Андрей Ломачинский - Вынос мозга
На самой милой кафедре Военно-медицинской академии — кафедре детских болезней — довелось нам видеть такую картину: железную решетку и плачущих за ней детишек. Плачущих от голода. Потому как эта мирная кафедра делала большую военную науку — изучала влияние питания на становление армейского призывника. Ведь каждый солдат когда-то был ребёнком. А то, что иные будут негодны к призыву, становится порой ясно уже в весьма раннем возрасте. Или ограниченно годны — то, что вырастает из таких детей, солдатом можно назвать только в издёвку — ни отжаться, ни пробежать, ни подтянуться не могут! При том, что ничем не больны. Единственная причина их инвалидности — лишний вес. Вот и создали специальное отделение, где пытались таких детишек лечить. Мы приходили на кафедру и слышали голодный плач упитанных восьмидесятикилограммовых крепышей, что тянули к нам из-за решётки ручки с мольбами: «Солдатик, дай конфетку». А решетка в этом деле совершенно необходима, чтобы сердобольные детки из других отделений им свои печеньки не отдавали. «Крепышам» же маминых передач не дозволялось, да и самих мам старались в это отделение не часто допускать — ведь пытка голодом, пусть даже частичным, для матери порой куда тяжелее, чем для ребёнка.
В сталинское время таких практически не было, появились они под закат хрущёвской эпохи, в брежневское время обозначились как проблема, а после перестройки словно плотину прорвало. Излишний вес сейчас у каждого пятого россиянина. Поэтому хочется дать всем мамам один такой простенький совет — в 99% случаев, если ваш ребёнок не доел, не заставляйте! Большую этим пользу ему принесёте. «Кушай хорошо, вырастешь большой» — это палка о двух концах. Вырастешь большой в любом случае, но если очень хорошо кушать, то запросто можно вырасти очень большим. Ведь взрослые частенько меряют детские порции, исходя не из потребностей своих чад, а исключительно из собственного представления о таковых.
Кощунственно это или нет, но живём мы в век продуктового изобилия, а поэтому пока этот век длится, то место несъеденной каши в помойном ведре, а не в желудке. Ведь количество липоцитов (жировых клеток) закладывается до пяти лет, а всю остальную жизнь мы лишь меняем их качество, усиленно накачивая туда жир. Вот когда таких клеток много, да ещё и заполнены они под завязку, и получаются трёхцентнеровые мих-санычи с рисками лопнуть, присев в метро.
Мышьяк для учительницы
В старой школе, что на Петроградской стороне, недалеко от метро, особым старорежимным рвением к борьбе за успеваемость отличалась Светлана Николаевна Рябкина — для всех учеников злющая математичка, а для тридцати четырех её подопечных из десятого «А» ещё и классный руководитель.
В десятом «А», считавшемся лучшим классом, имелась одна проблема — там учились дочь директора школы умница Людочка и сын заведующего районным отделом образования, умный, но бесшабашный Валентин. Проблема состояла в том, кому из них вручить золотую медаль.
Претендентов двое, а медаль одна. Выбирать между умниками надо, и Светлана Николаевна свой выбор сделала в пользу Людочки. Выбор простой и надежный. Во-первых, директор близко, а районо подальше, хоть и повыше. Чего себе жизнь осложнять, у рядового учителя, как у рядового солдата — сержант в казарме главней генерала в штабе. А во-вторых, Люда математику получше Валентина знала. Для того чтобы «завалить» медалиста, много не надо — всего одна четвёрочка в табеле за четверть. Для учительницы подловить отличника на «хорошо» проблем нет, особенно на таком предмете, как математика.
Сказано — сделано. Раз, два к доске, ляп на проверочной контрольной, невыполненные домашние задания. Вроде и знание предмета отличное, но реально стала высвечиваться четвёрка и прощание с золотой медалью. Сынок с папой такое дело обсудили, папа нагнал комиссий да проверок, но те только руками развели — всё честно. Обиды обидами, но ничего не поделаешь, и учеба Валентина продолжалась в обычном русле.
Прошла пара недель после суматохи. Приходит как-то раз Светлана Николаевна на очередной урок совсем в другой класс, давай мелом на доске что-то писать, да вдруг почувствовала себя неважно. Хотела на стульчик присесть, да не успела — как грохнется при всем классе в обморок. Детки испугались, девочки к математичке подлетели, давай тетрадками обмахивать, мокрый платочек ко лбу прикладывать, а самого шустрого мальчика послали в медпункт. Прибежала медсестра с нашатырем, да толку нет — не приходит в себя Светлана Николаевна. Бегом в учительскую, где телефон, звонить в «скорую». Прибежал физрук, притащил спортивный мат — тётка была грузная, тащить куда на диванчик хлопотно, поэтому и уложили на мат прямо на полу в том же классе. Наконец «скорая» прибыла. Врач давление померил, пульс пощупал, на носилки её и бегом в больницу с дежурным диагнозом «а чёрт его знает».
