Иван Блох - История проституции
Но исследователь, стремящийся найти конечные, причины обоих явлений сейчас же натыкается еще и на другую связь между верой в ведьм и проституцию: на присущий обеим диописееский элемент.
В самом деле, уже Дюлор, Солдан, Мишле и другие указывали на внешнюю и внутреннюю связь шабаша ведьм с теми старинными празднествами и культами, для которых особенно характерны чрезвычайное участие элементов проституции и, как последствие этого, необузданные половые сношение и самоотречение участвующих. Так, во время египетских дионисьевских празднеств в честь козла в Мендесе, козел уже играл такую же роль, как впоследствии во время черной мессы; Солдан обратил внимание на тождественность вальпургиевой ночи и ее праздника ведьм с весенними, отличавшимися своей половой необузданностью праздниками, которые частью тоже имели место именно в первую майскую ночь., прежде всего, сюда относятся упомянутые уже выше (стр. 71–72) «флоралии», во время которых первое мая было днем «необузданнейшого разврата, когда голые проститутки при свете факелов всю ночь предавались безумнейшему разврату. Сюда же относится и праздник доброй богини с его демоническими привидениями и гомосексуальными оргиями (см. выше стр. 88), потому что и он также падает на первое мая, день «pervigilium Veneris», в который необузданная естественная сила полового инстинкта, победив все оковы, в особенности оковы брака (вследствие чего в этот день нельзя было устраивать свадеб), предоставляла все права дионисьевскому половому опьянению. Проституция является здесь формой примитивной необузданной половой жизни, проститутка шабаша ведьм представляет собою, по Мишле, «искупление проклятой христианством Евы»: она есть в одно и то же время «священник, алтарь, гостия, которую весь народ потребляет во время причастия»; как воплощение ничем не ограниченного природного сладострастия, она составляет центральный пункт всего праздника. Она пробуждает, питает и усиливает дикое дионисьевское опьянение. Замечательно, что уже тридцать лет тому назад учитель гимназии, Людвиг Майер, высказал мысль, что в основе всякой веры в ведьм лежит какое-нибудь опьяняющее средство, но он ошибочно искал его среди растений, именно в отваре дурмана (datura stramonium), который вместе с другими наркотическими веществами применялся для пользовавшейся дурной славой «волшебной мази» и для волшебных и любовных напитков, между тем как такие средства, в крайнем случае, могли разве только способствовать осуществлению колдовства. Дело в том, что последнее имеет теже биологические корни, как и дионисьевские праздники древности, которые, в противоположность половой связанности брака и индивидуализации полового инстинкта, служат символом свободного господства полового инстинкта, который, по крайней мере, временно освобождаясь от социальных стеснений, проявляет себя в элементарной форме самоотречения, опьянения, экстаза и дикой отдачи себя. Глубокий знаток веры в ведьм, Гольципгер, очень близко подошел к такому толкованию-единственно возможному и точному, потому что оно обосновано биологически – когда он говорит:
«Но веру в ведьм и сознание во время процессов в том периоде, который мы имеем в виду, помогает нам понять и еще нечто. Между тем как в XV-м и вначале XVII-го века – что могут подтвердить знатоки нравов того времени – в сфере половой жизни господствовала почти неограниченная свобода, государство и церковь, при помощи внешнего насилия и религиозного принуждения, хотели сразу заставить народ перейти к более нравственной жизни. Такой насильственный переворот в таком жизненном вопросе необходимо должен был вызвать худший вид реакции и направить подавляемый инстинкт на тайные пути. И это действительно случилось со стихийной силой. Всеобщие, ни перед чем не отступающие, часто безумно смелые обольщение и соблазн, не без помощи дьявола, конечно, которым полны были тогда все мысли людей; дикое сладострастие развратников на тайных вакханалиях и оргиях, причем они во многих случаях опять, таки разыгрывали в масках или без масок, роль сатаны; позорные деяние возбужденных женщин и готовых на всякие гнусные преступление сводниц и проституток, и в придачу еще – широко раскинутые сети стройной теории о ведьмах и усиленная поддержка со стороны духовенства и без того господствовавшей веры в дьявола… Все это, связанное между собой в целом лабиринте отношений, создало возможность того факта, что многие тысячи людей погибли от судебного приговора, а многие пали жертвой безумия, которое может считаться последним печальным последствием насквозь инфицированного церковью, ортодоксального первобытного миросозерцание народа, эндемическим и эпидемическим психозом того времени».
