Исцеление духовных болезней - Жан-Клод Ларше
Еще два духовных делания помогают человеку исцелиться от сладострастия и, в особенности, защититься от помыслов (λογισμοί), которые оно возбуждает: это чтение Священного Писания, внимательное размышление над ним[3843] (Иоанн Кассиан называет их лекарствами для души)[3844] и память смертная[3845], которую Иоанн Лествичник рассматривает как одно из лучших врачевательных средств наряду с единопомышляемой молитвой[3846]. Святые отцы также видят средства к уничтожению страсти и к стяжанию целомудрия в послушании духовному отцу[3847] и в регулярной практике откровения помыслов[3848].
Поскольку все страсти взаимосвязаны; лечение блуда невозможно отделить от борьбы с другими страстями[3849], особенно с теми, которые напрямую способствуют его проявлениям. Вот почему борьба с блудом должна сопровождаться битвой с чревоугодием, гордостью[3850], тщеславием, с осуждением ближнего, с унынием, гневом[3851], дерзостью (то есть излишней фамильярностью по отношению к ближнему)[3852], с празднословием (то есть страстью к пустым разговорам)[3853], со сребролюбием[3854] — страстями, находящимися с блудом в тесной связи.
Поскольку добродетели тоже тесно связаны друг с другом, стяжание целомудрия непременно соединяется с упражнением в других добродетелях[3855], главным образом в тех, которые с ним напрямую связаны, «особенно с истинным смирением»[3856]. Старцы «говорят, что нельзя обладать целомудрием, если прежде в сердце не укоренилось, как основание ему, смирение»[3857]. Равным образом важны терпение[3858] и кротость[3859]. «Чем более человек возрастает в кротости и терпении, тем более чистым становится сердце», — пишет преподобный Иоанн Кассиан[3860]. Он также отмечает: «При нападениях страсти на нашу плоть подвижник одерживает победу только если облечется в доспехи кротости»[3861], и далее: «Наиболее действенное средство для человеческого сердца — это терпение»[3862].
Полное монашеское воздержание черпает смысл в основаниях и целях монашества, которые заключаются в полном посвящении себя Богу. Монах не женится, чтобы не иметь попечений, кроме как о Боге, чтобы иметь возможность посвятить Ему одному всю силу своего желания и любви, весь свой ум, всю свою крепость. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, — подчеркивает апостол Павел, — незамужняя заботится о Господнем (1 Кор. 7, 32.34). И тот, и другая живут без забот о мирском[3863]. Напротив, женатый заботится о мирском, как угодить жене… а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1 Кор. 7, 33.34). Апостол признает, что хорошо для мужчины и женщины пребывать одним[3864], для того чтобы они были полностью соединены с Господом[3865].
Мы увидели, что святые отцы согласны между собой в том, что половое влечение не было изначальным свойством человеческой природы и по сущности не принадлежит ему, но появилось в результате грехопадения[3866], когда Адам и Ева перестали все свое желание обращать исключительно к Богу. «Девство, — пишет преподобный Иоанн Дамаскин, — было врожденным и изначальным в природе людей. В раю девство было нормальным состоянием»[3867]. А как замечает святитель Иоанн Златоуст, Адам и Ева «жили там как ангелы»[3868]. Вот почему святые отцы видят в девстве средство к тому, чтобы человек восстановил райское состояние своей природы[3869], состояние, которое напоминает ангельское[3870] и прообразует небесную жизнь[3871], по слову Христа: В воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы Божии на небесах (Мф. 22, 30). По этой причине девство обладает не только «пальмой первенства на все времена»[3872], но еще и неоспоримым превосходством по сравнению с браком: из двух оно является более совершенным.
Это не означает, однако, что христианство осуждает или презирает брак: святые отцы, не переставая превозносить девство и безбрачие в монашестве, высоко ставят ценность брака, который был освящен присутствием Самого Христа на брачном пире в Кане и явился первым чудом от начала Его общественного служения[3873]. Нужно отметить, что большинство святоотеческих творений, посвященных девству, параллельно с похвалой последнему содержат также и апологию брака. Но если они и признают, что «брак хорош» и даже «свят», то все же заявляют, что «девство лучше»[3874], отмечая, что это — удел избранных. Нельзя порицать того, кто женат, как говорит святитель Иоанн Златоуст, «можно всего лишь упрекнуть его в том, что он ограничивает применение своих сил менее возвышенными сферами»[3875]. Святой апостол Павел рекомендует брак как позволение[3876] тем, которые разжигаются и не могут воздержаться[3877], чтобы избежать угрозы впасть в блуд[3878], и советует супругам: Не уклоняйтесь друг от друга… чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим (1 Кор. 7, 5)[3879]. Преподобный Иоанн Дамаскин пишет в том же ключе: «Брак — это благо, ибо он отсекает блуд и ярость желания с помощью законных отношений, не допуская безрассудных поступков против естества. Брак — это благо для тех, кто не управляет собой в полной мере, но лучше — девство, которое делает душу более плодоносной»[3880].
Однако нужно подчеркнуть, что безбрачие и целомудрие в монашестве имеют ценность лишь тогда, когда они посвящены Богу и направлены на более совершенное единение с Ним. Поэтому святитель Иоанн Златоуст подчеркивает, что девство не является благом само по себе, что лишь направленность предопределяет его ценность и что оно «бесплодно и бессмысленно у язычников, ибо они хранят его не ради Бога»[3881]. Святой жестоко порицает поведение тех, для кого оно является лишь способом избежать брака, а не служением небесному союзу[3882]. О таких случаях он даже утверждает, что «девство более постыдно, чем распутство»[3883]. Итак, девство само по себе ничего не стоит, но только в той мере имеет ценность, в какой позволяет человеку более полно отдавать себя Богу. Святитель Иоанн Златоуст замечает, что, «говоря о
