Человек смотрящий - Казинс Марк

Невольно напрашивается сравнение с автопортретом Фриды Кало. Разрез, через который были удалены внутренние органы, вызывает смутные ассоциации с кесаревым сечением; гениталии стыдливо прикрыты. Кожа табачного цвета, ее регулярно отбеливают – не только из эстетических соображений, но и чтобы предотвратить появление грибка и плесени. Когда думаешь, до каких высот всенародного поклонения вознесся этот человек, и смотришь на то, что от него осталось, жалкая физическая оболочка как магнитом притягивает взгляд. И хотя многие его идеи или способы их воплощения со временем были признаны ошибочными, его невероятная слава, его след в истории, возможно, таковы, что и по сей день ему не найти упокоения в земле подле членов своей семьи. Это тело – прямая противоположность выкопанному из могилы телу в «Покаянии» Тенгиза Абуладзе. Государство сохраняет Ленина как нестареющий символ блага, которое его власть принесла людям. Диктатор из фильма предъявлен миру как напоминание о сотворенном им зле.

Все прославленные знаменитости, или селебрити, – своего рода поставщики услуг. Они удовлетворяют наши не всегда осознанные потребности, дают нам то, чего мы желаем (или думаем, что желаем). Ленин – значит «вождь» и «уникальное место в мировой истории». А женщина на следующей фотографии олицетворяет другой аспект славы, который условно можно обозначить как шаманизм.

Умм Кульсум – одна из культовых фигур XX века, колосс ранга Элвиса Пресли. Она родилась в Египте в 1904 году (по другой версии, в 1898-м); ее прозвали Планета Востока, словно она вобрала в себя целый мир; в день ее похорон на улицы вышло четыре миллиона человек.

Здесь она сфотографирована на фоне Большого сфинкса в Гизе (не факт, что это была ее собственная идея). Ее голова дана в том же ракурсе, что и голова сфинкса, затененные глаза (солнечные очки – фирменная деталь ее образа) скрывают от нас ее эмоции, и мысленно мы подставляем на их место загадочные глаза сфинкса. На ее лице мы читаем уверенность, и больше почти ничего.

Она исполняла песни продолжительностью до сорока пяти минут и более. Протяжные, замысловатые как лабиринт, гипнотические, ритуалистические, они вводили слушателей в состояние, близкое к трансу. Она словно бы устанавливала связь между слушателями и какими-то древними, вневременны́ми пластами жизни, где правят страсть, греза, архетипическое. Манера ее пения уходит корнями в доисламские времена: так пели, должно быть, перед воинами на поле брани и на свадебных пирах. Самая знаменитая ее песня «Enta Omri» («Ты – жизнь моя») начинается с прочувствованных слов о том, что и как видят наши глаза.

Иными словами, героиня прозрела в тот миг, когда впервые увидела любимого. Присутствуя на выступлении Умм Кульсум, вы сливались с коллективным бессознательным. Эта фотография проводит символическую линию от певицы назад, в глубь веков, к Древнему Египту. Сфинкс возвышается позади нее словно образ из сна или воспоминаний. Глядя на этот снимок, зритель представляет себя частью той же культурной традиции.

Но даже Умм Кульсум не сравнится в популярности с Амитабхом Баччаном, величайшей звездой индийского кинематографа, королем кинокоролей, чье имя (пророчески) означает «негаснущий свет». Он родился в 1942 году в интеллигентной индийской семье; снялся в 212 кинокартинах и телепроектах; некоторые фильмы с его участием годами не сходили с экранов кинотеатров; его лицо до сих пор появляется в рекламе по всей Индии; в течение нескольких лет он занимался политикой; был ведущим национальной версии телешоу «Кто хочет стать миллионером»; его манера исполнения музыкальных номеров повлияла на характер мужского индийского танца. На кадре из фильма «Любовная связь», где он играет поэта, романтическую натуру, мы замечаем в его лице что-то детское: оттопыренная нижняя губа, покрасневшие, мокрые от слез глаза. Нам вспоминаются слезы Марины Абрамович, смотревшей немигающим взглядом в глаза посетителей нью-йоркского музея.

