Георгий Миронов - Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.
Но само присутствие женщины в центре композиции делает эти картины достаточно оптимистичными и мажорными: если есть такие женщины в России, выстоит она, выдержит, все катаклизмы переживет и вновь возродится большой, красивой, уверенной в себе, гордой, как кустодиевские купчихи начала века. И еще одно острое ощущение: если суждено России каждый раз возрождаться после мора, нашествий, реформ, то, во-первых, благодаря русской женщине. И, во-вторых, благодаря русской провинции, – тихой, несуетной, но сильной и несгибаемой, уверенной в себе и своем завтрашнем дне.
Особенно же подходит под определение «Чудо России» серия Кустодиева, посвященная русским красавицам, – эта картина в «Третьяковке» и два варианта – в Тульском областном художественном музее и реплика 1921 г. в «Третьяковке». На расписном сундуке вальяжно, не стыдясь богатства своего тела, гордясь им, устроилась золотоволосая молодая женщина. Нагота ее не вульгарна, а чиста, целомудренна, и беззащитна. Но обидеть – рука не поднимется. Эту картину особенно любил М. Горький, и художник даже подарил ему один из вариантов. Сегодня кустодиевская красавица воспринимается как гимн истинной России – богатой, сильной, открытой, доброй. Невольно думаешь, глядя на картину, – ей, этой красавице, как и России – тесно, ее всегда слишком много. Но красоты слишком много не бывает. Своя, близкая, родная. Прошли годы, снесли, затопили, сожгли многие храмы, изображенные Кустодиевым в картинах, посвященных волжским городам. А красота не горит, – все такие же на Руси красавицы. Чем и сильна она, чем и прелестна. Не чудо разве? «Девушку на Волге» (1915) сравнивали критики с «Венерой» знаменитого Джорджоне. Но это была не итальянская, его, кустодиевская богиня. Тем и близка нам. Жаль, что картину эту подарили в результате дурацких политических рокировок японскому императору, и хранится она ныне в Токио. Но воспоминание о русской Венере осталось, как и о других картинах Кустодиева. Слава Богу, большинство их – на Родине. И в каждой свое чудо. «Голубой домик» (1920) – чудо русской патриархальной семьи. Стоит дом крепко, стоит и держава. Хорошо обывателю в теплом доме, покойно и Отечеству.
Удивительно, что автор «Голубого домика» страдал во время работы над этой чудесной красочной идиллией тяжелейшими болями в позвоночнике и писал, преодолевая боль, добрые, праздничные полотна.
Чудо второе. Чудо жизни
Творчество Кустодиева – чудесное воплощение мечты о великой, сильной, радостной, праздничной России.
С его творчеством связано еще одно чудо – трудно найти другого мастера рубежа XIX–XX веков, который так гармонично раскрылся бы во всех видах изобразительного искусства – он был гениальным живописцем, талантливым рисовальщиком и одаренным скульптором.
Но самое поразительное – его жизнь.
История искусства знает немало выдающихся творцов, страдавших от тяжких недугов. И страдания эти нередко (чаще всего) отражались в творчестве. Скажем, даже и Анри де Тулуз-Лотрек, автор мажорных импрессионистических пастелей, страдая всю жизнь тяжким недугом, сделавшим его инвалидом, невольно выплескивал эти страдания через выбор сюжетов, – его героини – усталые от жизни кокетки, продажные танцоры, посетители парижских злачных мест. Картины красочны, праздничны, но перед нами нерадостный праздник.
Иное – женщины Кустодиева. Они написаны с любовью и силой, в них бурлит жизнь и острое ощущение радости бытия, они живут, а не доживают свой век.
В 1908–1910 гг. он много и продуктивно работал, его «Ярмарки», «Провинция», «Гулянье», «Праздники» приносят успех. Но к 1911 г. тяжелые признаки болезни – опухоль спинного мозга – заставляют его покинуть питавшую его творчество Россию – хотя бы на несколько месяцев – для лечения в клинике горного швейцарского курорта. Из окна его комнаты не было видно ни куполов церквей, ни купеческих складов, ни прогуливавшихся по волжским набережным ярко одетых купчих, – но он помнил Россию душой и писал своих русских красавиц так же, как и в России, – ярко, оптимистично, любовно.
Однако болезнь не могла изменить жизнь мастера, не повлияв, как я подчеркивал, на мажорность его творчества. Кончились его счастливые странствия по России, верховые прогулки, охота. Мучительные операции, увы, не приносившие решительного успеха, долгие пребывания в клиниках.
В 1916 г. его ноги, некогда сухие, спортивные, быстрые ноги неутомимого охотника и путника, были полностью парализованы. Он оказался навсегда прикованным к постели и креслу. Но память хранит уже увиденное, душа полна восхищения перед красотой – русской ли природы, русской ли женщины, русских ли обычаев и празднеств. И он продолжает, мучительно страдая, воссоздавать радость на своих полотнах.
