Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
Эти качества (активность и инициативность) и обозначены в тексте Полякова. При нормативной сочетаемости глагол стоит в высказывании о дереве употребляется как десемантизированная связка и ни о каком куда-то не может быть речи, а у Полякова глагол выразительно семантизирован.
В этом же тексте примечательно и сочетание собою стоит кипарис. Может быть, это сочетание можно понимать как нестандартный эллипсис от идиомы сам собою – ‘этот кипарис стоит отдельно от других деревьев’ (или ‘независимо от человека)’. Заметим, что слова собою, обособленно, особняком – исторически однокоренные. В русском языке есть и другие выражения с этим местоимением, указывающие на автономность: стоит себе, стоит сам по себе. Может быть, выражение собою произведено в этом тексте от омонимичной идиомы сам собою – ‘по своим качествам’ – от такого выражения, как в песенной строке Ты, моряк, красивый сам собою.
Объяснить слова собою стоит кипарис можно с опорой на высказывание А. Б. Пеньковского:
Именно это значение – значение самоотчуждения или отчуждения другого – и несет местоименная частица себе. На самом деле она указывает на то, что субъект действия – по собственной воле или по доброй / недоброй воле другого (действуя в своих интересах или не преследуя никаких интересов, получая удовольствие или не получая его – все это зависит от меняющихся ситуаций и отражающих их контекстов!) – замыкает себя в своем действии, будучи полностью захвачен и поглощен им, отчуждает окружающий мир от себя или, замыкая действие в себе, себя отчуждает от внешнего мира, или же отчуждается миром и, оказываясь объектом отчуждения, замыкается в себе и в своем действии (Пеньковский 2004: 173).
Учитывая это, можно сказать, что в тексте Полякова с образом стоящего куда-то кипариса и сочетанием собою стоит (независимо от варианта его толкования) наблюдается противопоставление авторской картины мира обыденному представлению о дереве: кипарис стоит не для того, чтобы на него смотрел человек, у него есть своя цель стоять куда-то. В этом случае ненормативная векторная валентность глагола становится средством одушевления предмета. Производящей конструкцией может быть и выражение стоит себе (‘стоит, не обращая ни на кого внимания’).
Следующий пример демонстрирует смысловое преобразование глагола лежать:
За что они вдвоём из темноты терпели
то ласку, то толчки невероятных тел?
Куда она лежит на старческой постели,
а он за что над ней, взлетая, не взлетел?
Виталий Кальпиди. «Ореховый старик и девушка вблизи» [1103].
Возможно, что здесь образ направленности вызван языковой метафорой устремлен мыслью. Но в тексте очевидна эротическая образность, и в таком случае порождающим элементом могут быть слова с семантикой полета, входящие в эротический дискурс и эксплицированные последней строкой фрагмента.
Слова на старческой постели относятся к постели старика, а не девушки. В таком случае вопросительное слово куда синонимично слову зачем (в смысле ‘что ее ждет’). Определение на старческой вполне отчетливо обозначает перспективу смерти, и если имеется в виду будущее старика, то любовное соединение здесь приравнивается к смерти не только архетипически, но и всей образной системой текста.
Языковым импульсом или фоном (т. е. фразеологической пресуппозицией) такого употребления глагола может быть нормативное сочетание куда лежит в вопросе куда она лежит головой? Нормативно и сочетание с формой прошедшего времени: Куда она легла?
Е. В. Рахилина убедительно показала, что семантика глаголов стоять и лежать связана не столько со зрительным восприятием вертикального или горизонтального положения объекта, сколько с представлением о его функциональности с точки зрения человека (Рахилина 2008: 293).
Текст Виталия Кальпиди с конструкцией куда она лежит, на первый взгляд, противоречит языковому представлению о нефункциональности лежания: глагол лежит здесь соотнесен с метафорой полета. Но по существу вывод Е. В. Рахилиной подтверждается и этим контекстом: вопрос куда? в значении зачем? может читаться как вопрос риторический, и тогда в стихотворении Кальпиди обнаруживается смысл ‘никакого куда быть не может, незачем ей там лежать’. Разумеется, авторская позиция в данном случае предполагает не осуждение, а сочувствие.
В стихах Олега Юрьева встретилось аномальное примыкание к глаголу активного действия петь, однако субъект этого действия – сновидения:
И видел я его глаза,
И слушал топота стяженья…
Куда ж ты ломишься, лоза?
Куда поёте, сновиденья?..
Олег Юрьев. «Ты пахнешь снегом и вином…» [1104].
Аномальное обозначение адресованности действия или состояния
В большинстве контекстов аномальное употребление беспредложного дательного падежа существительных и местоимений является средством одушевления и олицетворения адресата:
Так загляни на дно бутылке
и жало ощути в затылке.
Мы все в уютной расправилке,
тихи, милы и хороши,
раскинув крылышком души,
лежим в тиши
Владимир Строчков. «Insecta Poeta Dioica»* [1105] ;
тебя кляня но не любя
бутылке горло теребя
сегодня выпью за тебя
веселой белой
и будет пьянь моя светла
как пар выходит из котла
как та подруга без весла
что песни пела
Давид Паташинский. «ты будешь чист но не спасти…» [1106] ;
В кресле шатучем, руки на ручки,
В пледе – как в отпуску,
Ежася от мороза,
От щиколоток до скул,
Как два дня до получки,
Вся я себе заноза.
Так балерина обидна пачке.
Содержимое оболочке.
И как воздух из недер шара,
Выпускает себя душаа.
Мария Степанова. «В кресле шатучем, руки на ручки…» [1107] ;
кы-кё-кя-ке, как сказала галка —
только в том ли порядке, и так всегда
речи любого мгновенья жалко;
точками беглой мути стынет вода,
и отраженье ворон, и стволов, и веток
золотом невесомым обведено —
как не глядишь, а знаешь, кто против света
гордо сидит и снегу глядит в окно
Василий Бородин. «кы-кё-кя-ке, как сказала галка…» [1108] ;
иду по пояс морю
по мелколесью солнца и тумана
печёт и леденит, водица слабой соли
не дует, не течёт; стоит, как в чашке,
безветрие на солнечном просторе
де-факто тишина – гроза де-юре
барометры показывают бурю,
но бури нет; иду по пояс морю,
разблёскивая мелкий свет ладонью
вот так идёшь-идёшь по мелководью
вдруг бух – фарватер.
Ксения Букша. «вот так идёшь-идёшь… » [1109] ;
Тут нет любви, но есть её приметы:
примятая неправильно трава
и мятный запах вкусной сигареты,
подброшенный траве позавчера.
Виталий Кальпиди. «Римейк-6 О. Мандельштам» [1110].
Рассмотрим последний пример. Нормативным сочетанием было бы брошенный в траву. Глагол подбросить в норме управляет дательным падежом адресата: подбросить кому-то. Значит, в этом контексте актантному сдвигу подверглась не грамматическая, а семантическая валентность глагола. Глагол подбросить содержит в своем значении компонент ‘со скрытой целью’, а так как здесь
