Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго
Здесь наиболее важно то, что первый же шаг нашего реального жизненного самопознания ставит нас одновременно перед необходимостью как самотождества (Я – Я) и, следовательно, выделения нашего Я из окружающей действительности, так и связи нашего Я с этой самой действительностью. Причем реальность внутренне безусловной связи Я и не-Я дается нам в буквальном смысле с молоком матери. Все это наше сколь угодно самотождественное Я просто не может существовать вне жизненной связи с окружающим миром, и наше самопознание есть одновременно познание, то есть переживание внутреннего единства нашего Я с открывающимся нам миром. Причем мы вольны углублять это свое самопознание, что требует от нас творческого напряжения и нравственной активности, либо отвлечься от него, что обусловливается соблазном легкости и нравственной пассивности. Понятно, что здесь речь не идет о сугубо интеллектуальном познании, но о реальном жизненном самопознании и познании мира, в котором участвует весь человек, со всеми своими чувствами, перцепциями и, конечно, разумом.
Так вот, в процессе этого самопознания мы естественно идентифицируем себя со своей матерью и своей семьей, со своим родом и со своим народом. Эта идентификация реально проявляется как любовь, и расширение сферы действия любви от своей семьи к своему народу есть одновременно ограничение возможности реализации мироотношения, основанного на эгоизме. Ведь это наше ego есть лишь внешнее наименование себя, ибо оно рассматривается не иначе как единичная и неделимая цельность. Вместе с тем ограничительный характер перечисленных типов нашей идентификации с миром не-Я (где вполне уместны и отношения притяжательности) все еще допускает возможность доминанты эгоизма. Стоит нам остановиться на идентификации с семьей и, создав из этого неделимую цельность, противопоставить ее всему остальному миру, мы тут же получим эгоизм семьи, то есть зло. Стоит нам остановиться на нашей идентификации с родом, как мы тут же окунемся в мир кровной мести, то есть в мир зла. Стоит нам остановиться на нашей идентификации со своим народом, как мы тут же получим национализм, то есть явление, которое В. С. Соловьев точно назвал «национальным эгоизмом».
Качественно новый уровень нашего самопознания даст нам идентификация нашего Я с человечеством, природой и космосом (где уж никакие отношения притяжательности принципиально невозможны). Осознание себя человеком как таковым исключает и родовую месть, и агрессию национализма, но остановка на идентификации этого типа не исключает еще эгоизма вообще. Свидетельство этому – все наши экологические бедствия. Да и древний библейский взгляд на создание природы исключительно для удовлетворения нужд человека – результат все той же остановки в нашем самопознании.
Идентификация нашего Я с природой породила пантеизм и свела практически на нет возможность эгоистической самоизоляции человека, а идентификация нашего Я с космосом, породившая астрологию, достигла предела осознания нашей внутренней связи со всем видимым миром. Но и здесь гипостазирование рождает зло: к сожалению, можно таким образом «любить природу», что даже ненавидеть людей. Причина здесь, конечно, не в любви к природе, а в доминанте самонаименования над самопознанием, доминанте внутренне пассивной самоизоляции над творческой активностью в установлении всей полноты внутренней связи Я и не-Я. Любовь к природе здесь лишь прорыв из неестественного удушья самоидентификации.
Вообще, любая остановка в идентификации Я и не-Я, гипостазирование любого из перечисленных (и не перечисленных) типов идентификации нашего Я с миром всегда разрушает изнутри уже осуществленную нами связь. Эгоизм семьи разрушает семью, национализм разрушает нацию, эгоизм человечества по отношению к природе ставит на грань выживания само человечество. Зло – не в активном проявлении какой-то особой мировой сущности. Зло – в душевной лени и нравственной пассивности человека, которая всегда отбрасывает его к абсолютной самоизоляции и противопоставлению себя миру, то есть к самоидентификации Я – Я, где Я осознает себя полной неделимостью (индивидуальностью) и где происходит самое страшное для человека: разрушение личности и ее гибель от потери всякого смысла жизни. Зло – в реализации соблазна облегченности внутренней жизни, в малодушном бегстве от познания сущности нашего Я и окружающего нас мира.
Итак, мы в перечислении типов идентификации Я и не-Я, говоря о космосе, дошли до предела мира видимого, и нам остается только указать на высший тип идентификации, где открывается сфера осознания полного тождества Я и не-Я, или сфера абсолютного смысла…
Этот переход от предела мира видимого к идентификации человека с самой сущностью мира столь же естественен, сколь и традиционен. Вспомним знаменитые строки Канта (знаменитые, потому как внутренне понятные и убедительные): «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне»11. И еще точнее, чем философия, переход этот выразила поэзия:
И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира…
(А. А. Фет)
Человеку доступна бездна эфира, уже не ощутима преграда, сковывающая душу в ее отьединенности от самой сути мироздания, и человек не познает ее как некий отстоящий от него «объект», а узнает ее. Узнает, поскольку и во всей своей будничной жизни ощущает присутствие этого высшего смысла нашего бытия как неотъемлемое свойство и своего Я, и всего того, что он полагает как не-Я.
Ощущение смысла необходимо в буквальном смысле слова, как воздух. Так же, как гибнет человеческий организм без воздуха, гибнет он и от потери смысла. Свидригайлов говорил Раскольникову, что «всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с…» и, не обретя его, – застрелился. Уговаривая Раскольникова обратиться к нормальной человеческой жизни, Порфирий Петрович настаивает: «Вам теперь только воздуху надо, воздуху!»12. Блок в своей предсмертной речи о Пушкине сказал то
