Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности - Михаил Павлович Одесский
Можно, конечно, предложить и другое объяснение: работа над романом фактически не прерывалась, а на исходе 1930 года соавторы лишь добавили несколько эпизодов, несколько сняли, отредактировали роман заново да изменили заглавие. Но это сути не меняет: описывая историю создания романа, Петров видел необходимость хоть как-то задержку публикации обосновать.
В архиве Ильфа и Петрова нет черновиков второй и третьей частей «Великого комбинатора». Однако это не значит, что они и не существовали. Черновиков «Двенадцати стульев» тоже нет. Есть лишь последний беловой автограф романа, который и перепечатывали. Ситуация с «Золотым теленком» аналогична: сохранился только последний беловой автограф второй и третьей частей.
Так что же все-таки произошло, почему роман опубликован лишь в 1931 году?
Вернемся к хронологии.
Итак, не позднее 1928 года Ильф и Петров уже приступили к новому роману. Понятно, что анонс в периодике вряд ли имел смысл до завершения публикации «Двенадцати стульев». Зато после, когда и книжный тираж разошелся с рекордной скоростью, реклама продолжения «Двенадцати стульев» была бы целесообразна — с коммерческой точки зрения. Новый роман следовало бы выпустить как можно скорее. А все иначе сложилось.
Профессиональные литераторы более года игнорировали коммерческую целесообразность — не анонсировали новый роман. Хотя работа шла довольно быстро. Затем сообщили о нем только иностранным читателям. И, набело переписав первую часть романа, отредактировав ее, перепечатав, вполне подготовив к публикации в журнале, прервали работу.
Выглядит это по меньшей мере странно. Однако при учете контекста биографического, равным образом политического, многое вполне объяснимо.
Начнем с биографического контекста. В редакции «Гудка» 1920-х годов была, как говорится, товарищеская атмосфера. В 1927 году руководил газетой И.М. Пирогов, приятель авторов «Двенадцати стульев». О нем в планах и набросках мемуарной книги Петрова сказано: «Ванька Пирогов. Вечеринки вскладчину…»[283].
Но в мае 1928 года ситуация изменилась: в редакторы передвинулся заместитель Пирогова — А.С. Богдасаров. Его партийный стаж тогда — шестнадцать лет. В советскую эпоху был следователем Московского революционного трибунала, председателем Тверского губернского суда, закончил позже Институт красной профессуры. Возглавив «Гудок», занимался преимущественно «укреплением трудовой дисциплины», что и отмечено мемуаристом: «Приходили с опозданием. Новый редактор обещал карать за это».
Трудно сказать, удалось ли Богдасарову решить проблемы «трудовой дисциплины», но прочие начинания, по словам Петрова, неудачами увенчались: «Новый редактор делает все, чтобы загубить газету в наиболее короткие сроки».
Такое мнение сложилось не только у Петрова.
К осени 1928 года знаменитая «Гудковская» «Четвертая полоса» радикально изменилась — с юмором и сатирой новый редактор фактически покончил, что сразу уменьшило популярность газеты. Упала и популярность журнала «Смехач», издававшегося как приложение к «Гудку».
Ко всему прочему, соавторы лишились влиятельнейшего покровителя. Нарбут был из партии исключен за поступок, недостойный коммуниста. 3 октября 1928 года «Правда» опубликовала соответствующее постановление ЦК ВКП(б).
Это был результат долгой интриги в ЦК партии. Нарбуту припомнили, что в 1919 году, арестованный сотрудниками контрразведки Добровольческой армии, он письменно заявил, что к большевикам не желает иметь отношения. В аппарате ЦК партии, где работал Нарбут, о давнем отречении знали. Что не влияло на карьеру: он считался креатурой Бухарина, занимался организацией советской печати, участвовал в антитроцкистских кампаниях. Однако в 1928 году Сталин, одолевший наиболее влиятельных оппонентов в партийной элите, расторг альянс с Бухариным. И креатуры недавнего союзника сразу ненужными оказались.
Опальный Нарбут утратил все посты. Что тут же отразилось и на ситуации в «Гудковском» холдинге. Ранее «Смехачом» фактически руководил В.А. Регинин, считавшийся нарбутовской креатурой. Понятно, что Богдасаров постарался от него избавиться. Да и от прочих «нарбутовцев» тоже — в газете и юмористическом журнале. Разумеется, финансовое положение Ильфа и Петрова оставалось достаточно стабильным: до июля 1928 года они получали гонорары за публикации в журнале «30 дней», затем вышло первое книжное издание. Но задача поиска нового места службы стала для соавторов актуальной.
К счастью для соавторов, быстро терявший популярность «Смехач» у «Гудка» был отобран и в октябре 1928 года передан давнему их приятелю — М.Е. Кольцову, редактировавшему журнал «Огонек». С начала 1929 года «Смехач» был преобразован в «Чудака». Так что задача поиска новой службы была сразу решена.
Кольцов не был так влиятелен, как Нарбут ранее, однако Ильфа и Петрова взял под защиту. Что же касается анонса нового романа, то пока шла журнальная публикация «Двенадцати стульев», завершились уже упомянутые майская кампания по борьбе с «правой опасностью в литературе» и «шахтинский процесс». Далее последовала антибухаринская кампания лета-осени 1928 года, обусловившая специфическое отношение к «Двенадцати стульям». Анонсы продолжения были явно неуместны. Правда, зимой 1929 года ситуация изменилась, а к весне она и вовсе стала благоприятной, но тут подоспел апрельский пленум ЦК партии, опять активизировалась борьба с «правым уклоном», разгорелась дискуссия о статусе сатиры. Вновь не до анонсов.
17 июня «Литературная газета» вывела «Двенадцать стульев» за рамки дискуссии. И все же было бы преждевременно сразу анонсировать продолжение сатирического романа.
30 июня во Франции издан роман Ильфа и Петрова. 15 июля «Литературная газета» публикует передовицу «О путях советской сатиры».
Итог дискуссии в целом подведен, сатирики могли вздохнуть с облегчением. Вероятно, тогда соавторы и собирались анонсировать новый роман — статья «Двойная автобиография», где упомянут «Великий комбинатор», датирована 25 июля. Неделю спустя она уже опубликована во Франции. 2 августа соавторы редактировали и переписывали набело первую часть «Великого комбинатора».
Дата начала правки и переписывания далеко не случайно совпала с датой публикации «Двойной автобиографии». Нет сомнений, что статья во французском еженедельнике была на родине авторов заранее согласована с цензурой. Цель в данном случае ясна: тираж французского перевода «Двенадцати стульев» разошелся быстро, статья — реклама нового романа, перевод которого на французский, надо полагать, тоже был предусмотрен заранее. Французское издание «Двенадцати стульев», как уже отмечалось, должно было стать доказательством свободы слова и печати в «стране социализма». Когда его планировали, издатели не могли предусмотреть столь быстрых политических перемен в СССР. За границей все шло своим чередом, хотя на родине авторов отношение к роману не раз менялось.
Наконец, ситуация опять стабилизировалась. И публикация «Двойной автобиографии» стала своего рода сигналом: роман, рекламируемый во Франции, нужно срочно готовить к изданию в СССР. Потому к 23 августа первая часть романа набело переписана. Далее рукопись перепечатана, главы распределены по журнальным номерам. На все должно было уйти около недели. Значит, работа над новым романам прервалась на исходе августа
