Человек смотрящий - Казинс Марк
Небоскребы
В первой половине XX века появились новые возможности оглядеться вокруг и понять, где находишься. Представим себе, как наши писатели сидели в кафе и смотрели в окно. Там, за окном, буквально у них на глазах, словно в режиме интервальной съемки «таймлапс», город рос ввысь. Если все XX столетие можно сравнить – продолжая введенную нами визуальную метафору – с разъятым глазом, то подходят ли под это сравнение крупные города?
Надгробная гранитная стела, Эфиопия © Zaramira / Dreamstime.com
Самое примечательное в росте городов было именно движение вверх. Высотные здания – характерная примета времени. Не то чтобы идея возникла только тогда. Конечно, нью-йоркский Эмпайр-стейт-билдинг, обязанный своим появлением современному уровню развития инженерной мысли, строительных материалов и экономических расчетов, не мог быть построен в прежние эпохи, но сама идея высотного здания возникла намного раньше.
Вспомним хотя бы легендарную Вавилонскую башню «высотою до небес» или другой, вполне реальный пример – вот это эфиопское сооружение высотой с десятиэтажный дом, воздвигнутое в 300 году до н. э.
Жилые постройки в древней Эфиопии были не выше двух-трехэтажного дома, и потому эта массивная надгробная гранитная стела сегодня кажется футуристической моделью небоскреба XX века – с запертой входной дверью внизу и многочисленными уровнями-этажами с рядами окон. В предыдущем, XIX веке символом технического прогресса стала Эйфелева башня, доказавшая, каких заоблачных высот способны достичь металлические конструкции, пусть даже функционально бесполезные, если не считать смотровой площадки, откуда открывается прекрасный вид на город. Что ж, этот вид с высоты птичьего полета помог парижанам найти свое место в мире. В первой трети XX века русские активно экспериментировали с различными конструкциями, но первый небоскреб построили все-таки в Америке. В те годы люди не боялись рисковать ради воплощения своей мечты о чем-то грандиозном, недосягаемом, непостижимом. О чем? Уместно ли здесь говорить об экстернализации, как в случае живописи Дали и Танги?
Условия для концепции небоскребов вполне созрели. Последний раз Соединенные Штаты упоминались в нашем рассказе в связи с фронтиром – условной западной горизонталью, которая постоянно приковывала к себе взоры. Теперь настало время вертикали. И в роли первопроходца выступил Чикаго. В 1871 году пожар уничтожил треть города, 45 километров улиц. Через два года молодой идеалист и талантливый архитектор Луис Салливан пожелал принять участие в восстановлении города (на тот момент ему едва исполнилось семнадцать). Он первый заговорил о высоте. Его небольшая, давно уже признанная классической работа «Высотное конторское здание с художественной точки зрения» (1896) звала единомышленников объединиться в борьбе за вертикаль: «Архитекторы нашей страны и нашего поколения лицом к лицу столкнулись с чем-то доселе невиданным, а именно… с запросом на строительство высотных конторских зданий». Чем вызван такой общественный запрос, он сам объяснил коротко и ясно.
Конторы – необходимое условие деловой жизни; благодаря изобретению и усовершенствованию скоростного лифта подъем наверх, прежде долгий и утомительный, стал легким и удобным; достижения сталепромышленности позволяют создавать прочные, устойчивые, экономичные конструкции, способные достигать большой высоты; постоянной рост населения в крупных городах и, как следствие, нехватка пространства и удорожание земли в городских центрах диктуют требование увеличивать число этажей.
И началось. В 1885 году в Чикаго построили первое в мире высотное здание (Хоум-иншуранс-билдинг) с применением современных инженерно-строительных принципов. Через четыре года вознесся ввысь первый нью-йоркский небоскреб, и в том же 1889 году в Чикаго выросла новая высотка, Такома-билдинг, при строительстве которой впервые был использован полностью стальной несущий каркас. Здания возводились, технические задачи решались, но Салливан хотел донести до всех очень важную мысль: эти вертикали исполнены не только практического, но и эстетического, символического и, если угодно, нравственного смысла.
