Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев
Данте в своей «книжице памяти» отметил нечто исключительно важное и для него, и для наших охотников за мыслительным опытом: он запечатлел тот человеческий, глубоко личный ландшафт, в котором родились первые метафоры «Божественной комедии». Он увидел (или почувствовал) нечто, переданное им через метафору путешествия к пределу жизни, откуда нет возврата. Однако, узрев этот предел, он нашел в себе силы вернуться к реальности – и в это мгновение он впервые пережил опыт спасения в ментально безвыходной ситуации. То искусство «возвращаться из изгнания», о котором фигурка флорентийца горько шутила с величественной тенью в X песни Inferno, впервые было освоено молодым Данте на свадебном празднестве. «Изгнание», которому подверглись Дантовы «духи» при виде Беатриче, было, конечно, кратковременным, иначе говоря – следствием исключительной подвижности воображения и тонкой психической организации. Однако именно ввиду этого для самого Данте такие «внутренние» события, видения были не менее реальны, чем события социальной жизни. Если это так, то флорентиец действительно мог испытывать ощущение безвыходности и надвигающейся смерти, которую он некоторым образом предотвратил. Но о том, что им было в этот момент пережито, о его «технике спасения» мы пока ничего не знаем – мы осведомлены лишь о счастливом финале, о победе над надвигающейся смертью.
Данте, чья гордость вошла в пословицу, всеми силами презирал нищенский реализм повествования, его воображение отказывалось подчиняться рабской грамматике зримой действительности. И в то же время вымысел, с его причудливыми concetti романских бестиариев и готических теологий, казался флорентийцу слишком насмешливым и ярмарочным, чтобы щедрой рукой разостлать его перед хитроумным читателем. Имагинативный реализм, исповедуемый Данте, породил двуприродный текст, смешав в нем с алхимической точностью воображаемое и реальное, вспоминаемое и порожденное, и наша задача – вскрыть эту двуприродность, выжать из нее сок опыта, не прибегая при этом к топору мясника, расчленяющему единое, нерасторжимое тело по своему вкусу и разумению.
Я не рискну сурово отделить плоть от костей, вымысел – от реальности, ибо они по природе своей едины в Дантовых текстах. Однако сцена, описанная в XIV главе, заставляет читателя увидеть нечто «документальное». Если мы откажемся от стереотипно-куртуазного взгляда на Vita Nuova и увидим описание глазами документалиста, то перед нами предстанет вполне «жизненная» картина. Повествование начинается и замыкается словами о пережитом опыте смерти, и этот опыт сжимается, спрессовывается в один эпизод. Встает вопрос – какова природа этого опыта? Мой ответ сводится к тому, что природа его изначально физическая и лишь затем – ментальная. Слова о «чудесном трепете, возникшем в левой части груди» – uno mirabile tremore incominciare nel mio petto da la sinistra parte – наводят на мысль о физическом недомогании (возможно, сердечном приступе), испытанном флорентийцем в описанный момент. Если это действительно было так и Данте находился «на грани жизни и смерти», то последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, было лицо Беатриче.
Как известно, «пути постигших истину – самые тонкие». Данте начал свое восхождение с тончайшего момента жизни, балансируя на «мосту тоньше волоса». Сюжет смерти, оплетающий текст «Новой Жизни», обретает свою исходную точку. В этой точке возникли, обрели форму две фигурки, неразлучные в своем будущем путешествии, – фигурки Данте и Беатриче. В это мгновение в сознании флорентийца яркой вспышкой родился театр, осветилась сцена, замелькали декорации, засуетились тени. Возникла всего лишь возможность, условие для будущего рождения, но эмбриональное поле мысли уже напрягает, стягивает, устремляет еще незримую форму к ее грядущему, но неизбежному разрешению. Прежде слов уже возникли образы, прежде образов уже пульсировала мысль, неслышная, бесплотная, неумолимая.
Я повторюсь, сказав, что мы пока не знаем, что увидел Данте в этот короткий момент, пребывая у рубежа жизни и смерти. Не думаю, что он узрел сюжет своих грядущих странствий. Перед ним лишь промелькнули несколько теней – последнее человеческое лицо, которое он увидел «перед падением в пещеру смерти» (лицо Беатриче), и первое человеческое лицо, что возникло перед ним после возвращения от пределов жизни (лицо Друга). Эти лица случайны. Однако эмбриональное поле уже начало свой неосязаемый труд, оно стягивает и лепит мир по заданной самим собой формуле, и случайные фигуры обретают форму закономерности. Если я захочу кратко и ясно очертить значение стержневого эпизода, описанного в XIV главе Vita Nuova, я скажу: перед нами – миг возникновения эмбрионального поля смысла, чья природная воля неумолимо приведет к рождению театра судьбы Divina Commedia.
Итак, флорентиец стал «другим, чем раньше», но, наметив вначале логическую линию сюжета, он неумолимо следует его тропой. Эпизод на свадьбе получает естественное продолжение, когда к Данте обращаются некие дамы с просьбой разъяснить им цель его любви: «скажи, ибо конечно цели такой любви надлежит быть новейшей (небывалой)». Novissimo, что можно перевести и как «новейшая», и как «небывалая», семантически рифмуется с io fossi altro che prima. Диалог с дамами лишь подчеркивает произошедшую трансформацию, он вновь привлекает внимание читателя к тому, что центр тяжести повествования сместился в ином направлении, и теперь власть смерти над сюжетным бегом станет безраздельной. Однако я забегаю вперед – про смерть пока не сказано ни слова, нить беседы вьется вокруг цели Дантовой любви. В конце концов читатель узнает, что блаженство флорентийца пребывает «в словах, восхваляющих донну» – in quelle parole che lodano la donna mia. И, словно бы подкрепляя свою речь поэтической иллюстрацией, Данте слагает свою знаменитую канцону Donne ch’avete intelletto d’amore.
Целью канцоны является прославление Беатриче, однако разворачивается оно в поражающем воображение эсхатологическом пространстве. Следуя своей визионерской логике, Данте справедливо заключает, что единственный способ воздать истинную хвалу донне – это вынести ее за скобки тленного земного мира и «сравнить с
