Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы
Структурной единицей бреда он признает мифологемы, подобные мифологическим или религиозным, и никак не укорененные в личной истории больного. Именно они, на его взгляд, и формируют ядро бредового расстройства[1254].
Роман Альберка Лоренте (1903–1966) – профессор университета Валенсии – представляет скорее экзистенциальную, а не феноменологическую, ориентацию в психиатрии. В своей работе «Основания экзистенциального анализа» он исследует экзистенциальные модусы человеческого бытия, в том числе психически больного. На его взгляд, экзистенциальный анализ рассматривает человека как бытие-в-мире, определяемое различными экзистенциалами: темпоральностью, пространственностью, событийностью и настроенностью. Исследуя темпоральность человеческого бытия вслед за родоначальниками экзистенциально-феноменологической психиатрии, Альберка Лоренте выделяет космическое или реальное время и личное время, в котором мы живем, а говоря о пространстве, противопоставляет внешнее, реальное, объективное пространство и живое, субъективное, личное, иррациональное, аматематическое и агеометрическое[1255].
Одним из самых известных испанских представителей феноменологического направления в психиатрии в настоящее время является Ектор Пелегрине Сетран. В своей работе «Антропологический фундамент психопатологии» он затрагивает проблемы, лишь обозначенные родоначальниками экзистенциально-феноменологической психиатрии, и для их наиболее адекватного рассмотрения предлагает использовать трансфеноменологический подход. Центральными вопросами в его феноменологических исследованиях психопатологии становятся вопросы онтологической реальности патологических феноменов и отчуждения самого себя. Причем оба эти вопроса он связывает с особенностями различения в связке «форма – содержание».
На его взгляд, опыт человека можно представить как двусторонний процесс: ко-актуализацию предмета опыта и субъекта. Все, что дается человеку в опыте, имеет форму реального бытия, даже в том случае, если перед нами фотографический образ или образ галлюцинации. Пелегрине Сетран отмечает: «Это образ, он принадлежит воображаемому миру, но в себе, „сам по себе“ он несет специфические особенности, и поэтому мы признаем его реальным»[1256]. И этот образ, как уточняет исследователь, имеет характер образа реальности. Он соответствует формальному аспекту действительности, однако его содержательный аспект может действительность не отражать. Поэтому, если бы субъект осознавал нереальность предстающего перед ним образа, этот образ не затрагивал бы его, не имел бы к нему никакого отношения, и никакой психопатологии бы не возникало.
Но ко-актуализация содержит и второй элемент – некоего конкретного человека. Человек ощущает себя и свою жизнь как специфическое, свойственное ему особенное бытие, осознает свою идентичность. И именно здесь лежат истоки экзистенциального опыта отчуждения и чувства деперсонализации. Владение собой – это основная особенность человека, это то, что конституирует личность. И поэтому болезнь – это экспроприация, отчуждение себя. Обращаясь к словам Г Г Гадамера, исследователь говорит о том, что болезнь является самообъектификацией – отчуждением частицы своей личности. «Психопатология, – пишет он, – может толковаться как отчуждение личности субъекта, и объективные симптомы в этом случае являются отчужденным субъектом, трансформированным в объекты, которые блокируют его собственное бытие и разрушают его жизнь как личности»[1257].
Как мы видим, влияние Гейдельбергской школы психиатрии в испаноязычных исследованиях обусловило приоритет феноменологического, а не экзистенциально-аналитического ракурса.
§ 5. Великобритания
В Великобритании распространение экзистенциально-феноменологической психиатрии в чем-то повторяло ее развитие в Швейцарии и Германии: с одной стороны, шло формирование терапевтического экзистенциального анализа, обладающего не столько психиатрической, сколько психологической направленностью, а с другой – теоретическое развитие идей экзистенциально-феноменологических психиатров в антипсихиатрии.
