Иронические юморески. Кванты смеха - Николай Николаевич Носов
Если допустить, что существует какая-то специальная сатирическая типизация, то необходимо допустить, что существует и какая-то специальная юмористическая типизация, а также какая-то особая трагическая типизация, не говоря уже о том, что должна существовать и обычная типизация, при помощи которой создаются обыкновенные положительные и отрицательные типы. Поскольку в одном и том же произведении наряду с обычными положительными типами встречаются и сатирические, и юмористические, и трагические, постольку писатель, работая над произведением, должен переходить от одного способа типизации к другому, от другого к третьему и т. д. Больше того: иногда в положительном характере вдруг проскальзывают какие-то юмористические черты, которые, однако ж, не дают основания зачислить человека в комические герои. Бывает, что в человеке, как, например, в Нагульнове из «Поднятой целины», сосредоточатся сразу и положительные, и юмористические, и даже трагические черты. Значит ли это, что писателю приходится в таких случаях создавать образ героя при помощи трёх типизаций сразу?
Думается всё же, что писатель не мечется между различными методами типизации. Писатель должен хорошо знать своего героя, должен представлять его себе настолько ярко, чтобы быть в состоянии отделить в его характере существенное от несущественного. Для того чтобы создать художественный образ, характер, тип, писателю достаточно изобразить своего героя (который уже сам в себе может быть типом) в его существенных чертах. В отборе и изображении существенных черт типического характера и заключается реалистическая типизация в той части, в которой она касается создания литературного типа (типического характера). Если в герое существенны положительные черты, получится положительный тип, если существенны сатирические черты, получится сатирический тип, если существенны одновременно и трагические, и юмористические черты, то получится тип трагикомический, вроде Дон Кихота.
Рассматривая сатирический тип как разновидность отрицательного типа, мы, тем самым, соглашаемся, что главными, существенными в сатирическом типе будут его отрицательные черты, те черты, которые говорят о его отрицательной направленности, а не его смешные черты, то есть черты, говорящие о слабых сторонах его натуры, о каких-то его промахах, ошибках и т. д. Если типический образ – это изображение типического характера в его существенных чертах, то сатирический характер в первую очередь должен быть изображён в своих отрицательных чертах, в недостатках, направленных во вред другим людям. Поскольку всё же сатирический тип отличается от обычного отрицательного типа наличием каких-то смешных черт (недостатков, направленных во вред самому себе), постольку и смешные черты должны присутствовать в образе, но в каком-то подчинении основным, то есть отрицательным чертам. Встречаясь в произведении с сатирическим типом, читатель в первую очередь должен видеть его отрицательную направленность, а не просто обнаруживать, что герой – вообще смешной человек. Если, однако ж, под созданием типического сатирического образа мы будем понимать выявление, отбор, концентрацию, сгущение каких-то сатирических, комических, вообще смешных черт, то можем изобразить сатирический тип как нечто безобидное, внушающее лишь смех, лишённое своих отрицательных черт, нечто сближающееся с юмористическим типом, то есть с чем-то противоположным.
То же можно сказать и о юмористическом типе, который мы рассматриваем как разновидность положительного типа. Основное в нём, главное, существенное – это положительные черты. Смешные черты тоже имеют значение, так как в противном случае юмористический тип ничем не отличался бы от положительного, но они не должны заслонять в изображении положительных черт. Знакомясь с подлинно юмористическим героем (Пиквик, Швейк, Щукарь), мы всегда видим его положительную направленность.
Понимая юмористическую или сатирическую типизацию как преувеличение, заострение, сгущение, концентрацию комических черт в тех или иных образах, можно прийти к созданию таких персонажей, которые и вовсе не покажутся кому-либо смешными, так как потеряют всякое жизненное правдоподобие. Если мы и встречаем в сатирических произведениях гротеск, гиперболу (приём преувеличения), то допустимы они тогда, когда не принимаются зрителем, читателем за чистую монету, а воспринимаются как намёк на нечто действительно существующее, как насмешливое сравнение, образ-сравнение. Именно в таком смысле мы понимаем не только такие явно неправдоподобные персонажи, как Брудастый, но и образ Победоносикова в «Бане». Читатель всегда очень тонко разбирает, шутит ли писатель, как бы невзначай подсовывая ему иносказательный образ, или на самом деле пытается выдать за правду какую-нибудь небывальщину.
Сатирическое в искусстве интересует нас в том виде, в каком оно встречается в жизни. Любое отклонение в этой области воспринимается либо как лакировка, как замазывание недостатков, либо как очернительство, как нарочитое сгущение красок. Сатирическое или юмористическое произведение ценно не просто как смешное произведение, а как произведение искусства. Искусство же мы ценим за правду, за то знание истины, которое оно даёт нам.
Марк Твен в «Автобиографии» пишет о выпущенной им книге, в которой он собрал произведения семидесяти восьми американских юмористов. Все эти семьдесят восемь юмористов начинали свою деятельность вместе с М. Твеном, стали известны и даже знамениты, но на протяжении 30–40 лет были постепенно забыты, сошли на нет. «Почему они оказались недолговечными? – спрашивает М. Твен и отвечает: – Потому что они были только юмористами. Только юмористы не выживают».
Объясняя причины этого скоропостижного факта, М. Твен пишет: «Иногда приходится слышать, что роман должен быть только произведением искусства, романист не должен ни поучать, ни проповедовать. Быть может, это требование подходит автору романов, но оно не подходит юмористу, юморист не должен становиться проповедником, он не должен становиться учителем жизни. Но если он хочет, чтобы его произведения жили вечно, он должен и учить, и проповедовать. Когда я говорю вечно, я имею в виду лет тридцать… Я всегда проповедовал. Вот почему я продержался эти тридцать лет. Когда юмор, неприглашённый, по собственному почину входил в мою проповедь, я не прогонял его, но я никогда не писал свою проповедь для того, чтобы смешить. Я всё равно написал бы её, с юмором или без юмора».
Так относился М. Твен к своему творчеству. Как к проповеди! Проповеди истины и добра. К этому добавить нечего. Можно добавить ещё одно его же высказывание: «Только тот юмор будет жить, который возник на основе жизненной правды. Можно смешить читателя, но это пустое занятие, если в корне произведения не лежит любовь к людям. Многим невдомёк, что это требует от юмориста такой же способности видеть, анализировать, понимать, какая необходима авторам серьёзных книг».
Именно не только видеть, но анализировать и понимать – вот что необходимо авторам и серьёзных, и несерьёзных книг. А юмор… это всего лишь способность отнестись к смешному, как оно того заслуживает: пошутить, сострить по адресу того, что действительно смешно, то есть сказать о нём так, чтоб читатель почувствовал насмешку и обратил внимание на смешное явление. Для этого писатель иногда чего-то чуточку недоскажет, давая