Привезли в больницу. Давление низкое, кома, остановка сердца. Однако надо отдать врачам должное, притащили дефибриллятор, шарахнули тётку током, мотор завели. Лежит она неделю в реанимации, в сознание не приходит, хоть дышит уже самостоятельно. На восьмой день глаза открыла, и тут всем стало ясно, что Светлана Николаевна парализована. Да так парализована, что даже говорить не может, чудо, что дыхание есть. Вызвали невропатологов да ангиохирургов, тс руками развели — нет у неё ни инсульта, ни инфекции в мозгах. Поищите-ка, ребятки, отравление Наконец дошло взять кровь и мочу на тяжёлые металлы. Шибко тяжёлых не нашли, а нашли мышьячок в страшном количестве. Пришёл ответ как раз «вовремя» — померла училка. Хоть ленинградские больницы и не чета периферийным, но в этом конкретном случае с диагностикой они маху дали. Такое исследование следовало бы сделать в первый день, ведь была очень яркая симптоматика классического острого отравления мышьяком. Хотя, по моему мнению, даже при самой активной и вовремя проведённой детоксикации с ясным диагнозом помочь тетке было невозможно, такова уж природа этой отравы.
Вообще, о мышьяке следует отдельно пару слов сказать, не вдаваясь в тонкие медицинские подробности. Отравление мышьяком — это «большая обезьяна», как говорят токсикологи, имитирует всё что хочешь, в зависимости от количества яда и характера отравления. Мышьяк из тела выводится медленно, в количествах, достаточных для диагностики, но недостаточных для выздоровления. Поэтому наиболее частые мышьячные отравления — хронические. Изредка по чуть-чуть — и через годик в гроб после «продолжительной и тяжёлой болезни». Однако путь этот рискованный, потому как очень велика вероятность обнаружения истинной причины этой самой «болезни». А вот если сразу и много, то тоже эффект не сразу проявляется, а когда проявляется, то вывести мышьяк из организма уже сложно. Этому яду для своего действия время нужно, чтоб всосаться и хорошенько разойтись по телу. А действие само по себе очень простое — «липнет» атом мышьяка к великому множеству белков в теле и, подобно лишней гайке в моторе, «выключает» ферментные системы, поддерживающие тонкую биохимию. Особенно сильно страдают нервные волокна. Не идут больше по ним импульсы, отсюда и паралич, и другая сходная симптоматика. Пусть звучит странно, но это действие мышьяка, направленное на поражение нервных волокон, на себе испытал едва ли не каждый. Вспомните свой визит к стоматологу, когда нерв в гнилом зубе удалять надо. На этот самый нерв дантист кладет мизерное количество специальной мышьячной соли, которая, убивая волокно, даёт возможность прочистить зубной канал без лишних криков пациента. Оказалось, что именно с таким вот препаратом и связана наша история.
Труп «отравной», криминальный — такие дела к нам, в судебку. Быстро выяснили, что отравление острое, хотя по определенным признакам ясно, что яд давался не один раз. Эх, не было у нас тогда всей необходимой аппаратуры, точную дату первого приема яда установить трудно. Дефицит лабораторной базы сказывался. Гадали мы тогда куда больше, чем сейчас. Многое вычислялось лишь по косвенным признакам, но правильно, как потом следствие подтверждало. Насмотревшись современных технических чудес и сверхчувствительных методов, мне хочется снять шляпу перед старыми волками советской судебной медицины, перед их опытом, наблюдательностью и прозорливостью. Чем больше аппаратуры меня окружает, тем больше восхищаюсь моими учителями и горжусь ими — вооруженными порой лишь прозекторским ножом.
С современной техникой работать просто, но здесь один подводный камень есть — видишь порой, как при всей технической мощи эксперт искусственно низводит себя до затрапезного лаборанта. Тогда же работали творчески — на глазок крутили степень белковой денатурации, вручную вычисляли концентрации в костях и жирах, срезали ногти и волосы на анализы. По распределению в них ядов и зная скорость их роста, вычисляли даты отравлений. Умудрялись распознать тончайшие морфологические (видимые в микроскоп) признаки поражения нервной системы, печени, почек...