Как нам вдохнуть в эту безжизненную груду, в это скопление грубых, нахальных, вульгарных форм, в эту неприкрытую демонстрацию извечной борьбы за выживание тот благой дух, который присущ высоким проявлениям душевной тонкости и культуры, хотя под ними лежит фундамент из низких и необузданных страстей? Как нам с головокружительной высоты этой странной, противоестественной, новомодной башни проповедовать евангелие добра и красоты, идеал возвышенной жизни?
Душевная тонкость, красота, идеал возвышенной жизни – весь этот викторианский понятийный набор обращен к архитектуре XX века с призывом стать чем-то большим, чем архитектура. Пожалуй, Вирджиния Вулф могла бы под этим подписаться. Глядя на такую фотографию (см. ниже), трудно отделаться от мысли, что Нью-Йорк или Чикаго сложен из стремления ввысь, капитализма, инженерных решений, кубизма и психоанализа Фрейда. Кубизм ассоциируется с «кубиками» конструкций, а Фрейд возник в этом ряду, потому что небоскребы воспринимаются, по крайней мере отчасти, как экстернализация сексуального инстинкта (фаллические символы).
Эмпайр-стейт-билдинг, Нью-Йорк © Venemama / Dreamstime.com
Этот снимок Эмпайр-стейт-билдинг, сделанный со средней высоты, привлекает своей функциональной красотой, идеальным ракурсом без каких-либо искажений пропорций, так что мы можем в полной мере оценить архитектурное чудо в центре Нью-Йорка. Обитателями здания с самого начала были белые воротнички – офисные клерки и стенографистки. Из окон их кабинетов открывался великолепный вид на кубистическую панораму города.
Те же, кому не посчастливилось работать в Эмпайр-стейт, должны были довольствоваться менее удачными ракурсами. На этом кадре из финальной части кинофильма «Сила зла» статуя первого президента Джорджа Вашингтона, в реальности высотой всего около 180 сантиметров, словно надзирает за происходящим на Уолл-стрит, а человек, идущий по улице, как по дну каньона, кажется пигмеем.
«Сила зла», Абрахам Полонски / Enterprise Productions, Roberts Pictures Inc., USA, 1948
Небоскребы можно уподобить гигантским, прямоугольным в сечении выростам, или выбросам, или сталагмитам – чему-то такому, что изнутри выпросталось наружу. Они затмевают свет. Окруженный ими человек ощущает себя на дне; бродить по Манхэттену – все равно что разгуливать по пейзажу Ива Танги… или осуществить мечту любого романтика и осознать свою ничтожность рядом с величавыми вершинами Альп. Само собой разумеется, нью-йоркская Уолл-стрит – одна из главных артерий финансового мира: здесь нас вплотную обступает капитализм, здесь мы видим его воочию, как видим, возможно, и ничего не значащего, приниженного или униженного человечка. Иными словами, кадр из фильма «Сила зла» экстернализирует неравенство при капитализме: владыки мира грозно возвышаются над жалкими невольниками рынка.
Крайслер-билдинг, Нью-Йорк © Pod666 / Dreamstime.com
Конечно, все те, кто не допущен в небоскребы, иногда поднимают голову и смотрят на них снизу вверх. И тогда каньон предстает в несколько ином виде.
В нижней части фотографии – Крайслер-билдинг, сооружение которого завершилось в 1930-м, за год до Эмпайр-стейт. Напротив здание из стекла, взявшее на себя роль его смотровой площадки, зеркала и эхокамеры. Небо, когда-то бескрайнее небо над головой Ива Кляйна, теперь строго дозируется. Хочешь увидеть – плати, и тогда можешь жить или хотя бы есть в местах, откуда видно небо над Нью-Йорком. Человек, затерянный среди небоскребов, видит мир совсем не так, как воздухоплаватель, а очень фрагментарно, словно глаз его разъят и зрение раздроблено. А кроме того, как уже говорилось, его ви́дение в буквальном смысле слова иммерсивно из-за иллюзии погруженности, такой же акватической иллюзии, какая возникает внутри знаменитой мечети Имама в Исфахане. Вполне вероятно, что в момент своего зарождения концепция высотных зданий символизировала идею свободы, прорыва вовне и вверх, однако, когда от небоскребов уже некуда деться, ты чувствуешь себя как в ловушке – загнанным и запертым внутри. Говорить о направленности взгляда вовне уже не приходится.
