Джон Уайтхед - Серьёзные забавы
Видимо, сама фигура Чаттертона настраивала поэта на высокий лад. Кстати, и стихотворение, откуда взяты приведенные строки, Колридж назвал в стиле эпохи Просвещения — «Монодия на смерть Чаттертона».
Со стихами Колриджа перекликается сонет Китса:
К ЧАТТЕРТОНУ
О Чаттертон! О горестный удел!Дитя скорбей, окончен с жизнью спор.Как рано смерть заволокла тот взор,Где нежно гений дерзостный горел!Как рано голос, что, ликуя, пел,Иссяк в строках предсмертных. О, как скорБыл твой закат. Стеснился дня простор,Цветок померк, едва лишь заалел.Но в прошлом все: средь звезд витаешь тыСо сладостными гимнами в устахВращающимся сферам; с высотыНичтожен черствый мир и жалок страх.И нам осталось лишь от клеветыТебя хранить и поминать в слезах.
В 1819 году, за два года до смерти, Китс заметил: «Чаттертон — самый совершенный поэт, писавший по-английски…»
ШЕКСПИРОВСКАЯ НОВИНКА — «ВОРТИГЕРН И РОВЕНА»
Шекспировские пьесы собирают множество зрителей по разным причинам: одни наслаждаются пьесами, даже не всегда их понимая, другие ходят на них, поскольку это считается хорошим тоном или же потому, что само имя Шекспира обладает магической силой и неодолимо тянет людей в театр.
Однако вряд ли хоть раз пьеса Шекспира привлекала столько зрителей, сколько ринулось на премьеру его «новой» пьесы «Вортигерн и Ровена», якобы найденной неким молодым человеком по имени Уильям Генри Айрленд. Предложений поставить пьесу было немало, но выбор пал на Шеридана, который согласился заплатить Сэмюэлу Айрленду, отцу Уильяма, триста фунтов наличными и пятьдесят процентов прибыли от первых шестидесяти представлений.
Толпы людей устремились в театр на премьеру; многие из них весьма скептически относились к «находке», тем не менее они хотели воочию убедиться, во что выльется этот, по их мнению, смехотворный фарс. Большая часть публики, однако, жаждала своими глазами увидеть первое представление некогда утерянной пьесы бессмертного Барда. Афиша прямо-таки блистала именами звезд: королевская любовница, миссис Джордан, великий Джон Филип Кембл в заглавной роли, миссис Пауэлл и мисс Миллер.
Представление завершилось исторически. Хотя в Друри-Лейн, бывало, шли пьесы и похуже, почти сразу же стало ясно, что у этой очень мало общего с известными всем пьесами Шекспира. Несомненно было и то, что Кембл (в театре он был одновременно управляющим), не считая пьесу подлинной, и у публики не оставил на этот счет ни малейших сомнений. Развязка наступила в 5-м акте, когда Кембл произнес:
Владыка Смерть!Вселенная дана тебе в удел,В покойницких царишь, и на кладбищах,В больницах — праздничных твоих чертогах;Повеселись же нынче во дворце,Где гибель короля подстерегает.Разверзнешь ты зияющую пасть,Костяшками ударишь о костяшкиС ужимкой дикой, грубо хохоча.Да пресечется дерзкая забава!Рукою хладной — ног его коснешься,Вверх устремишься, к сердцу поползешь,И долгой ночи плащ его укроет.
Слова «дерзкая забава»[5] Кембл произнес столь выразительно, что какие бы то ни было сомнения развеялись без следа, и по театру прокатился взрыв хохота. Когда, наконец, зал снова затих, Кембл повторил ту же строку еще более многозначительно, и судьба «Вортигерна и Ровены» была решена. Все последующие сцены были встречены издевками, пьесу просто-напросто высмеяли. Первое представление оказалось и последним, «Вортигерна» ни разу больше не ставили. Шеридан был крайне раздосадован выходкой Кембла, и тому вскоре пришлось распрощаться с театром Друри-Лейн.
Представление «Вортигерна и Ровены» привлекло внимание публики к фантастической карьере Уильяма Генри Айрленда как мистификатора. Айрленд родился в 1777 году. Его отец, Сэмюэл Айрленд, самоучка, который добился всего собственными силами, был знатоком литературы и искусства; и в той, и в другой области у него был широкий круг друзей и знакомых. Он и сам был человеком талантливым и получил медаль общества изящных искусств за успехи в рисунке и графике. Сэмюэл Айрленд издал также несколько альбомов английских пейзажей. Но самой большой его любовью был Уильям Шекспир; впоследствии не раз обсуждалось, ослепило ли его восхищение величайшим Поэтом до такой степени, что его ввели в заблуждение подделки сына, — или же сам он был причастен к обману.
