Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ
А. И. Немировский объясняет этрусскую и фригийскую легенды с помощью хеттских текстов, обрисовывающих положение царицы как участницы «священного брака», без которого нельзя было получить царскую власть. Царица приносила жертвы богам, покровительствующим царю и государству. Она рассматривалась в качестве заместительницы Великой Богини-Матери.
Пережитки этрусских обычаев А. И. Немировский находит и в римском культе. Так жрец Юпитера сохранял свою власть лишь до тех пор, пока была жива его супруга. Если жрец был заместителем верховного бога, то его супруга — заместительницей Богини-Матери, дарующей царю власть. Расторжение брака вследствие кончины одного из супругов лишало власти и покровительства богов.
В книге А. И. Немировского дан обстоятельный анализ этрусской мифологии и религии. Главной причиной отличий этрусского видения мира от греческого автор считает тот факт, что этруски меньше, чем греки, растеряли наследие эгейско-анатолийского мира в области религии и мифологии.
Как мы помним, главная богиня Крита именовалась Потниа Терон. В Этрурии мы снова встречаем ее под именем Туран. Это, собственно, не имена, а титулы: Потниа расшифровывается из этрусского языка как «владычица», а слова Терон и Туран содержат общеиндоевропейский корень «дар».
Другая этрусская богиня Аритими это греческая Артемида. Греческая по месту почитания, но не по происхождению. А. В. Сазанов в цитировавшейся ранее статье «К изучению теонимии Боспорского царства» отмечает негреческое происхождение культа Артемиды Эфесской: культ этот возник в западной Анатолии и с древнейших времен был местным.
Высокое положение в этрусском пантеоне занимала богиня Уни. Сохранилось изображение, на котором она, единственная из богов и богинь, восседает на троне, а не на курульном кресле. У этрусков тоже была своя триада — Уни, Тин и Менрва, но она состояла не из одних мужчин, как у шумеров, индусов и христиан: женщины имели в ней два голоса против одного.
Уни отождествлялась с финикийской Астартой. А. И. Немировский предполагает, что ее первоначальное пеласгийское имя было Эйлифия. Под этим именем ее почитали на Крите, оно же дало название Элевсинским мистериям.
Менрва (Минерва) изображалась с ребенком; в роли ее мужа выступал Херкле (Геркулес). Ее образ тоже восходит к Богине-Матери эгейско-анатолийского мира. Что же касается Тина, этрусского эквивалента Юпитера, то его роль в этрусской религии первоначально была весьма скромной.
Учитывая то огромное влияние, которое этруски оказали на Рим, как в области государственного строительства, так и в религиозной области, причем, как считает Н. А. Машкин, «влияние этрусков среди патрициев было, несомненно, сильнее, чем среди плебеев», хотелось бы, чтобы в конце концов появилась какая-то ясность по вопросу о том, кто же они были, эти самые этруски.
Для наших славянобесов с мозговым аппаратом облегченного типа никакого вопроса давно нет: «этруски — это русские». Эта идиотская этимология не вчера придумана, ей уже полтора столетия. Еще в середине XIX века А. Д. Чертков толковал топонимику и этнонимику Италии, а также лексику этрусских надписей с помощью русского языка. В умбрах он видел обричей, в долопах — дулебов, а в пелигнах — полян, в Кремоне ему мерещился Кремль и т. д. Толкование Чертковым этрусских собственных имен А. И. Немировский считает совершенно анекдотичным, но видит заслугу Черткова в указании на родство пеласгов с фракийцами.
Сам А. И. Немировский видит в этрусках смесь пеласгов и тирренов. Переселение пеласгов в Италию он относит к отдаленной исторической эпохе. К тому времени, когда там появились тиррены, пеласги уже в значительной мере смешались с местным населением Италии. Тиррены же были народом малоазиатского происхождения.
Эвола говорил о неиндоевропейском элементе у этрусков. Если считать пеласгов индоевропейцами, а для этого есть основания, значит, «неиндоевропейским элементом» были тиррены.