В созданных кистью больного живописца полотнах Россия предстает и реальной, и сказочной. Конечно же, в той России начала века были и уродства и грязь, и несправедливость, и тяжкий труд. Но радость-то тоже была. Его право, прикованного к креслу, к дому, писать одновременно реальную и чудесную Россию. Такой-то ведь она тоже была. А всю правду – кому суждено понять и выразить?
«Русскую Венеру», «Купчиху перед зеркалом» сравнивают с полотнами итальянского Возрождения, с Рубенсом. Аналогии лишь подчеркивают самобытность мастера, русскость представленной на полотнах красоты. Несмотря на болезнь, а может быть под ее воздействием – он любит каждую свою героиню и как мужчина. Все его красавицы – любимые.
Несмотря на болезнь, и благодаря живописи он живет полнокровной жизнью. Он не может часами ходить с ружьем по лесам и болотам. Но он может скакать верхом (или по крайней мере – помечтать об этом) вместе с любимой женой, коли ноги не слушают. «Прогулка верхом» (1915) автобиографична, в фигурах двух всадников легко угадываются биографами художник и его жена – Ю. Е. Прошинская. Его жена к счастью оказалась надежным другом, сопровождавшим его в поездках на зарубежные курорты, поддерживавшим его в дни тяжких страданий, когда он был прикован к постели в России. Удивительно, но годы тяжелой болезни биографы называют его «периодом расцвета творческих сил». Его не всегда понимает критика, не всегда принимают собратья-академики, но его творческая манера сложилась и с ней приходиться считаться, а соотечественникам-любителям искусства – картины Кустодиева всегда нравились.
Полная неподвижность ног и такая чудесная легкость рук, волшебство кисти, чудо возникновения на холсте красочного праздника.
А разве не чудо – его поразительная работоспособность? Картины, рисунки, театральная сценография, иллюстрации к книгам. Ярко, блистательно заявив о себе как о своеобразном книжном художнике в иллюстрациях к гоголевской «Шинели», он в самые тяжелые периоды обострения болезни (1922–1923) потрясающе талантливо делает иллюстрации к книге «Русские народные песни, собранные А. С. Пушкиным», к повести Н. С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», к рассказам Лескова. В эти же годы он создает гениальные по изысканности миниатюрной композиции экслибрисы и изящные пастели. Болезнь отдалила его от многих радостей жизни. Казалось бы, нужно быть сумасшедшим, чтобы взяться за большой, крайне трудоемкий заказ – писание декораций к театральной обстановке. Но он, получив приглашение от театра Незлоби-ной принять участие в подготовке спектакля «Горячее сердце» Островского, не сомневался ни минуты. Приглашение пришло в далекий швейцарский городок, где он мучился от острых болей в позвоночнике, казалось, не в силах поднять не только ногу (они уже отказались ему служить), но и руку. Ни минуты сомнений. Он принимает заказ. Срочно, не закончив цикла лечения, возвращается в Россию, – разве можно писать эскизы декораций к такому русскому драматургу, как Островский, вдали от России. И вновь успех – успех в театре Незлобиной, успех во МХТ – где спектакль был поставлен тоже в его декорациях, и, наконец – триумф в МХТ «Смерти Пазухина» Салтыкова-Щедрина. Сейчас даже трудно себе представить, кто мог бы лучше понять и отразить мир великого сатирика. Эскизы декораций, костюмов.
А потом был еще и успех оформленной им «Грозы» в Новгороде. И его блистательное оформление «Блохи» для МХАТа в 1924 г., а позднее – для БДТ в Ленинграде. Мало того что его декорации были конгениальны драматургии, красочны, точны, в них была еще и масса юмора. Юмор, шутка присутствовали и в эскизах костюмов. И все это было создано безнадежно больным человеком. Как же много мог бы дать миру художник, если бы он не был лишен дара двигаться и видеть все? – спрашивал один из первых его биографов В. Воинов.
Он упрямо сопротивляется не только натиску болезни, но и наступлению на него печальных сюжетов, мрачных мыслей, страшных пророчеств. И в самые кровавые и непонятные дни 1917 г. он пишет «Балаганы», наполненные радостью бытия и верой в солнечный завтрашний день. И в год убийства Н. Гумилева и расстрела участников «заговора» профессора Таганцева в Питере (все они в 1992 г. были реабилитированы посмертно), некоторых из них он знал лично, он пишет «Купчиху перед зеркалом». И знаменитый его «Голубой домик» родился в год разрухи и тифа, продотрядов и талонов на керосин и дрова. Обманывал ли он своих зрителей? Конечно же, нет. Он им показывал выход, мечту, чудо завтрашнего дня, опрокинутого в день вчерашний и почти забытый в чумной лихорадке начала 20-х гг. Он звал любить мир вокруг себя и любить людей.