Развитие той школы, которую обычно называют лондонской школой экзистенциального анализа, связано с именем Эмми Ван Дорцен (род. 1951 г.). Она родилась в Голландии и до переезда в Великобританию в 1977 г. работала клиническим психологом в Париже. В 1982 г. Ван Дорцен провела первый обучающий курс по экзистенциальной терапии и организовала первую школу по психотерапии и консультированию в Британии. В 1988 г. она основала Общество экзистенциального анализа, которое, как гласит надпись на обложке одноименного журнала, ставит своей целью обеспечение форума для выражения взглядов и обмена идеями для тех, кто интересуется экзистенциальным анализом с философской и психологической перспектив.
Британская школа экзистенциального анализа является школой лишь в самом широком смысле этого слова: она включает подчас совершенно различные группы и различные идеи[1258]. Но тем не менее у всех ее приверженцев есть некоторые общие черты. Следуя Ясперсу, британские аналитики отдают предпочтение дескриптивному методу и подчеркивают его важность по сравнению с аналитическим и интерпретативным. Многим эта школа обязана также и Р. Д. Лэйнгу, поэтому практикует все методы коммуникативного анализа и межличностной работы. Эта школа отвергает разделение на норму и патологию, отбрасывает медицинские категории и диагнозы и сосредоточивает свое внимание на «жизненных проблемах». Вслед за Лэйнгом, ее представители утверждают, что человек должен отыскать собственный уникальный путь существования.
Идеи родоначальника Британской школы Э. Ван Дорцен отличаются от взглядов других экзистенциальных аналитиков пристальным вниманием к вызовам или проблемам повседневной жизни человека. Следуя в этом за Хайдеггером и акцентируя аспект повседневности, Ван Дорцен не ставит в своих работах задачу поиска онтологических оснований психического заболевания.
Несколько иные интересы у другого представителя лондонской школы Эрнесто Спинелли (род. 1949). В основе его исследований также лежит дескриптивный метод, но в своих философских пристрастиях он отдает явное предпочтение Гуссерлю, противопоставляя его Кьеркегору и Хайдеггеру и называя себя «феноменологически-ориентированным» терапевтом[1259]. Он также всячески привлекает идеи Бубера, Бинсвангера и других. Экзистенциальный подход Ганса Кона (род. 1916) базируется на специфическом прочтении Хайдеггера, в особенности «Бытия и времени» и «Цолликонских семинаров»[1260].
Идеи феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа были продолжены в антипсихиатрии (Р. Д. Лэйнг, Д. Г. Купер, Т. С. Сас, Ф. Базалья). Со свойственным ей романтизмом шестидесятых антипсихиатрия представила безумца исключительной личностью, сознательно или неосознанно отбросившей все условности социального мира, устремленной к новым горизонтам существования. Психически больной человек стал признаваться не больным (как в классической психиатрии) и даже не человеком с другим проектом существования (как в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе), это «другое существование» обрело исключительный смысл и стало признаваться экзистенциально подлинным.
По мнению Р. Д. Лэйнга, иное бытие – в – мире, которое лежит в основе развития шизофрении, возникает по причине онтологической незащищенности, которая присуща потенциальному шизофренику. Онтологическая защищенность формируется в раннем детстве, на этапе экзистенциального рождения (экзистенциальное рождение приводит к восприятию ребенком себя и мира как реального и живого), следующего за биологическим рождением. Это сформированное в детстве образование, являющееся ядром онтологической защищенности, Лэйнг называет первичной онтологической безопасностью, формирование которой, в свою очередь, является частью происходящего в раннем детстве процесса структурирования бытия на основные элементы. При нормальном протекании этого процесса формируется стабильная структура, а конституированное на ее основе бытие личности является гибким и пластичным. В шизоидном состоянии все происходит наоборот: фундамент бытия становится гибким, а надстройка чрезмерно жесткой.
Онтологически защищенный человек переживает внешний мир как целостный и непрерывный, а других людей – как реальных и живых. Он, по Лэйнгу, обладает «чувством своего присутствия в мире в качестве реальной, живой, цельной и во временном смысле непрерывной личности»[1261]. В противоположность этому онтологически незащищенный человек ощущает себя при тех же условиях нереальным, несвязным, несогласованным, раздробленным, неавтономным, лишенным индивидуальности и временной непрерывности. Даже обычные условия существования угрожают нижнему порогу онтологической защищенности такой личности.
