Русские символисты - Цезарь Самойлович Вольпе
Уже в «Tertiа vigiliа» можно было заметить, что автор — поэт-декадент, книжник, индивидуалист и волхвователь, человек, органически связанный с новой, индустриальной эпохой. Он любит город, его шумы, темп городской жизни.
Я люблю большие дома
И узкие улицы города,—
пишет он.
Пространства люблю площадей…
…Город и камни люблю,
Грохот его и шумы певучие…
В стихотворении из «Urbi et оrbi» «Париж» он говорит:
И я к тебе пришел, о город многоликий,
К просторам площадей, в открытые дворцы;
Я полюбил твой шум, все уличные крики:
Напев газетчиков, бичи и бубенцы;
Я полюбил твой мир, как сон, многообразный
И вечно дышащий, мучительно живой…
Твоя стихия — жизнь, лишь B ней твои соблазны.
Ты на меня дохнул — и я навеки твой.
Новый город с его фабриками и фабричными частушками, с его классовыми противоречиями входит в стихи Брюсова, и Брюсов впервые в русской поэзии создает образцы поэзии городской жизни, так называемую урбанистическую (urbi — по-латыни город) лирику. Впервые перед Брюсовым в его стихах о городе встает и проблема социальных противоречий. Он пишет стихотворение «Каменщик», которое сделалось одним из наиболее популярных стихотворений русской поэзии XX века.
В эти годы Брюсов знакомится с творчеством бельгийского поэта Верхарна, поэта «души» городов и индустриализма. Переводя Bepхарна в России, Брюсов учился у него строить ритмы стихотворений, выражающие новое, городское жизнеощущение.
РЕВОЛЮЦИЯ 1905 Г. И ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ
Война русского империализма с Японией была встречена Брюсовым восторженно. Разделяя взгляды монархистов и националистов, Брюсов приветствовал маньчжурскую авантюру Романовых как начало наступления всемирного владычества России‚ как наступление царства третьего Рима.
Он откликнулся на эту войну программно-империалистическим стихотворением «К Тихому океану»:
Снилось ты нам с наших первых веков
Где-то за высью чужих плоскогорий,
В свете и в пеньи полдневных валов,
Южное море.
Этот «скифский» империализм Брюсова в процессе войны подвергся сильным испытаниям. Поражения русского царизма на суше и на море, особенно цусимский разгром русской эскадры, заставляют Брюсова пересмотреть свои политические взгляды. После Цусимы он писал в одном письме: «Полагаю, что в дни, когда погибла эскадра Рожественского… с нею пошла ко дну вся старая Россия (ныне и я должен признать это)». Это же ощущение крушения замыслов русского империализма проходит и в стихотворении Брюсова «Цусима»:
Да вместе призрак величавый,
Россия горестная, твой
Рыдает над погибшей славой
Своей затеи роковой!
И снова все в веках далеко,
Что было близким наконец:
И скипетр Дальнего Востока,
И Рима Третьего венец.
Начавшаяся революция становится центром его интересов. В октябре 1905 г. Брюсов писал одному писателю: «Приветствую Вас в дни революции. Насколько мне всегда была (и остается теперь) противна либеральная болтовня, настолько мне по душе революционное Действие. Впрочем, пока я не более, как наблюдатель, хотя и попадал под полицейские пули… Умоляю, воспользуйтесь свободой, чтобы напечатать мои переводы из Верхарна. Этого очень хочу. Верхарн воистину революционный поэт, и надо, чтоб его узнали теперь».
А. B. Луначарский, говоря о значении революции 1905 г. для развития идеологии и творчества Брюсова, указывает: «Первый раз выступили черты общественности в Брюсове B 1905 году. Не сразу разобрался он в явлениях японской войны, в явлениях революции. Его песни того времени далеко не совсем чисты, они отнюдь не приемлемы для нас…
Во-первых, Брюсов чувствует, что старая культура закатывается… он предчувствует обновление… Сам он еще относит себя к нему скорбно. он приветствует победителей, обновителей, он призывает их сокрушить старую культуру и его самого, поэта, вместе с нею и не боится варварских горизонтов, которые раскроются перед человечеством, когда падут старые храмы.
Второй его нотой было презрение к либерализму, к половинчатой полуреволюции». В стихотворении «Довольным» Брюсов писал:
Прекрасен, в мощи грозной власти,
Восточный царь Ассаргадон,
И океан народной страсти
В щепы дробящий утлый трон!
Но ненавистны полумеры,
Не море, а глухой канал,
Не молния, а полдень серый,
Не агора, а общий зал.
Hа этих всех, довольных малым,
Вы, дети пламенного дня,
Восстаньте смерчем, смертным шквалом,
Крушите жизнь — и с ней меня!
Сборник Брюсова «Stephапоs», составленный из стихов 1904–1905 гг., отражает всю эту политическую эволюцию Брюсова. Многое написанное за год до подготовки сборника к печати уже не выражает его новых воззрений. В предисловии к «Stephапоs» Брюсов пишет о том, что его книга «не для сегодняшнего дня», дня революционной борьбы и сражений. Предисловие к «Stephапоs» Брюсов открыл эпиграфом из Тютчева:
Теперь тебе не до стихов,
О слово русское, родное!
Вслед за тем Брюсов писал:
«Бедная моя книга! Я отдаю тебя читателям в дни, когда им нужен не голос спокойных раздумий, не напевы извечных радостей и извечных страданий, но гимны борьбы и бой барабанов. Ты будешь похожа, моя книга, на безумного певца, который вышел на поле битвы, в дым, под выстрелы, — только с арфой… Одни, пробегая, не заметят тебя, другие оттолкнут со словами «не время!», третьи проклянут за то, что в руках у тебя не оружие. Не отвечай на эти упреки. Они правы: ты не для сегодняшнего дня. Проходи мимо, чтобы спокойно ждать своего часа. Прощай, моя бедная книга! Ты уже далеко от меня. Да, настало время военных труб и песен сражений. Валерий Брюсов. 21 ноября 1905».
Перепечатывая в «Stephапоs’e» стихотворение «К Тихому океану», Брюсов сделал к стихотворению примечание: «Будущее, уже пережитое нами, жестоко опровергло последние слова стихотворения. Я не счел, однако, необходимым исключить его из сборника и должен сознаться, что, подобно многим, ошибался, ожидая конечного торжества России B этой войне».
Таким образом, сборник «Stephапоs», выражая всю противоречивость позиции Брюсова 1903–1905 гг., представляет и брюсовскую лирику, складывающуюся под отчетливым влиянием Тютчева, Фета, Жуковского и Боратынского:
Поблек предзакатный румянец.
На нитях серебряно-тонких
Жемчужные звезды повисли,
Внизу — ожерелье огней,
И пляшут вечерние мысли
Размеренно — радостный танец
Среди еле слышных и звонких
Напевов встающих теней.