Алексей Овчинников - Главный детский доктор. Г. Н. Сперанскому посвящается…
Сперанские прожили в Молотове год и два месяца и 3 октября 1942 года вернулись в Москву. Незадолго до этого, в июле 1942 года, мы с мамой поехали к отцу в Ярославль, где он в это время служил. Дед вспоминал, что «этому предшествовало полтора месяца переписки и телеграмм, так как Адриан не мог получить помещения, пока не приедет жена, а она не могла ехать, если не было где остановиться». По дороге с нами случился неприятный эпизод, который к счастью окончился благополучно. Выезжали из Молотова мы в теплушке – товарном вагоне, в котором перевозили и скот, и строительные материалы, а для людей там были устроены нары из досок, и стояла печка-буржуйка, дрова для которой добывали все, кто как мог, во время стоянок. Где-то посередине пути моя мать встретила на станции знакомого офицера, который ехал в том же поезде, но в пассажирском, кажется даже купированном, вагоне. Он сказал, что у них есть одно свободное место, и он договорился с проводником, чтобы женщине с ребенком разрешили туда перебраться. На каком-то полустанке мама отнесла меня, уже довольно тяжелого мальчишку, в этот вагон, а затем побежала по путям обратно за вещами. И в этот момент поезд тронулся. Маму успели на ходу втащить в нашу теплушку, а я в течение трёх часов ехал один с незнакомыми мне людьми и ужасно боялся, кажется, даже ревел. Наконец, на очередной остановке мама к моей невероятной радости наконец-то появилась. И больше мы не расставались.
В Ярославле мы поселились в большой светлой комнате у приветливой хозяйки, которая вполне доброжелательно относилась к нам. Отец работал в Управлении дальней бомбардировочной авиации и приходил домой в очень красивой фуражке с голубым верхом. Он занимался маскировкой самолетов и в его подчинении были мастерские и ложные аэродромы, где на запретной зоне стояли макеты самолетов в натуральную величину, сделанные из реек и обтянутые покрашенной материей. Мы с мамой тоже ездили на такой аэродром, где на краю поля сажали картошку. Невдалеке была небольшая речка, от которой в этой местности было очень много комаров. Они очень больно кусались, и у меня постоянно чесалась кожа. В мастерской отец сделал мне модель истребителя, а для мамы – торшер и раскладное кресло-шезлонг. Остов этого шезлонга до сих пор стоит где-то в углу на нашей даче в Деденеве. В Управлении изредка устраивались торжественные вечера и давали съестные подарки – американскую тушенку, толстый, пористый, тоже американский, шоколад, яблоки и конфеты. Всё это было большой редкостью в нашей жизни и запомнилось навсегда. На одном из таких вечеров мне предложили рассказать стихотворение. Я набрался смелости, залез на стул и начал декламировать песню Клавдии Шульженко «Синий платочек», которую несколько раз слышал по радио. Но смог сказать только, что синий платочек с кого-то куда-то «скинулся с плеч». После этого я расплакался, меня срочно сняли со стула и наградили яблоком и конфетой. Мать была вся красная и в пятнах, а отец и его сослуживцы долго смеялись. Отец служил под началом майора Михаила Григорьевича Рошаля, отца ныне известного профессора детского хирурга Леонида Рошаля. Сам Лёня, тогда десяти—двенадцатилетний мальчик, относился ко мне, пятилетке, весьма покровительственно. Потом мы не раз вспоминали эти годы с Леонидом Михайловичем, когда работали вместе в Русаковской детской больнице. Мне запомнился какой-то детский праздник на квартире у Рошалей, куда пригласили и меня. Точнее, не сам праздник, а изумительно вкусная жаренная на сливочном масле картошка и колбаса, которые в то время были абсолютным деликатесом.
Самым знаменательным событием нашей ярославской жизни был приезд деда. Я его очень ждал, потому что задолго до его приезда с помощью мамы написал ему письмо с просьбой привезти мне из Москвы мой трехколесный велосипед, купленный мне перед самой войной. И вот незабываемая картина: во двор нашего дома въезжает военный грузовик, в кабине которого рядом с водителем сидит улыбающийся дедушка с белыми усами и бородкой, а в кузове поверх каких-то вещей я вижу привязанный велосипед! Тут уж было не до деда: ведь я мечтал о нём (о велосипеде, не о дедушке) целых три года. Самое приятное было ездить на велосипеде по асфальту с лужами: от мокрых колес оставались занятные следы в виде сложных петель и узоров.
