Русская литература. Просто о важном. Стили, направления и течения - Егор Сартаков
Князь П.А. Вяземский проницательно сравнил Гоголя с художником Гольбейном: Гоголь «в некотором отношении Гольбейн, и „Мертвые души“ его сбиваются на „Пляски мертвецов“».
Кого же Гоголь считал в поэме «мертвыми»? С точки зрения сюжета это крестьяне, которых задешево скупает у помещиков Чичиков. Помещики платили за каждого крестьянина мужского пола налог. Раз в несколько лет проходили ревизии, составлялся документ («ревизская сказка»), куда были внесены все крестьяне. Если крестьянин умирал, то до следующей ревизии по бумагам они числились живыми. Иногда помещики годами платили за умерших крестьян. Идея Чичикова была в том, чтобы за копейки скупить души умерших крестьян и заложить их в Опекунский совет под процент. Получив деньги в Опекунском совете, Чичиков хотел объявить крестьян переселенными в Херсонскую губернию: в 1830-е годы она считалась неосвоенной, поэтому помещик, который переселял туда крестьян, получал землю от государства. После этого крестьяне должны скопом умереть от какой-нибудь болезни, а их хозяин остался бы и с деньгами, и с землей.
Обложка первого издания поэмы «Мертвые души»
Но подлинными «мертвыми» душами в поэме являются не крестьяне, а помещики и сам Чичиков. Гоголь обличает общество, где одни люди торгуют другими людьми. Показательна сцена торговли Чичикова с Собакевичем, который, единственный из всех помещиков, сразу понял его выгоду:
– Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку на сердце: по восьми гривен за душу – это самая красная цена!
– Эк куда хватили – по восьми гривенок!
– Что ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя.
– Ведь я продаю не лапти.
– Однако ж согласитесь сами: ведь это тоже и не люди.
– Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу?
– Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими, ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубля, извольте, дам, а больше не могу.
– Стыдно вам и говорить такую сумму! вы торгуйтесь, говорите настоящую цену!
– Не могу, Михаил Семенович, поверьте моей совести, не могу: чего уж невозможно сделать, того невозможно сделать, – говорил Чичиков, однако ж по полтинке еще прибавил.
– Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич. – Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик.
Покупка «мертвых» душ – дело инфернальное. Но торг между Чичиковым и Собакевичем имеет не пугающие, а гротескные черты. Кажется, что они о дровах торгуются, а не о людях. В итоге Собакевичу удалось надуть Чичикова: помещик подсунул ему мертвую женскую душу, в то время как Чичикова интересовали только мужские.
Куда несется птица-тройка
Гоголь хотел показать «всю Русь», поэтому символически мертвой в его поэме стала сама Россия. Писатель увидел, что страна пошла ложным путем корысти и торгашества и движется по нему к самому краю пропасти. Эсхатологическое звучание конца света в поэме Гоголя от главы к главе только усиливается.
И тем удивительнее образ птицы-тройки в последней главе. Под пером Гоголя бричка Чичикова превращается в стремительно несущуюся Россию: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?»
Русь-тройка – это поэтически воплощенная вера Гоголя в высокое, всемирно-историческое значение России как православной страны. Он верил, что Россия, обогнав другие народы и государства, скажет свое слово в мировой истории. И слово это, конечно, будет из области нравственности.
Гоголь, который постоянно жил в Европе, чувствовал трагическую обреченность Запада. «Мудрости ‹…› не продают больше на европейских рынках», – писал он. Автор «Мертвых душ» объяснял это недостатком веры и, соответственно, духовности западной цивилизации. Поэтому в Европе «скоро поднимутся снизу такие крики, именно в тех с виду благоустроенных государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся ‹…›. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство». Религиозная глухота Европы, которую чувствовал Гоголь, вела к трагической безысходности в западной жизни. И вот здесь-то и заявит о себе Россия – страна глубокой православной духовности.
Гоголь понимал, что его мифологизированное представление родины имеет мало общего с реальностью, поэтому так болезненно воспринимал работу над «Мертвыми душами». Чем дальше он писал эту книгу, тем больше она казалась ему не литературным произведением, а жизнетворческим проектом, в котором он выступает не в роли автора, а в роли пророка; не обычного творца, а Небесного. Задача, конечно, невыполнимая.
Последние слова, которые написал Гоголь перед смертью, также посвящены «мертвым душам», но уже не художественным, а нашим: «Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать и разбойник». В этих словах опять ощутима вертикальная идея духовного воскрешения, которое, по мысли Гоголя, возможно только одним путем. Тем путем, который двадцать столетий тому назад был дан человечеству устами его Спасителя: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь».
Как и в «Ревизоре», в «Мертвых душах» Гоголь использовал сюжетную идею Пушкина как рамку, которую наполнил своим содержанием. Взгляд художника точно уловил приходящую эпоху дельцов с «мертвыми душами». Но возрождение России писатель видит в пути не от дантевского ада до рая, как считают многие исследователи, а по лестнице Иоанна до седьмого неба. Но кто бы смог по ней пройти, в первом томе мы не увидели. И поэтические строки Гоголя о России-тройке остаются утопическими мечтами.
И.С. Тургенев, «Отцы и дети»: О трудностях диалога