По мнению большинства этрускологов, этрусский язык не принадлежит к индоевропейской группе языков, но это вовсе не значит, что в нем нет элементов индоевропейской лексики. Однако отнесение того или иного смешанного языка к определенной языковой группе определяется вовсе не лексикой. В английском языке преобладают слова французского происхождения, однако, он считается германским. Словарный состав корейского языка чуть не на 3/4 китайский, однако, эти языки относятся к разным группам. Взять тех же хеттов: их язык признан индоевропейским, хотя в его лексике преобладают неиндоевропейские слова. Сами хетты, как и этруски, были народом смешанного происхождения: господствующий индоевропейский слой неситов отличают от собственно хеттов (хаттов), близких по языку к народам Кавказа. При смешанном этническом составе возникал и смешанный пантеон, но если мы знаем, по какому принципу классифицировать языки, то таких же принципов для классификации пантеонов по наличию в них тех или иных богов или богинь нет. Во всяком случае, уранически-хтоническая дихотомия Эволы здесь не годится, поскольку она основана исключительно на субъективных оценках, хотя классики расовой теории учили, что никому не дано определять сравнительную ценность рас. Это правило действительно и для расового мировоззрения.
Поль Брока, хотя он был антропологом и признавал свою некомпетентность в области лингвистики, тем не менее позволял себе экскурсы в эту область. Он утверждал, в частности, что языки победителей и побежденных «не сливались: один из них, в конечном счете, почти всегда вытеснял другой, подвергаясь при этом кое-каким искажениям, обычно лишь поверхностным». Победа того или иного языка зависит от пропорции его носителей и от сравнительного уровня цивилизации. Покоренная раса может полностью поглотить победителей, но их язык сохранится.
Как мы видели, смешанные языки, вопреки тому, что говорил Брока, все же есть. И факторы, определяющие доминанту этого смешения, вовсе не те, что он называл. Главное в таких случаях — устойчивость расового ядра к внешним влияниям. Брока полемизировал с лингвистом Шаве, который видел в языке «фатальный продукт организации, свойственной расе». Это было слишком даже для Брока: он сам относил себя к полигенистам, но идеи Шаве рассматривал уже как какой-то супер-полигенизм.
Брока ссылался на случаи полной смены народом своего языка. Но возьмем хотя бы пример Венгрии: завоеватели здесь полностью растворились, но их язык остался. Но неужели дикие пришлые кочевники-мадьяры имели более высокий уровень цивилизации, чем местное население? Да ничего подобного. Просто местное население, принадлежащие к динарской расе, отличается иммунодефицитом к внешним воздействиям. И это сказывается не только на языке, но и на религии. Не случайно динарские Албания и Босния — единственные страны Европы, в которых закрепился Ислам.
Противоположный пример — Корея. Численный перевес китайцев огромен, их культурное превосходство несомненно, и, тем не менее, корейцы в основе своей остались корейцами. Устойчивое расовое ядро пересилило оба фактора Брока, вместе взятые.
Еще сложней обстоит дело в сфере религии. Если в языке отражается способ мышления, то в религии — психический склад народа, более устойчивый расовый признак. Да, язык свой народ может утратить, но его психический склад неизбежно наложит свой отпечаток на заимствованную или навязанную религию. Сработает та самая природа, которая, по пословице, влезает в окно, когда ее гонят в дверь.
Только что говорилось о хеттском языке, вопреки Брока, смешанном. Завоеватели-неситы привнесли в него свою структуру, но лексика в большинстве своем осталась местной, хаттской, включая такой всероссийски известный эпитет, как «генцивела» — генацвале, понимаешь, да? Такие же отношения установились и внутри Пантеона: преобладающим в хеттской религии был культ Великой Богини-Матери, а наряду с ней почитался и бог-громовик Тешуб — наряду с ней, а не над ней, как Зевс и Юпитер у греков и римлян. Отношения между богами и богинями, типичные для расово-смешанной Малой Азии, принесли с собой в Италию такие же смешанные этруски.
А во что превратили религию римляне, народ практический и расчетливый по своему национальному характеру, с чрезвычайно бедной мифологической фантазией?
Н. А. Машкин характеризует римскую религию как религию в основе своей анимистическую. Особенностью римского анимизма были его абстрактность и безличность. Главным в римской религии было строгое выполнение обрядов и соблюдение всяких запретов. Словом, это была не религия, а, как выразился бы Л. Бородин, «обрядоверие».
Во II веке до н. э. в римский мир въехал во всем своем блеске греческий олимпийский Пантеон, причем следует отметить, что боги и богини имели в нем равное представительство — 6:6. Но каких-то витаминов духовной жизни по-прежнему не хватало, и люди пытались их найти в восточных культах.
