Аркадий Эйзлер - Болезнь Альцгеймера: диагностика, лечение, уход
Данные, опубликованные в конце июня 2004 года в венской газете «Die Presse», показывают, что вследствие ошибок медиков и персонала по уходу, которых можно было избежать, в госпиталях и больницах США умирает в год примерно 98 тыс. человек.
Известно также и то, что медицинские работники часто оказываются в ситуациях, по степени сложности и мере ответственности сравнимых разве что с работой пилотов. Малейшая их неточность ведет к катастрофе. Поэтому и те и другие проводят тренировки на специально смоделированных ситуациях, близких к аварийным, с целью обучения способам своевременного устранения ведущих к ним причин.
Статистика показывает их оправданность. Например, наблюдались экстремальные ситуации в I 3 тыс. случаев рождения детей. При участии тренированного персонала доля тяжелых осложнений уменьшалась на две трети. При этом значительно улучшились взаимоотношения медицинского персонала и пациентов.
Профессионализм помогает поднять уровень ухода и обслуживания в сфере стандартной медицины. Только если этот профессионализм «с умом и сердцем не в ладу», а именно так часто случается в табуизированным до последнего времени уходе за психически нездоровыми людьми, то ситуация становится угнетающей для обеих сторон и приводит к полным ужаса катастрофам и драмам.
Я совсем не хотел сказать, что случай с 61-летним пациентом Германом Марешем, который был забыт персоналом на террасе больничного корпуса клиники Лайнц в городе Вене, — это преднамеренное действие. Совокупностью предшествующих обстоятельств он был запрограммирован. В частности, бездеятельностью и малочисленностью персонала, который в течение более чем 60 дней не мог обыскать все углы здания.
Конечно, иллюзорно полагать, что наши социальные структуры когда-нибудь заполнятся молодыми людьми, пришедшими по призванию и зову сердца, которые на уровне морали и этики выше усредненного будут достойно ухаживать за уходящим поколением стариков и немощных больных.
Применяемое здесь определение социальной компоненты как «выше усредненной» как раз и означает приближение к понятию «любви к ближнему», уход за ним по призванию.
Что же это за явление такое, «любовь к ближнему», доходящее до барьера самопожертвования: страсть, мания, жажда, болезнь?
Обратимся, опять же, к жизни животных. И здесь нам на помощь приходят наблюдения и рассуждения Юргена Лангенбаха, относящиеся к психобиологии: если мышонка забрать от матери, то он начинает жалобно пищать, что совсем не удивительно, ибо он слеп, глух и голоден, ему не хватает знакомого запаха, которому он доверяет. Но если у него отобрать только один ген, на котором расположен рецептор, ответственный за прием воспроизводимых мозгом опиоидов, он становится спокойным. Отсутствие матери теперь не вызывает в нем никаких чувств, разлука не довлеет над ним.
Мы уже вели речь о важности опиоидов, которые действуют подобно морфию, заглушая физическую боль, меняя поведение, вызывая эйфорию и облегчение, о чем свидетельствуют многие пережившие кому, как говорится, смотревшие в глаза смерти.
Здесь проявляется сходство с наркотическим воздействием, которое весьма опасно. Но в случае, когда организм производит их сам, он их быстро разрушает. Действие опиоидов для подавления физической боли известно давно, точно так же как и для подавления психических страданий. В отношении последних до недавнего времени не было однозначных данных. Поэтому группа французско-итальянских ученых провела опыты на мышах, которым выключали рецептор с геном, ответственным за прием опиоидов. Их мозг продолжал производство опиоидов, но они не находили возможности быть куда-либо принятыми и оставались без соответствующего взаимодействия. Обычного эффекта не последовало.
Экспериментальные мыши вели себя так же, как и другие мыши, их чувственный аппарат работал нормально: они испытывали страх от холода, шорохов и звуков, от незнакомых запахов, особенно запаха самцов. Но только на очень важный раздражитель — запах матери, точнее, запах ее меха, — они реагировали иначе, чем другие. Они вообще его не чувствовали.
Очевидно, они совсем не чувствовали заботу матери: связь между двумя — детьми и матерью — отсутствовала, ибо в цепи не хватало одного звена — эндогенного опиоида, который, являясь связующим, не мог быть принят рецептором вследствие отсутствия последнего.
