Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы
– А на что, братец, женщине грамота, ее дело угождать мужу, родить, кормить и нянчить детей да смотреть в доме за порядком и хозяйством, для этого грамота не нужна; женщине нужна грамота, чтобы писать любовные письма! Прежде девушка-грамотница не нашла бы себе жениха, все обегали бы ее, и ни я, ни отец мой не знали, что твоя мать грамотница, а то не быть бы ей моею женою». Не стоит полагать, что мать мемуариста, жена мелкопоместного можайского помещика, была и в самом деле грамотна: она только умела писать: «Мать моя как говорила, так и писала, она не могла различить букв «б» от «п», «г» от «к», «ж» от «ш». (98; 35–36). Но и в первой половине XIX в. у большинства цитированных мемуаристов учителями были дворовые грамотеи, семинаристы, случайные иностранцы, матери или отцы, снова дворовые и снова семинаристы или приходские священники. А ведь писали эти воспоминания будущие поэты, писатели, крупные чиновники, профессора – интеллектуальная элита общества. Дети тех провинциальных дворян, которые ничего не читали или даже плохо были обучены этому искусству, мемуаров нам не оставили, ибо яблоко падает недалеко от яблони.
Так что Фонвизин, описывая Скотининых и Простаковых, ничего не придумал. Он только сделал их смешными.
А. С. Пушкин и люди его круга – дворянская интеллектуальная элита, исключения, которых на целый уезд было одно-два семейства. Да, собственно говоря, это и не провинциальное, а столичное дворянство, а его численность была ничтожна. Несколько десятков, много – сот человек на всю Россию, и, судя по их переписке и воспоминаниям, все знавшие друг друга. И мы их знаем только потому, что от них остался след. А от десятков тысяч других дворян не осталось ни клочка бумаги.
Русская литература существовала уже во второй половине XVIII в. А профессиональные литераторы, жившие на гонорары, появились лишь в 30-х гг. ХIХ в. И это только потому, что ранее тиражи книг были настолько ничтожны, что книгоиздатели не могли платить. Мизерность же тиражей связана с ничтожным кругом читателей. Богатые библиотеки были скорее исключением, чем правилом даже в «приличных» домах, но и их наличие отнюдь на значит, что книги из них читались. Вот что пишет о близком друге своего отца, довольно известном в аристократических кругах николаевской эпохи Г. А. Римском-Корсакове, Тучкова-Огарева: «Григорий Александрович, как все образованное меньшинство общества того времени, был поклонником Вольтера и энциклопедистов, читал все, что было замечательного на французском языке, и сам имел богатую библиотеку французских книг… Из русских писателей едва ли Корсаков читал что-нибудь, кроме Пушкина и Гоголя…» (105; 30). А ведь Римского-Корсакова современники относили к числу образованнейших людей. Его круг книжных интересов был весьма типичен: Вольтер и энциклопедисты некогда были в большой моде, русская же литература, за исключением нескольких модных имен, была в пренебрежении у аристократии.
Если вы услышите, читатель, от каких-либо очень пожилых людей, что их бабушки-дворянки знали по два иностранных языка, имели библиотеки и играли на музыкальных инструментах, сделайте простой расчет, посчитайте, когда они учились. И выяснится, что это – 90-е, много 80-е гг. ХIХ в., когда в России было около десятка университетов, около полутора десятков высших специальных учебных заведений, тысячи гимназий, прогимназий, и других учебных заведений, десятки тысяч профессиональных учителей, специально созданные программы и учебники и, самое главное, понятие о том, что надобно учить детей. Всего этого не существовало не только в ХVIII в., но и десятками лет позже, до середины ХIХ столетия, пока не рухнуло крепостное право и не выяснилось, что надобно учиться, просто чтобы прожить.