«Любовная связь», Яш Чопра / Yash Raj Films, India, 1981

И здесь выясняется еще одна важная вещь по части отношений визуальности и звездной славы, а именно их тесная взаимосвязь. Зритель воспринимает подобный образ как физически и эмоционально близкий, и это провоцирует эмпатию, способность идентифицировать себя с персонажем; это помогает зрителю опосредованно высказать то, что печалит его самого. Когда смотришь на публичную звезду, вроде Баччана, который охотно давал интервью и не препятствовал прессе освещать перипетии его личной жизни; когда смотришь на его такое знакомое, почти родное лицо, тебе, как и многим другим, начинает казаться, что это лицо – твое собственное. Что за этими красными от слез глазами – твои собственные горькие мысли и воспоминания. Эстетика трогательного образа и его внутренняя близость зрителю рождают иллюзию тождества. Визуальность вновь выступает как суррогат эмоциональной жизни.

В 1970-е Баччан создавал образы «сердитых молодых людей». Индия опять вступила в войну с Пакистаном; ее население перевалило за 500 миллионов; в стране ощущалась нехватка продовольствия, экономика едва справлялась с насущными задачами; а кроме того, в конце 1960-х до индийских берегов докатилась международная волна либерализации. Реакция властей на острые проблемы современности была сугубо авторитарной – ужесточение контроля за прессой и судебной системой, – и это вызывало сильное недовольство молодежи. Баччан через свои роли в кино стал выразителем настроений молодого поколения: достаточно было посмотреть на его лицо, фигуру, язык жестов. Подобно сюрреалистам, он вытаскивал на поверхность глубоко зарытые, подавленные чувства. Если правительство огульно отвергало то, что творилось в реальном мире, кинозвезда Баччан благодаря харизме и интуиции делал это очевидным. Он был сразу всем, он – «разъятый глаз». И не последнюю роль в созданном им образе поколения играла сексуальность. Как большинство звезд индийского кино – вспомним хотя бы Шармилу Тагор, – Баччан был хорош собой. В те годы секс на экраны не допускался, но сексуальным желанием кинофильмы были наполнены до предела, как монгольфьеры – горячим воздухом. Слава и желание толкали друг друга все выше и выше. Зрители наблюдали, как их кумиры изнывают от желания, но удовлетворить его не могут. Сексуальная энергия пронизывала стилистику индийских фильмов. Музыка, краски, движение и кружение распаляли фантазию зрителей.

О Болливуде часто говорят, что это кинематограф в стиле масáла («смесь специй» на хинди), подразумевая его пеструю многожанровость и стилевую полифонию: здесь и сюжетные линии, восходящие к древним эпосам, и семейная сага, и любовная мелодрама, и комедия, и песенно-танцевальные номера, и трагедия, и экшен. Но и личность селебрити – тоже масала, поскольку ассоциируется с такими разнородными понятиями, как героизм, шаманизм, эмпатия, катарсис, эротика и гламур. И возможно, кое с чем еще. Политический обозреватель Джордж Монбио утверждает, что селебрити – это маска, которую надевает корпоративный капитализм, желая придать видимость гуманности своим истинных целям и побудить нас инстинктивно тянуться к этой маске, как ребенок тянется к лицу матери. Он приводит результаты исследования культуролога и антрополога Гранта Маккракена, – оказывается, в наше время селебрити занимают намного больше места в культурном пространстве, чем это наблюдалось в прошлом; если в 1910 году в США киноактеры довольствовались 17 процентами всего «культурного внимания», то через сто лет на их долю приходилось уже 37 процентов. Зал славы XX века – это расширенная версия картинной галереи былых столетий. В конце концов, ингредиенты масалы с давних пор входят в состав макияжа, которым люди всегда умело пользовались. Новым в эру телевидения (а затем и других технологий) стала доставка селебрити на дом и вторжение в нашу жизнь гиперфиктивной телевизионной реальности, что так беспокоило Рэймонда Уильямса. И вновь возвращаясь к теме этой главы, спросим: стала ли реальность в результате всего этого менее реальной? Если коротко, ответ – осторожное «нет». В свое время европейская эпоха Просвещения, эпоха Дидро, Юма и Руссо, произвела похвальную, давно назревшую чистку, расправившись с плесенью суеверия, магии, невежества; вот только вместе с грязной водой она выплеснула и ребенка. Просвещение излишне рационализировало мир человека, провозгласило безусловный приоритет науки, всего материального и исчисляемого, над беспутным Ид – всем темным и бессознательным. Новые масала-селебрити XX века, подаваемые на блюде телевидения или кинематографа, вернули на пиршественный стол человечества иррациональность и желание (а заодно, в большей или меньшей степени, отчуждение и пассивность). И только в этом смысле феномен селебрити до некоторой степени восстановил наше ощущение реальности. Ведь мы по самой своей природе намного больше озабочены сексом, красотой, нарциссизмом, властью, гордыней и смертью, чем тот идеальный человек, в которого уверовали рационалисты-просветители.