Пути, перепутья и тупики русской женской литературы - Ирина Леонардовна Савкина
Реальные семейные роли реальных современных бабушек в российских семьях, на наш взгляд, находятся в явной зависимости от того образа бабушки, который символизирован в русской культурной традиции и является одним из устойчивых русских мифов.
Литературный архетип бабушки
Самые известные литературные образы бабушек — это Татьяна Марковна Бережкова из романа И. Гончарова «Обрыв», бабушка Акулина из автобиографической трилогии М. Горького и наследующая ей бабушка Катерина в автобиографическом цикле В. Астафьева «Последний поклон»[804].
При явных различиях между этими текстами, связанных с временем написания, жанровой природой, разницей материала и авторских установок, с различным «социальным происхождением» интересующих нас героинь (у Гончарова — дворянка, у Горького — купчиха, у Астафьева — сибирская крестьянка), образ бабушки в этих текстах складывается в определенный архетип, главные черты которого мы постараемся определить.
Во-первых, все эти бабушки увидены глазами внуков, причем все внуки (включая и взрослого Райского, которому Татьяна Марковна не родная, а двоюродная бабушка) — сироты. То есть бабушки, о которых они повествуют, это, прежде всего, суррогатные матери, заместительницы матерей.
Бабушки изображены как излучающие свет бескорыстной (то есть идеально-материнской) любви.
В этих объятиях, в голосе, в этой вдруг охватившей ее радости — точно как будто обдало ее солнечное сияние — было столько нежности, любви, теплоты![805]
Вся она — темная, но светилась изнутри — через глаза — неугасимым, веселым и теплым светом. <…> До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет[806].
Бабушка — это та, кто «не отдаст меня, не отпустит, спрячет надежно»[807], отмолит у самой смерти[808].
Бабушка во всех текстах описывается как «большая», «величественная», «величавая». Для маленьких фокализаторов у Горького и Астафьева бабушкино тело — мощное, огромное, мягкое, теплое, «животное» материнское тело, к которому можно притулиться, почувствовав себя в безопасности, как младенец в материнской утробе… Бабушка Акулина у Горького «очень полная»[809], «огромная и лохматая», похожая на медведицу[810], она «точно большая кошка — она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь»[811]. У Астафьева читаем: «А я боязливо прижимался к ней, к моей живой и теплой бабушке», «я привалился к теплому боку бабушки», «и такая волна любви к родному и до стоноты близкому человеку накатывала на меня, что я тыкался лицом в ее рыхлую грудь и зарывался носом в теплую, бабушкой пахнущую рубашку»[812].
Тело бабушки асоциально (звериное, природное) и асексуально. Но чистота бабушки — это не девичья невинность, это не чистота неведения — это возвратная чистота, сочетающаяся с мудростью, искушенностью, даже грешностью («падение» Бережковой в молодости, пьянство Акулины, гневливость и драчливость Катерины). Они телесные, земные, грешные, но одновременно святые. «Ты святая женщина! Нет другой такой матери», — говорит Вера в «Обрыве»[813]. «Она вроде святой, хоть и вино пьет, табак нюхает. Блаженная как бы. Ты держись за нее крепко», — советует Григорий маленькому Алеше в «Детстве» Горького[814].
Если мотив магической девственности, чистоты материнства сближает бабушек с образом Богородицы[815], то избыточная телесность, телесная мощь, зрелая, бодрая красота их старости ведет к аналогии с матерью-природой, матерью-сырой землей. Пространство (или хронотоп) бабушки в текстах — это не только (и, может быть, не столько) дом, но сад, огород и лес. Даже дворянка Бережкова изображается прежде всего в саду. «Она стригла седые волосы и ходила по двору и по саду с открытой головой»[816]; ее жизнь не часто выходила за пределы «стен, садов, огородов „имения“ и, наконец, города»[817]. Бабушка Акулина тоже «копалась в огороде и саду»[818], как, конечно же, и крестьянка Катерина. Две последние бабушки к тому же были ведуньями и знахарками, чувствовали себя в лесу как дома, умели разговаривать с лесным зверьем, деревьями и травами. «Она в лесу — точно хозяйка и родная всему вокруг — она ходит медведицей, все видит, все хвалит и благодарит…»[819]. Как и бабушка Акулина, астафьевская бабушка Катерина «многие травы и цветки целебные знает»[820].
Знахарки, ведуньи, «знающие старушки», все бабушки одновременно описываются как красивые, даже молодые.
Она хотя постарела, но постарела ровною, здоровою старостью: ни болезненных пятен, ни глубоких, нависших над глазами и ртом морщин, ни тусклого, скорбного взгляда![821]
Когда она улыбалась, ее темные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые, крепкие зубы, и, несмотря на множество морщин в темной коже щек, все лицо казалось молодым и светлым[822].
В портрете бабушки Катерины важная деталь — «косицы, торчащие будто у девчонки»[823].
Их старость — это «старость» осенней пашни, выработавшейся, но как бы готовой к новому жизненному циклу. Плодовитость Акулины (она родила 18 детей) и Катерины, которая вырастила десятерых, неизбывное гостеприимство и желание накормить всех — от родных до врагов и прохожих, неустанная хлопотливость, бесконечность работы, отличающее всех трех литературных бабушек, — все эти черты вписываются в упомянутую выше аналогию с образом матери-природы и матери-земли. Как пишет антрополог Г. Кабакова,
Мать-сыра земля и до наших дней остается опорным камнем в славянской картине мира. Речь идет не только о плодородии почвы. Земля обеспечивает постоянный круговорот живых существ: она порождает детей и принимает мертвых в свое лоно <…>. Жизнь земли описывается как жизнь женского тела, но исключительно лишь в положительном ключе: она беременеет, вынашивает дитя, рожает в муках, и ее плоды имеют высокую символическую ценность[824].
Сочетающие в себе избыточную телесность и плодовитость (реальную и/или символическую) с магической чистотой и святостью, бабушки изображаются как своего рода матриархи; на них держится дом, они в вечных трудах и хлопотах, они всех окормляют, они носительницы предания и нормы. Антропологи среди функций старой женщины в общине отмечают и такую:
На свадьбах выступали в роли ревнительниц старинных обычаев — «соблюдали старинку», следили за порядком следования ритуалов и передавали знания против порчи молодому поколению женщин[825].
«Соблюдать старинку», передавать незыблемые правила, нормы