Исследователи предполагают, что это распространяется не только на взаимоотношения мышей, но и на социальные связи между матерью и детьми. «Разрушение функционального взаимодействия рецепторов и эндогенных опиоидов может вести к аутизму — состоянию психики, характеризующемуся преобладанием замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира».
С этим выводом соглашается нейролог Джак Панксепп, который уже давно отметил подобную особенность. Он является и автором самой идеи. Но в существующих и недавно опубликованных материалах он видит и нечто другое: «Важно то, что наши молодые люди теплоту человеческой любви ищут в фармакологических препаратах — наркотиках, если они не получают ее в реальной жизни».
«Социальная реальность или сеть социальных связей» — это все, по сути, осторожные формулировки, которые становятся для нас более ясными из опытов на мышах при экстраполяции их на человеческие отношения.
Конечно, приходится допускать, что социальные связи человека совсем другие. Мышата вырастают в так называемых коммунах, в которых центральную роль играет не только мать, но также и «тети». Социальные связи, которые возникают между людьми и первыми впечатлениями от общения матери и ребенка, не существуют у мышей.
Может, поэтому в поединке со смертью, в кульминационный миг человеческих мук, где существует только один побежденный, последний вместе с дозой эндогенного опиоида, вызывающего эйфорию, успокоение, заглушение физических страданий, так жаждет человеческого присутствия при своих последних вздохах, теплоты рук любимого, его последних пожатий. Именно этого ему не хватает в социальных институтах, когда он, отгороженный занавесками или простынями от окружающего мира, умирающий, предоставлен самому себе, когда некому даже утереть капельки пота с его лица или сказать слова утешения.
Конечно, контакт с умирающими больными — работа не для всякого человека и не для каждого дня. Наступает притупление чувств, косность, рутина. Человеческая жизнь перестает цениться, что особенно характерно для общества с постоянной сменой критериев человеческого достоинства, да и самой жизни, что ярко проявляется у молодежи.
Увеличивающееся количество абортов — преждевременного прерывания беременности — происходит под лозунгом: «Мой живот принадлежит мне». Характерный пример эгоизма.
Никто не может оспаривать право женщины на собственный живот, только вопрос, распространяется ли ее право также и на человеческую жизнь, убиваемую в собственной утробе?
Возможно, наша система образования, в основе которой лежит экономическая, общественная и политическая целесообразность и полезность, забывает о том, что человек — создание природы или Бога, он не находится ни в чьем распоряжении, а имеет право на самоопределение.
Поэтому отношения между людьми должны быть одинаковы на всех этапах их жизни с учетом общеизвестных понятий, которые избирательно превращаются в свод законов государства и права.
Общество научилось контролировать развитие человеческой жизни, начиная с эмбриональной стадии. Многие неизлечимые болезни, которые являют на свет нездоровых детей, идентифицируются по плодовой жидкости. Такие опознания проводятся между 18-19-й неделями беременности. Результаты получаются спустя еще две недели. За это время эмбрион достигает возраста 6 месяцев и уже вполне активен и способен к дальнейшему выживанию.
Можно ли в таком случае говорить о преждевременном прекращении беременности или речь идет об убийстве? Для того чтобы упростить задачу устранения ребенка с ярко выраженными аномалиями и вызвать преждевременные роды, которые длятся еще около 3 дней, разработан поточный метод убийства ребенка в утробе матери: ему впрыскивают в бьющееся сердце раствор хлорида кальция, что приводит к смертельным последствиям.
Интересно и то… Нет, «интересно» — это совсем не подходящее слово, оно свидетельствует лишь о праздном любопытстве. Скорее, ужасно, что такое поистине нечеловеческое обращение происходит в целом ряде стран мира с женщинами-матерями, которые, зная о своей беременности аномальным ребенком, получают отказ в социальной поддержке их желания все-таки родить его и не обрывать беременность. То есть все подчиняется целесообразности, потребности или нуждаемости общества в полноценном члене, и оно не хочет отягощать себя аномальными обесцененными жизнями и существами, в отличие от отдельного человека, матери.
