История античной литературы - Наталия Александровна Чистякова
Эта поэзия, торжественная и величественная, предназначенная для празднества, никогда не касалась границ обыденного и повседневного, не входившего в ее сферу. Поэт же претендовал на исключительное положение в обществе, так как благодаря ему «доблесть» завоевывала себе бессмертие. Поэт был ее глашатаем, постигшим тайны искусства «сплетать славе неувядающий венок». «Доблесть, — говорит Пиндар, — растет как дерево, оживая в свежих капельках росы, возносясь к влажному эфиру с помощью мудрых и справедливых (т. е. поэтов)»[40].
Оды Пиндара довольно велики по объему и составлены из нескольких триад, т. е. трех строф, в каждой из которых за двумя ритмически одинаковыми строфами (строфа и антистрофа) следует третья в иной ритмической структуре, называемая эподом. Общая схема триады — ААВ. Мелодии эпиникиев, исполняемых обычно под аккомпанемент флейты, утрачены. Примером пиндаровского эпиникия может служить первая пифийская ода в честь правителя Сиракуз Гиерона, одержавшего в 470 г. до н. э. победу в Дельфах в состязании колесниц. Ода состоит из пяти триад, каждая из которых имеет свою тему. Первая открывается прославлением лиры, как символа музыки и поэзии:
строфа —
О златая лира! Общий удел Аполлона и Муз
В темных, словно фиалки, кудрях!
Ты основа песни и радости ты почин!
Знакам, данным тобою, послушны певцы,
Только лишь ты запевам, ведущим хор,
Дашь начало звонкою дрожью.
Язык молний, блеск боевой угашаешь ты,
Вечного пламени вспышку; и дремлет
Зевса орел на его жезле,
Низко к земле опустив
Быстрые крылья, —
антистрофа —
Птиц владыка. Ты ему на главу его с клювом кривым
Тучу темную сна излила,
Взор замкнула сладким ключом — ив глубоком сне
Тихо влажную спину вздымает он,
Песне твоей покорен. И сам Арей,
Мощный воин, песнею сердце свое
Тешит, вдруг покинув щетинистых копий строй.
Чарами души богов покоряет
Песни стрела из искусных рук
Сына Латоны и дев
Муз пышногрудых.
(Пер. М. Грабарь-Пассек)
Далее в эподе следует переход ко второй триаде. По правилам архаического искусства поэт переходит к образу, противоположному предыдущему: то, что успокаивает и радует земные и небесные силы, раздражает и выводит из себя их противников, в том числе страшного Тифона, некогда поверженного Зевсом. Во второй триаде воспевается деяние Зевса, низвергшего Тифона в Тартар и обрушившего на него гору Этну и Пифекусские острова. С той поры лишь извергающиеся вулканы напоминают о том, что Тифон жив и дышит под землей. Этот миф должен напомнить слушателям о недавнем извержении Этны, у подножия которой нынешний победитель основал одноименный город. Поэт обращается с мольбой к Зевсу, победителю Тифона, а так как Гиерон одержал победу в Дельфах, священном прибежище Аполлона, то милостивый к победителю Аполлон не оставит без своих благодеяний и новый город. В третьей триаде развивается сентенция о божественном происхождении всех земных благ и прославляется Гиерон, которого Пиндар сравнивает с мифическим героем Филоктетом. Четвертая триада прославляет государственный строй нового города в сопоставлении его со Спартой, древним могучим оплотом дорийских аристократов. А недавние войны Гиерона сравниваются в их победном завершении с великими победами греков при Саламине и Платеях, когда соединенными усилиями все греческие государства нанесли сокрушительный удар мощной персидской державе. Пятая триада посвящена тому юноше, которого Гиерон сделал первым правителем Этны. В прославлении его молодости и красоты чувствуется отзвук любовных песен-величаний, типичных для Ивика и Анакреонта. Все завершается хвалой славе, достойную лепту в которую внес победитель Гиерон.
Поэзия Пиндара оказала большое влияние на многих поэтов. Римский поэт Гораций, во многом перекликающийся с Пиндаром, сравнивал его с могучей рекой, вышедшей из берегов и увлекающей в бурлящем потоке все на своем пути. В европейской поэзии, начиная с XVI в., когда особенности пиндаровского стиля еще не могли быть восприняты исторически, появился даже особый, подражающий Пиндару стиль, где торжественная высокопарность и бессистемность тем и мотивов считались обязательной принадлежностью «высокой поэзии». В России ей отдали дань Сумароков, Державин и Ломоносов. Но подлинная слава Пиндара, завершающего целую эпоху греческой поэзии, не в его «бушующем стиле» и не в прославлении идеалов аристократической доблести, а в утверждении могущества человека и в воспевании его физического и нравственного совершенства, позволившего поэту сказать, что «природа богов и людей — одна».
В 1896 г. в египетской гробнице были обнаружены два папирусных свитка, в которых оказались отрывки 14 эпиникиев и 6 дифирамбов хорического поэта Вакхилида, ионийца по происхождению, современника и соперника Пиндара. В поэтической одаренности Вакхилид несколько уступает Пиндару; при сопоставлении их однотипных произведений ясно, как глубок и сложен Пиндар и поверхностен, но точен и легок в своей доступности Вакхилид. Даже в эпиникиях он всегда отдает предпочтение повествовательной части, в дифирамбах же, несколько напоминающих баллады, сюжетно-повествовательная линия становится основной, хотя эпизоды мифа, как и у Стесихора, разрабатываются в лирической форме.
Но архаическая лирическая поэзия уходила в прошлое. На смену старым представлениям о доблести, в которой преобладали физические качества человека, пришли новые идеалы и поэтически воплотились в новой художественной форме, в драме, фольклорной по своим истокам, но во многом унаследовавшей традиции лирической поэзии.
6. ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРОЗА АРХАИЧЕСКОГО ПЕРИОДА
В греческом фольклоре прозаические и поэтические жанры сосуществовали с древнейших времен. В фольклорной прозе преобладали обычно малые формы: пословицы, поговорки, басни и сказки. Многочисленные пословицы и поговорки в качестве сентенций и афоризмов вошли затем в различные прозаические сборники, среди которых наиболее знаменита была народная книга о семи мудрецах, возникшая предположительно в конце VI в. до н. э., существовавшая в различных вариантах и известная