Существенная сторона веры в ведьм и в сатану имеет, разумеется, более широкое значение – повсеместное и во все времена – чем ей, хотел бы приписать Гольдингер. Мы имеем здесь перед собой то «влечение к пропасти», которое Готтхильфь Тейнрих фон Шуберт считает характерным для всех «грехов колдовства», в которых «наслаждение плоти разгораются в адские наслаждения», связанные с развратным проституированием женщины, которая с другой стороны служила, впрочем, также мазохистским желаниям мужчины и дикому разврату. Последний иногда действительно имел место, но в большинстве случаев (подобно позднейшим романам маркиза де Сада), он был лишь продуктом разнузданной садически-мазохической фантазии и эпидемически разраставшейся истерии. Наряду с верой в ведьм и в сатану, мы должны еще слегка коснуться религиозного флагеллантизма, который лишь в средние века развился в форме аскетического покаяние в настоящую систему, благодаря массовому внушению достиг всеобщего распространения, практиковался до новейшего времени и, несомненно, наподобие сатанизма, до такой чрезвычайной степени возбуждал алголагническую фантазию народа, что не мог не коснуться и проституции. Если в настоящее время всякая проститутка имеет свою розгу, как это изобразил уже в XVIII-м веке Хогарт на третьей из своих картин, носящих название «Путь проститутки», то средневековая религиозная флагелляция, как массовое явление, сыграла в этом громадном распространении флагелломании в светских кругах, по меньшей мере, косвенную роль. Дело в том, что монахи не только вскоре перешли от самобичевание и бичевание друг друга к флагелляции исповедовавшихся у них лиц, воспитывая таким образом бесчисленных активных и пассивных любителей розги и бича, но во время флагеллянтского «массового бреда» (выражение Ницше) они кроме того еще распространяли флагелломанию полового характера в широких кругах. Как мы уже упоминали, религиозный флагеллантизм всецело покоится на христианской идее о греховности плоти, которую до известной степени нужно изгонять побоями. Шнееганз рассматривает мистику и флагеллантизм, как реакцию против полового разврата. «Одни при ступали к делу с внешней, другие – с внутренней стороны; мистики искали исцеление в глубоких родниках чувства, в погружении духа в святую веру, бичевальщики же искали его в мужественном или даже жестоком истязании своего тела, в практиковании неестественных видов покаяния.
Развитие флагелляции в систему начинается собственно в XI веке и связано с именем бенедиктинского патера Дьера Дамиани, «отца и учителя флагеллянтов», который первый ввел так называемую «покаянную дисциплину». Последняя, преимущественно благодаря францисканцам и доминиканцам, вскоре нашла доступ к народу. Людей охватила истинная эпидемия бешеного бичевание и им оставалось сделать еще один только шаг, чтобы перейти от частных бичеваний к публичным и общим, к процессиям бичующих себя братьев. Первая такая процессия организована была, как говорят, Антонием из Падуи (ум. в 1231 г.), но исторически достоверна процессия, начавшаяся в 1261 г. в Перугии и продолжавшаяся затем в Германии, Австрии, Венгрии и Польше. В 1261 г. 1200 бичующих себя братьев явились в Страсбург, где к ним присоединились еще 1500 жителей. Уже тогда в полчищах братьев бывали грубые половые эксцессы, они оказались центром проституции и сводничества. Тоже относится и к паломничествам от 1334 г. и 1340 г. в средней и верхней Италии. В 1340 г. «во главе бичующих себя братьев стояла весьма даже не святая, но считавшаяся святой фантазерка из Кремоны. «Черная смерть» 1349 г. подала повод к новым походам флагеллянтов, которые отправились из Венгрии в Германию, Польшу, Богемию, Фландрию, Голландию и Англию, и вскоре прославились своей безнравственностью, так что церковь запретила эти шествия. Кроме этих публичных флагеллянтов, в XIV и XV веке существовали еще многочисленные тайные секты бичевавших себя, как например, братцы (fraticelie), бегарды и др., у которых флагелляция постепенно приняла форму рафинированного чувственного разврата и обнаруживала известные отношение к сатанизму. Впоследствии флагелляции скрывалась, правда, главным образом внутри монастырей, но отсюда опять-таки распространялась в светских кругах, где проституция, начиная с 17-го века, выработала из нее специальную систему, по многим своим деталям представляющую простое подражание монастырской «дисциплине».
