Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы - Екатерина Евгеньевна Дмитриева
Месяцем ранее он описывает А. О. Смирновой свое римское окружение и светских людей, погрязших в суете (а среди них и графиню Ростопчину), как именно тех, для кого в первую очередь предназначен второй том «Мертвых душ»:
Мне трудно даже найти настоящий дельный и обоюдно-интересный разговор с теми людьми, которые еще не избрали поприща и находятся покаместь на дороге и на станции, а не дома. Для них, равно как и для многих других люд<ей>, готовятся «Мертвые души», если только милость Божья благословит меня окончить этот труд так, как бы я желал и как бы мне следовало. Тогда только уяснятся глаза у многих, которым другим путем нельзя сказать иных истин. И только по прочтении 2 тома «М<ертвых> д<уш>» могу я заговорить со многими людьми сурьезно (письмо от 15 (27) января 1846 г., Рим).
В следующем, февральском, письме Гоголь вновь делится со Смирновой своими сомнениями, надеждами и планами:
Голова и мысль вызрели, минуты выбираются такие, каких я далеко недостоин, и во все время, как ни болело тело, ни хандра, ни глупая, необъяснимая скука не смела ко мне приблизиться. Да будет же благословен Бог, посылающий нам всё! И душе, и телу моему следовало выстрадаться. Без этого не будут «Мертвые души» тем, чем им быть должно. Итак, молитесь обо мне, друг, молитесь крепко, просите молиться и всех тех, которые лучше нас и умеют лучше молиться, чтобы молились о том, дабы вся душа моя обратилась в одни согласно-настроенные струны и бряцал бы в них сам Дух Божий. <…> Лето все буду ездить по Европе в местах, где не был, осенью по Италии, зиму по островам Средиземного моря, Греции и, наконец, в Иерусалим. Теперь же ехать в обетованную землю не могу по многим причинам, а главное, что не готов – не в том смысле, чтобы смел думать, будто могу быть когда-либо готовым к такой поездке, да и какой человек может так приготовиться? Но потому, что в самом деле не спокойно на душе, не сделал еще того, вследствие чего и по окончании чего полагал только совершить эту поездку (письмо от 20 февраля (4 марта) 1846 г., Рим).
В марте 1846 года, в то время как первый том «Мертвых душ» готовится к переизданию, у Гоголя возникает мысль о возможности работы над обоими томами сразу.
Прошу вас, если будете отправлять свои вещи в Россию, а с ними и мои книги, вынуть из них два экземпляра «Мертвых душ» и оставить их при вас для меня. В России они все выпроданы; я нигде не мог достать, а первая часть мне потребна при писании второй, и притом нужно ее самую значительно выправить, —
просит он Жуковского (письмо от 4 (16) марта 1846 г., Рим). Но уже в апреле признается Н. Н. Шереметьевой, что работа у него происходит неспешно:
Вы уже знаете, что я весь этот год определяю на езду: средство, которое более всего мне помогало. В это время я постараюсь, во время езды и дороги, продолжать доселе плохо и лениво происходившую работу (письмо от 9 (21) или 10 (22) апреля 1846 г., Рим).
Казалось бы, Гоголь вновь нуждается в живых впечатлениях, в конкретном материале, «сообщающем достоверность и плотность его изображению»[72], как это было во времена его работы над первым томом. Но уже складывается впечатление, что эти живые впечатления Гоголю важны для чего-то другого. А. М. Виельгорскую он просит:
Говорите даже о том, о чем почти нечего сказать, и описывайте мне даже пустоту, вас окружающую: мне все нужно. Мне нужно знать все, что у нас ни делается, как хорошего, так и дурного, а без того я буду все еще глуп по-прежнему и никому не делаю пользы… (письмо от 2 (14) мая 1846 г., Генуя).
Ю. Ф. Самарину, служившему в те времена чиновником в Министерстве внутренних дел, Гоголь наказывает:
Займитесь вот чем: очертите мне круг и занятия вашей нынешней должности, которою вы теперь заняты, потом круг занятий всего того отделения или департамента, которого часть составляет ваша должность, потом круг занятий и весь объем [обязанност<ей>] того округа или министерства или иного главного управлен<ия>, которого часть составляет означенное отделение или департамент по числу восходящих инстанций. Все это в самом сжатом существе самого дела и притом в том именно виде, как вы сами разумеете, а не так, как кто-либо другой. Потом объясните мне, в чем именно состоит неповоротливость и неуклюжесть всего механизма и отчего она происходит, и какие от этого бывают плоды в нынешнее время как вокруг и вблизи, так и подальше от центра (письмо от начало июля 1846 г., Рим).
Все заметнее делается практическая установка в работе Гоголя – указать людям «пути и дороги» к прекрасному[73]. «Нельзя говорить человеку: „Делаешь не так“, не показавши в то же время, как должно делать», – напишет Гоголь Н. М. Языкову (письмо от 23 сентября (5 октября) 1846 г., Франкфурт). Последнее суждение соотносится с фразой из «Выбранных мест…» о «путях и дорогах» к «высокому и прекрасному». Так творческие планы Гоголя с «Мертвых душ» постепенно переносятся на книгу, над которой ему предстоит работать по меньшей мере два последующих года и которую мы знаем как «Выбранные места из переписки с друзьями». Параллельно Гоголь работает в это время над «Развязкой Ревизора» и предисловием ко второму изданию первого тома «Мертвых душ»[74].
Работа над «Выбранными местами…» и издание книги в 1847 году стали периодом если не полной, то, во всяком случае, частичной остановки труда Гоголя над продолжением поэмы, но вместе с тем дали ей и новый импульс. Поначалу Гоголь мыслил «Выбранные места…» одновременно как оправдание в задержке второго тома и как некоторую его компенсацию, своего рода замещение[75].
При этом книга «Выбранные места…» задумывалась все же по контрасту с «Мертвыми душами»: это должна была быть не поэма, не роман или повесть, а произведение, имеющее практический смысл и к тому же обращенное к «конкретному адресату»[76]. Вместе с тем книга оставалась теснейшим образом связанной с замыслом второго тома, мыслилась как «идеологическое предисловие» к
