Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев
Попутно отметим и другое, внутренне связанное с этим, явление. Наиболее талантливые из числа второго поколения «старой эмиграции», владеющее в совершенстве иностранными языками, предпочитают и печататься на этих языках, уходя из русской современной литературы. Таковы, например, Труайя-Тарасов. Сирин-Набоков.
Поверхностный зарубежный читатель, просматривая страницы беллетристических отделов нашей периодики, безусловно, приходит к очень печальному выводу:
– Оскудела наша художественная литература. Старики поумирали, а молодых талантов или совсем нет, или они денационализированы. Читать нечего.
Но этот поверхностный, только поверхностный, читатель глубоко ошибется в своем выводе. Причина по внешности несомненного оскудения зарубежной русской литературы скрыта не в самих писателях, не в снижении их творческих возможностей, а в тех непреодолимых для них препонах, которые стоят на пути этих писателей к читателю.
Первая из этих причин, образовавшаяся вокруг издательств и отдельных периодических изданий, печатающих беллетристику, кружковщина, в большинстве случаев осложненная партийностью и политиканством. Это не значит, конечно, что художественная литература должна быть строго отделена от политической жизни. Нет, в наши дни политика слишком глубоко вросла в жизнь и оторвать от нее литературу невозможно, но одно дело – политика, а другое – партийное политиканство, «направленчество» – самая гнусная традиция «прогрессивной» русской литературы, от которой в свое время страдали Лесков, Леонтьев и даже Чехов.
Приведем некоторые факты. Мы имеем точные сведения о том. что, например, талантливому сатирику Н. Е. Русскому категорически закрыт доступ па страницы «Русской мысли» ее теперешним руководством. Причины чисто партийные. Писательнице Л. Норд тем же руководством той же газеты предложено или прекратить свою работу в органах национальной мысли или не присылал больше своих материалов в «Русскую мысль». Роман Свена, посланный им Чеховскому издательству был этим издательством принят, но фактическое появление его в печать было отложено на неопределенно долгий срок. Автор был придужден взять свой роман обратно. Не приходится сомневаться, что подобных фактов было много, и не ими ли объясняется отход из русской зарубежной беллетристики таких безусловно талантливых писателей, как Г. Климов, Л. Ржевский, Н. Нароков (напечатавший за последний год только два или три незначительных рассказика), исчезновение рассказов и очерков Г. Андреева и многих других.
Писатель из среды второй волны антисоветской эмиграции явно не находит себе места. Он продолжает читаться «морлоком», «неполноценной личностью», хотя об этом после позорной для «прогрессивной» части русской эмиграции дискуссии не принято говорить вслух, но втайне это мнение о нем держится и практически осуществляется многими методами. Так, помимо «заговора молчания», которым в недавние еще годы пытались задушить И. Л. Солоневича, теперь применяется метод «принуждения к молчанию» или вынуждение автора писать по указке группировки, владеющей данным изданием или издательством. За примерами ходить недалеко. Безвременная гибель «Издательства им. Чехова» вызвана именно такого рода деятельностью блока меньшевиков-марксистов и их «прогрессивных» подпевал, захвативших это многообещавшее дело в свои цепкие руки. Обещая на словах надпартийность издательства, эти дельцы мастерски втерли очки слабо ориентировавшемуся в русской литературе американскому руководству. Они беспардонно кастрировали дореволюционных русских писателей и поэтов, вытравляя из них подлинно национальную сущность. Этой операции подверглись Леонтьев, Хомяков, Тютчев, Вл. Соловьев и др. Не избежал ее и Н. Гумилев, а Есенин был, очевидно, зачислен в кадры неполноценных. Скрепя сердце, напечатали куцый томик Шмелева… Зато «прогрессивным» писателям двери были открыты настежь. Не только пять книг Бунина, но даже явно устарелые фельетоны Осоргина, литературные очерки Терапиано, тенденциозные экономические работы Прокоповича, мало кому интересные речи Гольденвейзера, воспоминания Зензинова, Вишняка, Чернова и много подобных им заполнили макулатурой склады издательства, что и привело к его гибели, а литераторов русского зарубежья – к молчанию. Это большой удар для литературы русского зарубежья, но тою же «прогрессивной» кружковщиной нанесен ей и другой, пожалуй, еще более крепкий удар – разрыв современного читателя зарубежья с его печатью. Этот читатель берет в руки книгу какого-нибудь Осоргина или Адамовича, бегло проглядывает ее и отбрасывает «с насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом». В мышлении этого читателя образуется пустота, а в его сердце растет безнадежность, неверие в самого себя и в силы своего народа. Эта пустота обычно заполняется или обывательской повседневностью или стремлением к денационализации с тем, чтобы стать «как все», его окружающие. И невольно встает перед ним вопрос: «Стоило ли эмигрировать, порывать связь с родиной, даже если она порабощена кремлевской бандой?».
На мельницу большевистской пропаганды льется обильный поток воды. Эта вода вытекает из «прогрессивных» источников. Затхлая, гнилая вода, полная миазмов разложения трупов ушедшей эпохи.
Что дальше? Какой же выход из создавшегося положения, очень тяжелого для русской литературы зарубежья, стоящей в настоящий момент действительно на краю гибели?
Нам думается, что в идейном плане ее может спасти только понимание того, что литература современного русского зарубежья может существовать и развиваться только как единственная свободная ветвь всей современной русской литературы в целом, но не как обособленное деревцо специфически эмигрантской литературы. Выращивать такое деревцо на почве зашедшей в тупик русской литературы непосредственно предшествовавших революции десятилетий, на почве, пропитанной господствовавшей в то время в ней внутренней денационализации абсолютно бессмысленно в наши годы национального пробуждения России, симптомы которого видны нам даже отсюда, из зарубежья. Корни литературы этих годов окончательно сгнили, а некоторые сохранившиеся до нашего времени чахлые ветви неизбежно обречены смерти. Но легко сказать «пусть мертвые хоронят мертвых», труднее осуществить эти слова и еще труднее дать реальную, питательную почву для выращивания новых, заглушаемых этим сушняком, побегов.
Чеховское издательство давало все-таки новым русским писателям какие-то жалкие горсточки необходимой для их роста земли. Теперь нет и этого. Чтобы не впасть в окончательную безнадежность, будем надеяться на то, что наши наиболее крепкие периодические издания расширят свои литературные отделы, как в смысле увеличения печатной площади, так и в смысле предоставления ее беллетристам при условии освобождения их от партийно-групповой цензуры. Возможности для этого все-таки имеются. Например, то же «Новое русское слово» явно обладает излишком печатной площади, которую ему приходится заполнять очень мало интересной для читателя макулатурой. Издателям это не принесет вреда, но, наоборот, сблизит их издания с современным читателем современного русского зарубежья, разрыв издательств с которым подтверждается низкими тиражами этих изданий. Конечно, это паллиатив, но он
