Как сделан «Нос». Стилистический и критический комментарий к повести Н. В. Гоголя - Ксана Бланк
Линию, намеченную Дилакторской, продолжает А. А. Плетнева, указывая, что гоголевский «Нос» отсылает к популярной лубочной картинке «Похождение о носе и сильном морозе». В первой половине 1830-х эта картинка с сопроводительным текстом издавалась трижды [Плетнева 2003]. Главным героем этой истории выступает нос, умеющий ходить и говорить. Как и в повести Гоголя, нос в лубке обладает двойственной природой – он одновременно и нос, и антропоморфное существо.
Плетнева предполагает, что в XIX веке для читателей Гоголя связь повести с этим лубком была очевидна. Поскольку лубки считались низовой литературой, читателей могло возмутить обращение Гоголя к массовой народной культуре. Русская классическая литература и народные картинки предназначались для совершенно разной аудитории. В языке лубков существовали свои правила орфографии, морфологии и синтаксиса, не имевшие ничего общего с нормами тогдашнего литературного языка; лубочный язык складывался из диалектизмов, просторечия, церковнославянизмов и канцелярских штампов. По мнению Плетневой, Пушкин нашел в «Носе» «так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального», поскольку сам обращался к лубочной традиции в «Сказке о царе Салтане» и «Руслане и Людмиле».
Рассмотрение темы народных суеверий в «Носе» будет неполным без упоминания знаменитого тезки цирюльника – Ивана Яковлевича Корейши (1783–1861), во время написания повести имевшего репутацию пророка и блаженного. Сын священника, Корейша получил образование в смоленской семинарии, а затем в духовной академии [Баженов 1909: 70–77; Прыжов 2008: 81–95]. В 1813 году из-за пророчества Корейши сорвалась женитьба одного знатного дворянина. Следствием этого события стало то, что в 1817 году Корейша, страдавший душевным расстройством, был помещен в московскую Преображенскую больницу для умалишенных. Последующие сорок четыре года жизни он провел в этой лечебнице. В первой половине 1830-х годов, когда Гоголь работал над «Носом», к Корейше ежедневно приходили десятки посетителей, веривших в его сверхъестественные способности целителя и пророка. Корейшу хорошо знали не только в Москве, но и в Петербурге. В своей книге, опубликованной в 1909 году, главный врач Преображенской больницы, профессор психиатрии Н. Н. Баженов (1857–1923) писал о бывшем пациенте своей больницы: «Слава его, как прорицателя, росла и проникала во все слои общества до литературного и университетского мира» [Баженов 1909:74]. Благодаря распространявшимся в Москве и Петербурге слухам о пророческом даре Корейши к нему со всей России съезжались многие его известные современники, в частности, академик Ф. И. Буслаев.
Русская литература обессмертила имя и образ этого необычного человека. Он стал прототипом Гриши из 22 главы повести «Юность» (1857) Л. Н. Толстого; А. Н. Островский упоминает его в двух пьесах – «Женитьбе Бальзаминова» (1861) и «На всякого мудреца довольно простоты» (1868); М. Е. Салтыков-Щедрин пишет о Корейше в романе «История одного города» (1870); Ф. М. Достоевский целиком посвящает ему вторую главу пятой части романа «Бесы» (1871–1872), где юродивый выведен под именем Семен Яковлевич; под своим настоящим именем Иван Яковлевич фигурирует в сатирическом рассказе Н. С. Лескова «Маленькая ошибка» (1883). Все перечисленные писатели создавали гротескный образ лжесвятого. После смерти Корейши его некролог был опубликован не только в московских газетах, но и в петербургской «Северной пчеле».
Гоголь, согласно запискам его врача А. Т. Тарасенкова, однажды пытался встретиться с Корейшей. В 1852 году, за три недели до смерти, сырым, холодным и ветреным февральским вечером писатель отправился на извозчике в отдаленную часть Москвы, Сокольники, где находилась Преображенская больница. Прибыв туда, он ходил взад-вперед у ворот, долго стоял на заснеженном поле возле больницы, а потом внезапно сел обратно в сани и вернулся домой. Тарасенков предполагает, что Гоголь ездил к Преображенской больнице, чтобы посоветоваться с Иваном Яковлевичем Корейшей [Тарасенков 1902: 17]. Иначе истолковал этот поступок Н. Н. Баженов: Преображенская больница была единственным в Москве общественным учреждением для душевнобольных, Гоголь знал это и, чувствуя угрозу своему душевному здоровью, бросился туда за помощью [Баженов 1909: 74].
После публикации в 1860 году очерка И. Г. Прыжова «Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве» имя «Иван Яковлевич» стало нарицательным, обозначающим юродивого в широком смысле и было включено в опубликованный в 1896–1912 годах «Большой толково-фразеологический словарь» М. И. Михельсона.
Гоголь написал «Нос» задолго до публикации книжки Прыжова, однако в пользу того, что в цирюльнике Иване Яковлевиче сатирически отображены черты Ивана Яковлевича Корейши, свидетельствуют несколько параллелей между двумя Иванами. Цирюльник напоминает юродивого своей неопрятной внешностью. По воспоминаниям посетителей Преображенской больницы, приходившим к Корейше за предсказаниями будущего, «пророк» лежал в углу своей комнаты под грязным засаленным одеялом. Ел он лежа, приглашая посетителей разделить с ним трапезу.
Его нечистоплотность стала притчей во языцех. В стихотворении на смерть Корейши поэт Ф. Б. Миллер, выступавший под псевдонимом Гиацинт Тюльпанов, писал:
«Иван Иаковлич безвременно угас!
Угас пророк, достойный лучшей доли!»
О бедные! мне ваш понятен вопль и сон:
Кто будет вас трепать немытой дланью?
Кто будет мило так дурачить вас, как он,
И услаждать ваш слух своею бранью?
Кто будет вас кормить бурдою с табаком
Из грязного, вонючего сосуда,
И лакомить подчас засохшим крендельком
Иль кашицей с засаленного блюда?
Цит. по [Прыжов 2008:95].
В «Носе» подчеркивается неопрятность цирюльника Ивана Яковлевича:
Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно не брит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий, то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился; а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «у тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «отчего ж бы им вонять?» – «Не знаю, братец, только воняют», говорил коллежский асессор (51)[30].
Двух Иванов Яковлевичей роднит также пристрастие к спиртному Как ни странно, Корейше в больнице позволялось выпить водки за обедом. Ему также разрешалось нюхать и жевать табак, который в больших количествах приносили ему посетители (табак многократно упоминается в «Носе»). Корейша пользовался этими особыми привилегиями, поскольку плата, которую вносили его посетители за визит, приносила больнице существенный доход.
Несмотря на непотребный внешний облик и пристрастие к спиртному, оба Ивана Яковлевича выступают в роли целителей. Иван Яковлевич в «Носе» грязными руками производит кровопускания. Он бесцеремонно теребит своих клиентов за носы, и недаром его жена подозревает, что
