшают силу и способность зарабатывать. Хотят бороться с горем и заботами и, вместо того чтобы искать истинного друга, который помог бы словом и делом, идут к фальшивым друзьям в трактир, которые скажут: «Ты не виновен, а виноваты жизненные условия», и выталкивают несчастного, лишь только он окажется не в состоянии уплатить своего долга».
По-моему, господа, такое положение дел свидетельствует о повальной страсти к питью; даже кабацкая поговорка сложилась: «Кто в наше время не пьет!»
О россказнях, будто спиртные напитки укрепляют, греют, я не буду говорить сегодняшний раз. Скажу кратко: наша врачебная наука доказала, что это лишь печальный неизбежный самообман, который объясняется способностью спирта притуплять, оглушать, убивать чувствительность.
«Какое же веселье, что за удовольствие, что за праздник будет, если не заложить за галстук?», замечают в вопросительном тоне многие из моих, наверняка и из ваших знакомых. На это по-настоящему совсем не следовало бы отвечать. Ведь это не что иное, как свиное хрюканье, а не рассуждение разумного существа. Веселье, радость есть выражение хорошего, приятного состояния нашего собственного духа; если я живу по совести, исполняю свои обязанности, тружусь, то я свободным временем от забот воспользуюсь, конечно, не во вред себе, не пойду покупать на двугривенный или больше штоф или четверть ведра веселья в кабаке, не пойду в пивную наливаться пивом для отдохновения. Отрава Петра Арсентьевича Смирнова или наследников вдовы Поповой, разные трехгорные, шаболовские, калинкинские и тому подобная ядовитая бурда не дают веселья и чистых, безоблачных, прекрасных минут — они дают разнузданность, распущенность и будят похоть.
Мне доставляет большое удовольствие — не знаю, как вам, — слушать согласное, стройное пение трезвых голосов, а не волчье завыванье и выкрикиванье компании, отравившейся спиртными напитками. А им, голубчикам, кажется, что поют они слаще любого соловья!
Сколько ни доводилось мне проходить по семеновским улицам, я всякий раз видел одно и то же в праздничные дни: у порога кабаков и трактиров толпится рабочий люд, как рой пчел у улья, как дети вокруг своей любимой матери. Тут у позорных мест продажи яда теснятся, я вижу с болью, и старики, и юноши, и дети, и женщины… Заработанные, кровные деньги льются там широкой струей из тощего кармана рабочих за прилавок кабатчика. Вот опростался быстро карман, и выходит на улицу, качаясь, с мутными, бессмысленными глазами, жалкая фигурка праздничного рабочего. Вглядитесь! В нем потух огонь разума и совести! В нем по жилам разлился яд: от его тяжелого, порывистого дыхания, от его тела, от его одежды разит за версту сивухой; его нутро пропиталось, как губка, спиртом… Господа, неужели вас подобный вид живого мертвеца, способного на все зверства, никогда не наводил ни на какие размышления? Неужели из вас до сих пор некоторые по временам впадают в такое ужасное состояние духа и тела? Право, страшно вчуже становится за человека.
Давайте вместе со мною разберем вкратце образ жизни рабочего человека. Я уверен, вам случалось слышать выражения: «Ну что говорить, одно слово — мастеровщина», или: «Разве это женщина?.. Фабричная девка», или: «Это не настоящий работник, как есть фабричный», или: «Подальше от них, ведь это фабричные».
На что указывают эти донельзя обидные фразы? Они свидетельствуют о какой-то глубокой язве, подтачивающей существование тружеников и тружениц. Взгляните на лица их — редко-редко встретишь здоровое, цветущее лицо, а то все испитые, желтые, зеленые, темные, с синяками, а сами тщедушные, заморенные или опухшие. «От работы», — пояснят. Позвольте с этим не совсем согласиться, — это верно лишь отчасти. Труд нам необходим: без него человек хиреет. Но такая безобразно большая порча здоровья зависит главным образом от целого образа жизни, от всех привычек рабочего класса. Посмотрите, как у него протекает жизнь. Будни работает как вол, обливаясь потом, горбом сколачивает свои копейки. За неделю тело расходует много тканей и своих сил; наступает праздник, надо бы запастись вновь свежими силами, провести праздник приятно и здорово, удовлетворить своим духовным потребностям, словом, следовало бы доставить уставшему организму полезный, целительный отдых. На деле не то. Кабаки, пивные, портерные, погребки, трактиры служат местами, где справляются праздники, где проводится свободное время. Понятно, силы и истраченные ткани не восстанавливаются спиртными напитками: напротив, отшибает от еды, и уносятся оставшиеся от семидневного труда силы. В понедельник рабочий принимается за работу, но не с новой, возобновленной энергией, а еще более усталый, разбитый, сонный. Он идет теперь опохмелиться, то есть уничтожить последний остаток своих силенок. А там опять близится праздник, опять не поправка, а отравление, очумление. Достоинство рабочей способности меняется, она понижается: делается неспокойной, неровной, напряженной, человек тянется изо всех жил, напруживается, вымучивает себя. Такая работа напоминает работу клячи, подстегиваемой кнутом. Последствия подобного житья не заставляют себя долго ждать: рано рабочий теряет жизненные соки, становится слабосильным, хилым, часто прихварывает, редко доживает до старости; всякая болезнь для него опасна; чахотка напропалую косит, — тысячи ежегодно умирают прямо от спиртных напитков.
Вдобавок к этому, трудно себе представить, сколько мерзости, подлости, разврата, преступлений вносит в окружающую среду отравляющиеся спиртным ядом. И невинные девушки, и неопытные юноши, пришедшие из родной деревни, сплошь и рядом гибнут навеки, попадая на фабрику. Вспомним и пожалеем, господа, и загубленных жен, и маленьких деток, недоумевающих, что подеялось с «тятькой». И возненавидим всеми силами нашей души проклятый напиток из спирта!
Известно ли вам, что заграничный рабочий по своей работе, ловкости равняется двум русским? Как полагаете, чтобы работать за двоих, — ведь сколько надо тратить сил и здоровья, как требуется быть внимательным к самому себе! Мало того, там, за границей праздников меньше, чем у нас: в Венгрии, например, в году 312 рабочих дней, у нас же 267 дней, следовательно, у нас праздников больше на целых полтора месяца. Одна немецкая газета выразилась про нас следующим образом: «Россия 160 дней в году пьет и 160 дней опохмеляется!» «По моим личным наблюдениям и расспросам, — пишет русский ученый профессор Янжул, — на многих московских фабриках у хозяев и распорядителей, вполне добропорядочных и достойных доверия, приходилось неоднократно слышать, что очень часто по некоторым специальностям труда, и притом в наиболее оплачиваемых (напр., в котельном, машиностроительном, граверном деле), они нередко вынуждены держать иностранцев-рабочих за двойную или тройную плату и подвергаться риску выписки незнакомых рабочих из-за границы по долгосрочным контрактам, — исключительно вследствие частой невоздержанности русских рабочих и опасения поэтому негодности их к работе в критическое время лишних заказов».