Образование Уильяма Генри Айрленда оставляло желать много лучшего: в тех нескольких школах, куда посылал его отец, успехи его были весьма неопределенными, школа Шьюэри в Илинге отослала его с позором домой в конце первого же семестра, так как выяснилось, что он очень сильно отстал. В двух последующих школах Айрленд все-таки сумел запастись кое-какими знаниями. Потом отец на четыре года послал его во Францию; Уильям побывал в Париже, Амьене, Нормандии и хорошо выучил французский язык. Затем отец забрал его и вместе с ним вернулся в свой лондонский дом на Норфолк-стрит, в Стренде, где он жил с экономкой и дочерью Джейн и торговал книгами, картинами и антиквариатом.
По возвращении в Англию Сэмюэл определил его в контору в Нью-Инн учеником к стряпчему мистеру Бингли. Часто вечерами семья Айрлендов собиралась и слушала, как Сэмюэл вслух читает Шекспира, вновь и вновь восхищаясь творениями Поэта. Удивительно, но Уильям Генри не только не возненавидел Шекспира, как того следовало ожидать, но сам сделался его страстным поклонником и, как и отец, стал собирать все связанное с Шекспиром. К несчастью, в один из вечеров в доме Айрлендов зашел разговор о жизни и злоключениях Томаса Чаттертона, автора подделок под Раули. Молодой Айрленд живо заинтересовался судьбой Чаттертона и вскоре проникся восхищением перед ним; Уильям решил последовать примеру Чаттертона, но только более хитро и искусно.
Случай утвердил юношу в его планах. Во время путешествия с отцом в Стратфорд-на-Эйвоне, на родину Шекспира, они познакомились с местным поэтом Джоном Джорданом, и тот сумел легко уговорить Сэмюэла Айрленда купить шекспировские сувениры, в которых юный Айрленд сразу же распознал подделки. Среди прочего Сэмюэл приобрел кошелек, якобы подаренный Шекспиром Анне Хэтеуэй, и дубовое кресло, в котором будто бы сидел поэт, когда приходил к ней в гости.
Вернувшись в Лондон и в контору мистера Бингли, Айрленд приступил к задуманному плану. Начал он с того, что снял копии с единственных известных подписей Шекспира (на его завещании и закладной 1612 года), доступных по факсимильным публикациям Джорджа Стивенса. Потом он обратился к своему приятелю, работавшему в типографии, и тот научил его делать нужные чернила. Понадобилось найти и подходящий пергамен, но это оказалось не слишком трудно для того, кто работал в конторе адвоката: Уильям просто изымал чистые листы из многочисленных документов, хранившихся у мистера Бингли; первый лист, например, он изъял из одного списка доходов от сдачи владений в аренду. Прежде чем приступить к намеченным подделкам, Айрленд раздобыл томик-трактат в кожаном переплете, с прекрасными рисунками и тисненым золотым гербом Елизаветы на обложке. Потом написал письмо-завещание автора королеве и вклеил в книгу, превратив ее в подарочный экземпляр. С ценной «находкой» Уильям поспешил домой, ему хотелось узнать, что скажет о ней отец. Реакция Сэмюэла Айрленда была чрезвычайно благоприятной и обнадеживающей, и тогда юный Айрленд счел, что пора приступить к подделкам Шекспира.
Собрав все необходимое, Уильям Генри принялся за работу и, пользуясь языком, привычным ученику стряпчего, составил договор об аренде дома между Шекспиром и Джоном Хемингом, с одной стороны, и Майклом Фрейзером и его супругой — с другой. Приложив старинную печать к этому новоиспеченному документу, он принялся любоваться делом рук своих. Дома свой шедевр Уильям вручил отцу и спросил, что тот думает о содержании и ценности документа. Сэмюэл, разумеется, несказанно обрадовался и готов был поклясться, что документ подлинный. Чтобы окончательно в этом убедиться, он послал за сэром Фредериком Иденом, известным филантропом, и спросил, что он думает о документе, и тот подтвердил мнение Сэмюэла Айрленда.
Вскоре молва о находке облетела Лондон, и все литераторы ринулись на Норфолк-стрит. Поздравления посыпались на обоих счастливчиков, немало выражалось надежд, что впереди новые и новые открытия. Молодой Уильям ликовал: ему удалось ввести в заблуждение самых искушенных знатоков, — и вот он решает, не мешкая, приступить к следующим стадиям своей шекспирианы.
