Исцеление духовных болезней - Жан-Клод Ларше
Отсюда видно, что отделяет восприятие реальности, свойственное тому, кто способен к естественному познанию/созерцанию, от восприятия, которое характерно для падшего человека. Пока человек остается во власти страстей, он привязан к чувственной реальности, которая одна и составляет объект его восприятия. Изучая страсти, мы отметили, как, находясь в их власти, человек не только рассматривает лишь поверхностный и зримый аспект вещей[5297] и воспринимает мир как замкнутую на самой себе реальность, направленную лишь на саму себя, но имеет об этом, сверх того и вследствие того, абсолютно ложное знание, которое мы имели возможность неоднократно охарактеризовать как безумное. Человек, пока не свободный от страстей, воспринимает и познает сущности в зависимости от живущих в нем страстей. Его взаимоотношения с ними осуществляются способом, предопределенным этими страстями, который делает из них исключительно объекты удовольствия. Вспоминая утверждение святителя Григория Назианзина о том, что «плоть есть туман и покров», преподобный Максим Исповедник поясняет: «Туман — это плотская страсть, затуманивающая главную способность души. Покров — это иллюзия, создаваемая чувством, которое фиксирует внимание души на поверхностном облике вещей чувственных и преграждает ему путь к умопостигаемым. Отсюда следует, что душа забывает естественные блага и сосредотачивает всю свою деятельность на чувственных, чтобы обрести в этом возбуждение, вожделение и непотребные наслаждения»[5298].
Стяжание бесстрастия означает уничтожение барьера, препятствовавшего «движению духа через чувства к умопостигаемому»[5299], мешавшего воспринимать через чувственные предметы те Божественные энергии, к которым они причастны, и держал его прикованным к «поверхностной и видимой стороне вещей»[5300]. Бесстрастие также знаменует собой конец извращенных отношений, которые, как следствие, человек с ними поддерживает. Достигшие этого этапа естественного познания/созерцания, по словам преподобного Максима Исповедника, «потому и пребывают бесстрастными, что полностью отрешились от чувственного… не имея более связи с веществом»[5301], то есть пристрастия. Теперь человек уже не воспринимает предметы относительно удовольствия, которое согласно своим страстям он может из них извлечь, или относительно боли, которую согласно тем же страстям он может претерпеть, но «питает по отношению ко всем вещам чистые помыслы»[5302]. Он более не схватывает вещи во внешнем, чувственном и поверхностном аспекте[5303], но воспринимает в глубинных реальности и значении — тех, что они получают от своей связи с Богом. «Избавившись от всех посредников, вводящих в заблуждение»[5304], он достигает истинного знания всех вещей, которое открывает перед ним новый мир, сильно отличающийся от призрачного мира, порожденного его страстями. «Ум, который освобождается от страстей и видит логосы вещей, действительно не получает обманчивых картин, приходящих от органов чувств, но словно другой мир был сотворен его познанием», — отмечает Евагрий[5305]. «Тот, кто ищет бесстрастно, обретает в естественном созерцании истину, которая пребывает в самой сердцевине вещей», — пишет толкователь «Вопросоответов к Фалассию»[5306]. Сам же преподобный Максим говорит, что такой человек «знает истинный смысл вещей»[5307] и «видит вещи согласно их природе»[5308]. Евагрий определяет этот этап подобным же образом как «бесстрастие души, сопровождаемое истинным знанием о вещах»[5309]. Сильный этим знанием и придающий большее значение «причинам, скрытым за внешним видом», чем «внешним формам» вещей[5310], человек ведет себя по отношению к творениям и к Богу подобающим образом. «Тот, кто подвизается в совершенстве добродетелей и приобрел сокровище знания, уже видит вещи согласно их природе и вследствие этого всегда действует и думает согласно правильному суждению, никогда не ошибаясь», — пишет преподобный Максим Исповедник[5311].
Воспринимая все создания в их отношении к Создателю, человек становится способен к целостному восприятию реальности, которую дотоле он знал лишь искалеченной[5312], и к единому видению мира, который он прежде воспринимал как разобщенный[5313]. При этом, по словам преподобного Максима, человек выполняет задачу, которую Бог доверил ему при творении: в единстве с Богом осуществить объединение в себе всего творения, «делая видимое творение абсолютно неделимым в нем самом»[5314] и, «кроме того, объединяя умопостигаемое и чувственное, делая творение целиком единым, более не разделенным для него (т. е. человека. — Примеч. ред.) согласно знанию и неведению, потому что его умозрительное познание логосов в вещах становится неизменно таким же, как у ангелов»[5315].
Познание/созерцание чувственно постигаемых вещей обусловливает и открывает человеку доступ к созерцанию сущностей бесплотных и умопостигаемых[5316]. Это включает, с одной стороны, познание/созерцание ангелов и познание злых духов[5317], а с другой — познание человеческих существ в умопостигаемой реальности их духа. Тогда человек приобретает истинное познание ближнего[5318] и особенно истинное познание самого себя[5319]. Преподобный Никита Стифат особо подчеркивает, что оно обусловливается познанием логосов сущностей и только на этом уровне можно истинно познать себя и ближнего: «Тот, кто благодаря чистоте достиг познания сущностей, знает самого себя… Но тот, кто еще не достиг самих логосов творения, Божественных и человеческих вещей, знает то, что вокруг него и вне его, но абсолютно не знает себя»[5320]. И в то же время, как замечают святые отцы, самопознание является ключом к познанию всего[5321] и играет поэтому главную роль.
То познание себя, которого человек достигает здесь, — это познание «того, что соответствует его духовной природе»[5322], то есть, с одной стороны, познание его
