Гениальность и помешательство. Человек преступный - Чезаре Ломброзо
Оставшись в живых, он сказал однажды: «Не хочу больше воровать, а посвящу свою жизнь искуплению народов при помощи динамита и восстания рабочих». Затем В. действительно очень долго занимался политической экономией, законами нравственности, составлением ассоциаций и прочим. Впоследствии он выздоровел, но продолжал оставаться таким безудержным альтруистом, что очень рассердился на меня за отказ воспользоваться его кровью для трансфузии.
В этом примере наклонность к преступлению и самоубийству вдруг переходит в наклонность к революционной деятельности, что доказывает существование связи между этими наклонностями, точно так же как весьма нередкий переход конвульсивного припадка эпилепсии в преступное деяние доказывает их общее начало.
10) Политическая эпилепсия. Связь врожденной преступности с эпилепсией объясняет нам столь частое их совмещение в форме, которую можно назвать «эпилепсией политической».
В самом деле, тщеславие, религиозный фанатизм, частые и живые галлюцинации, мегаломания, перемежающаяся гениальность вместе с крайней импульсивностью эпилептиков делают из них прекрасных политических и религиозных новаторов.
«Никто, кроме “правоверных”, – говорит Модели, – не сомневается в том, что Мухаммед получил свое первое откровение в припадке эпилепсии и что он, обманываясь сам или обманывая других, выдавал этот припадок за вдохновение свыше. Видения его носят на себе точный характер эпилептической галлюцинации, как это признано врачами. Эпилептики в больницах часто имеют такие видения и всегда вполне искренне принимают их за действительность; поэтому я с своей стороны скорее склонен считать обманом внезапное превращение Савла в Павла, чем усомниться в том, что Мухаммед вполне добросовестно считал свое первое видение реальным. Так что, значит, если сообразить последствия, к которым ведут иногда эпилептические экстазы и галлюцинации, то придется быть очень осмотрительным в оценке их значения и не всегда признавать болезненным бредом то, что непонятно для нашего разума».
В другом месте я описал некоего Р. E., занимавшегося производством выкидышей, мошенника и эпилептика, который писал: «Кончаю уверением, что никогда не стремился управлять государством, но если бы плебисцит и вообще воля народа сделали меня министром, то я первым делом совершенно реформировал бы магистратуру».
Я описал также другого эпилептика, мошенника, убийцу своей жены, насильника и вместе с тем не лишенного дарования поэта, проповедовавшего новую религию, главным ритуалом которой он сделал изнасилование. В свободное от припадков время ритуал этот он пытался практиковать публично, на площадях.
Другой эпилептик и вор, будучи 17 лет от роду, пытался организовать экспедицию в Новую Гвинею в поисках какого-то острова, а затем старался попасть в депутаты с целью изменить все законы и ввести всеобщую подачу голосов.
Один из героев Золя, Лянтье («Жерминаль»), потомок алкоголиков и вырожденцев, стремится к убийствам и, будучи пьян, высказывает желание попробовать человеческого мяса.
Золя бессознательно описал здесь случай политической эпилепсии.
Но самое яркое проявление последней представляет собой недавно арестованный за безделье и бродяжничество молодой рецидивист, с весьма покатым лбом и почти совершенно лишенный чувства осязания. На вопрос, интересуется ли политикой, он отвечал: «Уж и не говорите – просто беда! Когда мне за работой (он – лакировщик. – Примеч. Ч. Л.) придет в голову мысль о реформах, то я не могу не говорить и договариваюсь до того, что у меня начинает кружиться голова, я перестаю видеть и падаю». Затем он нам изложил свою систему реформ, чисто допотопную: монета, школы, одежда уничтожаются, люди размениваются результатами своего труда и прочее. Данный субъект все свое время тратил на пропаганду; воли у него достаточно, гения только не хватает. Одним словом, чистая политическая эпилепсия. В подходящей среде и в подходящую эпоху он мог бы сделаться реформатором, а болезненное его состояние никем бы не было замечено[102].
Напомним, что из маленькой группы неаполитанских анархистов (15 человек) самым фанатичным был типографский наборщик Фелико, двенадцать раз судившийся за попытки убийств, стачки, диффамацию и притом – эпилептик.
Профессор Дзуккарелли описывает больного М. Он был человек высокого роста, с неправильно развитым черепом (левая плажиоцефалия), плоскими, несимметричными и слишком низко поставленными ушами, жирным и бледным лицом, выдающимися скулами, огромной верхней челюстью, большими зубами и маленькой, редкой бородкой. Брат деда и отца – апоплектики; брат матери – невропат.
Восемнадцати месяцев от роду он уже начал читать, а в 16 лет кончил лицей, постоянно проявляя слишком скороспелое развитие при наклонности ко всему странному и фантастическому.
Будучи онанистом с 12 лет, в 13 он стал чувствовать сильные приливы крови к лицу, заставлявшие его бояться удара. По выходе из лицея перенес слабый тиф, после чего появились головокружения и судорожные припадки, а в то же время – периоды сильного возбуждения, чередующиеся с периодами угнетения, наклонность к самоубийству и страх смерти.
Сознание во время припадков не теряется, но воспоминание о них очень слабо.
При всех переменах судьбы М. оказывался очень хорошим человеком в душе – либерал, стремящийся к мученичеству. Много писал по социологическим вопросам, причем свои собственные убеждения приписывал другим. Очень рано начал вступать в демократические ассоциации; при студенческих демонстрациях всегда шел во главе; говорил кратко, определенно, горячо и всегда готов был перейти от слов к делу. Во время одной бурной народной манифестации, желая овладеть ею и предводительствовать, предложил поджечь городскую ратушу и первый попытался выполнить этот план.
При одной университетской демонстрации, направленной против профессора, первый овладел флагом и предводительствовал товарищами, а вечером в тот день имел эпилептический припадок. Несмотря на это, на другое утро пошел в университет и, увидав профессора, против которого была направлена демонстрация, напал на него сзади и побил. Арестован, осужден и приговорен за буйную агитацию при одной стачке рабочих.
Напомним здесь об одном из диктаторов Аргентинской республики, отличавшемся особенной кровожадностью. Росас, сын истерички, эпилептик, был нравственным идиотом и по наружности представлял собой типичного прирожденного преступника (обильная шевелюра, острый личной угол, вдавленный лоб и выдающиеся брови); с детства любил мучить животных и рабов, а также причинять возможный вред кому бы то ни было (сжечь, например, запас пшеницы). Достигнув власти, Росас заставил отдавать себе божеские почести в храмах; приказывал возить по городу свой портрет в колеснице, запряженной генералами и городскими властями. Весьма любезно и весело приняв девиц, явившихся хлопотать
