Подлинная история Константина Левина - Павел Валерьевич Басинский
Здесь уже многое сказано о Стиве. Талантлив, но ленив. Не богат и женился, вероятно, отчасти по расчету. Впрочем – и по любви, ведь сестры Щербацкие были очень привлекательны. Но это и неважно. В широкой натуре Стивы любовь и расчет легко уживаются, чего нельзя сказать о его товарище Левине, для которого жениться по расчету унизительно. У Стивы много родственников, в том числе влиятельных. Впрочем, это и понятно – князь! (Позже мы узнаем, что он – из рода Рюриков.) Но хорошую должность он получил через мужа сестры. Это было проще всего. Каренин стоит на вершине служебной лестницы, а Стива из всех жизненных путей выбирает наиболее легкий.
Что еще?
Шесть тысяч жалования в год – это много? Весьма и весьма. Скажем так, это генеральский оклад – 500 рублей в месяц. Но не губернаторский (1 000 рублей). Тем более не министерский (1 500 рублей), как у Каренина. При этом врач до революции получал порядка 80 рублей в месяц, а учитель старших классов – 100 рублей.
Для помещика средней руки Левина потратить в ресторане за обед 14 рублей – неслыханная сумма! А Стива расстается с этими деньгами легко. Впрочем, он все делает легко. Легко продает за бесценок купцу Рябинину лес жены и так же легко собирается продать ее приданое имение в конце романа.
Легкость – вот, на первый взгляд, самая главная черта Стивы. Он легко изменяет жене, но и легко кается перед ней. В «Подлинной истории Анны Карениной» я писал, что Стива счастлив, потому что не испытывает чувства вины. Это не совсем так. Стива искренне считает себя виноватым перед женой, и он не фальшивит, когда вымаливает у Долли прощение. Но так же легко изменит жене снова.
Он принадлежит к породе женатых мужчин, которые легко сочетают в себе искреннюю любовь к семье с похождениями на стороне. Они свято уверены, что никакой грязи оттуда они в свой дом не приносят. И порой это действительно заботливые мужья и отцы. Стиву обожает его старшая восьмилетняя дочь Таня – ровесница сына Анны Сережи. И здесь вновь возникает странная параллель между Стивой и Толстым. К началу работы над романом старшей дочери и любимице Толстого Танечке было 9 лет.
Цитата из романа:
[о]: Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и, смеясь, повисла у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее…
– Что мама? – спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери.
Если забыть о том, что случилось в доме Облонских, какая трогательная семейная сцена! Нежный отец. Любимая дочь. Забота о жене.
Но самое удивительное, что известие о том, что Долли открыла его измену, поразила Стиву едва ли не больше, чем Долли – сам факт его измены:
[о]: Неприятнее всего была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и, наконец, увидал ее в спальне с несчастною, открывшею все, запиской в руке.
Записка! Это и есть то ненужное, что не должно было оказаться в доме Стивы. Вина Стивы, по его мнению, не в том, что он изменил жене, а в том, что изменил ей с бывшей гувернанткой, которая воспитывала их с Долли детей. И вот тогда: «Все смешалось в доме Облонских».
Стива «влип». В налаженном механизме его измен жене случился какой-то сбой. Пока m-lle Roland жила в их доме, Стива «не позволял себе ничего», по известному принципу опытных ловеласов: не занимайся этим, где живешь и где работаешь. Но потом он все-таки допустил ошибку… Нельзя вступать в отношения даже с бывшей гувернанткой:
[о]: Боже мой, что я сделал! Долли! Ради бога! Ведь… – он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле.
Невозможно не поверить в искренность его раскаяния. Но в чем? А в том, что он нарушил стерильность отношений между домом и тем, что находится на стороне. Собственно, Долли, при всей ее наивности в этих вопросах, тоже это прекрасно понимает:
[о]: – Ты пойми меня. Быть уверенной вполне в своем счастии, и вдруг… – продолжала Долли, удерживая рыданья, – и получить письмо… письмо его к своей любовнице, к моей гувернантке. Нет, это слишком ужасно! – Она поспешно вынула платок и закрыла им лицо. – Я понимаю еще увлечение, – продолжала она, помолчав, – но обдуманно, хитро обманывать меня… с кем же?… Продолжать быть моим мужем вместе с нею… это ужасно! Ты не можешь понять…
– О нет, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю, – говорила Анна, пожимая ее руку.
В воспоминаниях о детстве старшей дочери Толстого Татьяны Львовны Толстой-Сухотиной (той самой Танечки) одни из самых проникновенных страниц посвящены ее английской гувернантке Ханне Терзей – дочери садовника Виндзорского дворца. Как и m-lle Roland, она оставила свою родину ради заработка в России (видимо, садовникам главной резиденции британских монархов платили не густо) и страдала от разлуки с родиной и родными. Но детей Толстых она полюбила как своих.
«Приехавши в нашу семью, – пишет Татьяна Львовна, – Ханна сразу стала жить так, как будто для нее все ее прошлое оставалось навсегда позади, а все интересы ее жизни переносились в нашу семью».
«Вымывши в ванне Сережу, Ханна по старшинству посадила после него меня».
«Одно время Ханна давала нам на ночь по маленькому кусочку лакрицы. Мы это очень любили».
«Иногда наша Ханна уезжала к сестре