Год спустя, летом 1943 года, на таком же грузовике мы поехали с родителями в Москву. Мы с мамой сидели в кабине. По дороге случилась авария – машина врезалась в военный обоз и сшибла лошадь. Оглоблей разбило стекло у нашего грузовика и чуть не прибило нас. Начальник обоза кричал страшным голосом на нашего водителя и размахивал пистолетом, угрожая застрелить его. Мы с мамой ни живы ни мертвы сидели в кабине, и я очень боялся услышать выстрел. Кажется, с нами в кузове вместе с отцом ехал какой-то офицер из папиного управления и они с отцом спасли нас и нашего водителя, тоже достав из кобуры пистолеты. Потеряв много времени, мы были вынуждены заночевать по дороге. Мы свернули с шоссе и довольно долго ехали по невероятной грязи до какой-то деревни. Там попросились на ночлег. Нас с мамой положили на хозяйскую кровать с несколькими подушками и огромным количеством клопов, которые тут же с радостью набросились на нас и особенно на меня. Спать было невозможно, и мама отнесла меня в грузовик, где я заснул в кабине на сиденьи. Приехав в Москву, мы вскоре поехали на дачу. Бабушка была несказанно рада нам. «6 июня – приехали в Москву Наля, Адриан и Алеша!!! О, счастье для меня!», – записала она в своём дневнике. «9 июня – приехали на дачу с Алешей и Налей. 11 июня – приехал Адриан в первый раз за войну. Погода чудная. 13-го утром Адя уехал. Печально».
Мои первые детские фотографии. Сверху: я в ногах у отца на теннисном корте, снизу: я с теннисной ракеткой
Я на грузовике мощностью в одну собачью силу
Фраму 3 месяца. Весна 1940 г.
Дед с Фрамом. Деденево весна 1941 г.
Справка об эвакуации, выданная Г. Н. Сперанскому 4 апреля 1942 г.
Ходатайство о бронировании жилплощади на время эвакуации, выданное Г. Н. Сперанскому 24 июля 1941 г. перед отъездом из Москвы
Мы с няней Матрёшей. Последняя предвоенная фотография (начало июня 1941 г.)
Папа и я в Ярославле. Осень 1943 г.
Глава 12
Военные годы в Москве и на даче. Дневник деда
Как ясно из сказанного выше, летом 1943 года мы приехали в Москву. Мы с мамой остались жить с бабушкой на даче, а отец вернулся в Ярославль. Спустя месяц-полтора в ясный солнечный день над нашим домом неожиданно появился небольшой военный самолет. На бреющем полете он начал делать большие круги, пролетая над соседней деревней, над стратегическим объектом, каким был тогда только что восстановленный мост через канал, над железнодорожной станцией и над нашим участком. Время было военное, и все страшно переполошились. Наконец, мы увидели, как из самолета вылетел какой-то предмет и упал на крышу соседского дома. Все в страхе ждали взрыва, и только моя бабушка хладнокровно сказала: «Это наверняка Адриан. Никто другой не способен на такое хулиганство». Взрыва не последовало, а спустя несколько минут прибежала соседка и принесла мешочек с песком и запиской на имя моей матери. В ней отец сообщал, что прилетел на несколько часов по служебным делам в Москву и просит её приехать в город. Мать тут же помчалась на поезд и успела застать отца в Москве. Этот случай ещё долго обсуждался в Деденеве и окрестных деревнях, где было много жен военных летчиков, и каждая считала, что это прилетал её муж.
Последние годы войны мне запомнились салютами в Москве. Наши войска неудержимо двигались на запад, почти каждый день занимая какой-нибудь город, а то и два. По поводу каждого мало-мальски значительного населенного пункта в Москве в десять часов вечера устраивали салют из 10–15 артиллерийских залпов. С крыш высоких домов, в том числе и с нашего дома, пускали множество разноцветных ракет, которые рассыпались в ночном небе, как букеты цветов. Это было очень красивое зрелище, но меня больше интересовали маленькие круглые металлические пластинки, которые вылетали при каждом выстреле из ракетницы и падали вниз на мостовую. Все мальчишки с нашего двора их разыскивали, собирали и хвалились друг перед другом, кто насобирал больше. Однажды мне несказанно повезло: выйдя во время салюта на улицу, я нашел сразу три таких кружочка, а один из них свалился прямо мне под ноги и был ещё теплым от выстрела. Мы с бабушкой каждый вечер, прослушав по радио сводку информбюро, подчеркивали красным карандашом в небольшом довоенном атласе мира взятые нашими города – сначала на советской территории, а потом в Польше, Венгрии, Чехии и, наконец, в Германии. Этот атлас с огромной Германией коричневого цвета, в которую входила и Чехословакия, и часть Польши, и Восточная Пруссия, и западная часть Франции, и Австрия с частью Венгрии, с подчеркнутыми красным городами до сих пор жив и стоит у меня на полке как реликвия.