Глава 19
В усадьбе мелкопоместных
Как уже объяснялось, богатое, знатное и чиновное поместное дворянство составляло очень ничтожную долю дворянского сословия. Не столь уж много было и дворян средней руки, владельцев нескольких сот душ. Подавляющее большинство помещиков владели, хорошо, если несколькими десятками крепостных, а то и всего-то несколькими «рабами». В Рязанской губернии, отличавшейся большим количеством мелкопоместных, по 7-й ревизии (1815 г.) помещиков, имевших свыше 1 тыс. душ, было всего 40 из общего числа 6471 человек, что составляло 0,61 %; к ним примыкали владельцы свыше 500 душ, каковых имелось 72 душевладельца (нужно учесть, что это – без членов семейств!), или 1,11 %. Зато помещиков, имевших до 20 душ, было 4777 (73,84 %), да от 21 до 100 душ – 940 душевладельцев (14,52 %). Естественно, бедные беднели, богатые богатели. По 10-й ревизии (1857 г.) владельцев свыше 1 тыс. душ было уже 56 (1 %), от 501 до 1 тыс. душ – 113 человек (2 %). Зато число владельцев до 20 душ сократилось до 2 736 человек (50 %). Вовсе нищих, имевших не более 10 душ, на 1857 г. насчитывалось 710 семейств. Дореволюционный исследователь, автор знаменитой книги «Рязанские помещики и их крепостные» А. Повалишин, сам рязанский дворянин, писал о таких помещиках: «Как малы были средства этих помещиков, видно из следующего расчета: во владении их находилось земли 19 765 десятин; доходом с этой земли нужно было прокормить 710 семейств помещиков, заключавших в себе 2324 наличных обоего пола души, и 3339 м. п. душ крестьян, а прибавляя столько же на женский пол, – 6678 душ, всего же 9002 живых души; след., на содержание каждой из них мог поступить доход только от 2 дес. 469 саж., во всех трех полях» (71; 26). Повалишин пишет, что принадлежавшую им землю эти помещики «обрабатывали сами вместе со своими крепостными людьми». И не диво: ведь в среднем на каждое семейство приходилось менее 5 душ мужского пола.
«Из тех же сведений, – продолжает Повалишин, – видно, что к 1851 г. начал образовываться особый класс дворян-землевладельцев, то есть таких помещиков, которые совсем не имели крепостных людей, а лишь одну землю, каковую и обрабатывали своим личным трудом. Таких дворян было 374 семейства; им принадлежало 3849 десятин земли, то есть на каждую семью с небольшим 10 десятин» (там же).
Мысленно переходя в этой книге от роскошной сельской или городской усадьбы к более скромным домикам владельцев нескольких сот душ, мы постепенно оказываемся перед усадьбой мелкопоместного владельца двух-трех душ, которая ничем не отличалась от усадьбы зажиточного или даже среднего крестьянина. «В нашей местности было много крайне бедных, мелкопоместных дворян, – пишет смоленская дворянка, дочь богатого, но разорившегося помещика. – Некоторые домишки этих мелкопоместных дворян стояли в близком расстоянии друг от друга, разделенные между собою огородами, а то и чем-то вроде мусорного пространства, на котором пышно произрастал бурьян, стояли кое-какие хозяйственные постройки и возвышалось иногда несколько деревьев… Оно (село Коровино, описываемое мемуаристкой. – Л. Б.) представляло деревню, на значительное пространство растянувшуюся в длину. Перед жалкими домишками мелкопоместных дворян (небольшие пространства луговой и пахотной земли находились обыкновенно позади их жилищ) тянулась длинная грязная улица с топкими, вонючими лужами, по которым всегда бегало бесконечное множество собак (которыми более всего славилась эта деревня), разгуливали свиньи, проходил с поля домашний скот» (19; 214).
Несомненно, бедность помещика прежде всего и была тем непреодолимым фактором, который делал его жилище весьма непрезентабельным, а его повседневность весьма незавидной.
Повалишин писал в своем исследовании: «Не имея достаточных средств для содержания себя доходами с имений, мелкие помещики должны были изыскивать другие для сего средства и находили их на службе военной или гражданской. Но для сего нужно было иметь некоторые способности, и, хотя требования описываемого времени были не велики, – некоторые познания. Не все помещики могли удовлетворять даже таким требованиям, многие из них были совершенно безграмотны и способны лишь применять свои физические силы в деревне, в той среде, к которой они с малолетства присмотрелись. Такие помещики по необходимости оставались в своих имениях, которые приобретали уже все свойства имений крестьянских. О таких помещиках А. И. Кошелев (видный общественный деятель середины XIX в., рязанский помещик. – Л. Б.), большой знаток этого дела, в статье своей о мелкопоместных дворянах, говорит: «… Все эти помещики живут посреди своих крестьян, многие из них занимают дома, прилегающие направо и налево к жилью крепостных своих людей, но немалое количество сих владельцев обитает со своими крестьянами на одном и том же дворе и даже в одной той же избе. У всех мелкопоместных поля совершенно перепутаны с крестьянскими участками, у многих же из них имеются одни господские поля, а крестьяне их или на месячине, или на застольной, или едят за одним столом со своими господами. Многие мелкопоместные дворяне сам и извозничают, ямщичествуют, пашут вместе со своими крестьянами, носят одни и те же кафтаны, полушубки, тулупы и сапоги. У многих мелкопоместных во всем доме один или два тулупа, кафтан, одна пара сапог, которые служат то барину, то мужику, глядя по тому, кто едет в дорогу, в лес, на мельницу и пр.» (71; 27–28).
