Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
Слово осьминог тоже становится прилагательным, при этом оно отнесено к восьминогому пауку, то есть при изменении грамматической принадлежности слова расширяется его значение. В том же тексте грамматически двойственно и слово истерик:
Пока не требует паýка
к священной жертве Аполлон,
его пример другим наука,
а третьим, блин, оксюморон,
<…>
Как осьминог он, неудобен,
истерик, мух и бородат,
как вою глас его подобен,
как слюни брызгами летят
Владимир Строчков. «Пока не требует паука…» [18].
Александр Левин употребляет прилагательные одинока, черноока, выполняющие предикативную функцию, в синтаксическом параллелизме и рифменном подобии с существительным лежебока. Тем самым создается грамматическая двусмысленность всех этих слов:
Замолчал мужик Вавила.
Говорит ему Людмила:
<…>
Я, Герасим, одинока,
я, Герасим, черноока
и совсем не лежебока,
а не веришь – не женись!
Александр Левин. «Рыбачка и мужик» [19].
На восприятие краткого прилагательного как существительного влияет рифма:
Возможно ль жить, не положив границы
меж холодом и хрупкой кожей рук?
Страдательная роль певца и очевидца —
озноб души распространять вокруг.
Кто вовлечен в игру – столбами соляными
застыли при обочине шоссе,
но кто промчался – исчезает в дыме
ступицей, искривленной в колесе.
Из этих двух не выбрать виновата,
когда я вижу: выбор совершен
помимо них, когда изменой брата,
как лихорадкой воздух заражен.
Виктор Кривулин. «Помимо суеты, где ищут первообраз…» / «Композиция с городом на побережье и морем» [20] ;
сам наш старш Гавр, сын наш сам старш
но ты сам Гавр, ты сам сын наш
спроси, как я сам отыскал
тебя средь скал, пока ты спал
Гавр спал устал, Семён сказал
наш Гавр упал у самых скал
тут спал уставш сам сын наш старш
как вдруг ему стал тут так страш
так, ни с чего, ну, ты сам знашь
и началось, и мне не жаль
с тех самых пор, ну, эта блажь
да сам ты врёшь, ну, вру, а что ж
Света Литвак. «сам наш старш Гавр, сын наш сам старш…» [21].
У Дмитрия Бобышева наблюдается синтаксический параллелизм атрибутивных кратких прилагательных с существительным:
И телесная звезда
испускает понемногу
ломоту лучей туда,
по припухлу и отлогу,
по отрогу…
Дмитрий Бобышев. «Стигматы» [22].
В данном случае граница между адъективностью и потенциальной субстантивностью слов припухлу и отлогу легко преодолевается не только параллелизмом с существительным отрогу, но и конструкцией с повторением предлога по, расчленяющим предложение таким образом, что определения припухлу и отлогу заметно отделяются от определяемого отрогу. Этой автономности немало способствует и замкнутость прилагательных внутри стихотворной строки. Следовательно, определения, проявляя возможную независимость от определяемого, сами принимают на себя функцию обозначения предмета, то есть приобретают свойства существительных. Обратим внимание на то, что члены рифменной пары отлогу – отрогу являются квазиомонимами (словами, различающимися одной фонемой). То есть звуковое сходство слов отзывается в стихах не только их семантическим подобием, как это обычно бывает при парономазии, но и грамматическим.
Все случаи совмещенной грамматической полисемии и омонимии вызывают сомнение в частеречной принадлежности соответствующих слов, и это принципиально важно. Сомнение естественно при синкретическом представлении грамматических значений:
Когда переход совершается на наших глазах, когда длинный процесс перехода своей серединой занял как раз переживаемую нами эпоху, тогда мы останавливаемся в недоумении над словом и не знаем, к какой части речи его отнести (Пешковский 2001: 142–143).
Наиболее приближено к древнему синкретизму употребление краткого прилагательного-существительного в позиции подлежащего, например:
Ну когда устанется навсегда
и вода перестанет ждать
и отстанет по берегу молода
за утопленником бежать,
и станет тогда так легко лететь —
как без камня над головой,
как машина падает на Литей…
и шумит летейской травой.
Анджей Иконников-Галицкий. «Лает лампочка, и весь город спит…» [23] ;
На фиолетовом лице
Четвертый седовлас
Носил морщины мудреца
Свинец храня для глаз
Анри Волохонский. «Дом и река» [24] ;
Сперва как венценосная змея
Смотря со стороны иду к вам я.
Ходя в яйце змеи пернат зарытый
Спит – как бы херувим, во мне сокрытый
Анри Волохонский. «Павлин асана» [25] ;
В просторе том предел для ок
Невидим ибо там
Нигде не рдел ни солнца сток
Ни звездная желта
Анри Волохонский. «Последняя видимость» [26].
Обратим внимание на то, что ударение в авторском неологизме желта соответствует употреблению кратких прилагательных в предикативной, а не в атрибутивной функции.
Встретилось и существительное мужского рода желт:
Хлебушка краюху мне, черной сладости огней
над летящей в ночь рекой, я и сам еще такой.
Молока, что солнца желт разливает цвет парной.
Что ты чертик, что божок, ты сегодня не за мной.
Давид Паташинский. «Хлебушка краюху мне, черной сладости огней…» [27].
Краткие прилагательные бывают омонимичны не только существительным, но и наречиям, соответственно в поэзии встречается их синкретическое представление:
свобода, значит… сова, не видя стекла,
ткнется в окно деревянно – и отлетает в угол…
в славянском шкафу, где заперты наши дела
всё еще снится гражданская красная вьюга
Виктор Кривулин. «Сова на шкафу» [28].
Следующий пример демонстрирует двойственную грамматическую принадлежность слова в позиции анжамбемана – стихового переноса, когда границы строки не совпадают с границами предложения или синтагмы:
затем приснится солнце горячо
роняющее жидкую корону
когда я подошел и тронул
за каменное тонкое плечо
Давид Паташинский. «пришел домой свеча одна горит…» [29].
Слово горячо здесь можно прочитать и как краткое прилагательное, и как наречие.
На границе строк возможна и потенциальная субстантивация наречия, омонимичного прилагательному:
Но с ним хозяин не играет
И в блюдечко не наливает
С бараньим мясом горячо
Бурлящее в горшке
